Ева Луна. Истории Евы Луны - Исабель Альенде

друзей, министр так и жил в этом заколдованном доме один. Места здесь было с избытком как для него самого, так и для прислуги; многие комнаты были заперты на замок, и их двери годами не открывались. Меня просто завораживали эти коридоры с шеренгами запертых дверей по обе стороны; мне казалось, что из закрытых комнат доносятся чьи-то голоса, стоны и смех. Поначалу я останавливалась, прижималась ухом к какой-нибудь двери или пыталась заглянуть в замочную скважину, но вскоре мне уже не приходилось прибегать к столь примитивным методам познания тайных миров, скрывавшихся за каждой из дверей. Эти миры жили по своим собственным законам, время в них тоже текло по-особому, не так, как у нас, а их обитатели были просто припрятаны кем-то на будущее, чтобы не расходовать их попусту при каждодневном использовании. Я дала каждой из комнат собственное звучное название, одно из тех, что когда-то слышала в маминых сказках: Катманду, Медвежий дворец, пещера Мерлина, – мне было достаточно лишь чуть-чуть напрячь воображение, чтобы пройти сквозь доски и штукатурку и оказаться в самой гуще сказочных событий, разворачивавшихся по ту сторону стен, за потайными дверями.

Не считая шоферов и телохранителей, постоянно пачкавших паркет и воровавших хозяйское спиртное, в особняке жили и работали кухарка, старый садовник и дворецкий. К ним присоединилась и я, так никогда и не узнав, зачем меня сюда взяли и каковы были условия соглашения между хозяином дома и моей крестной; по правде говоря, я там не слишком перерабатывала. Не получая никаких особых указаний и распоряжений, я целыми днями гуляла по саду, слушала радио, придумывала истории для запертых комнат или же рассказывала уже придуманные сказки другим слугам, которые взамен закармливали меня сластями. Непосредственно на меня были официально возложены всего две обязанности: чистить до блеска обувь хозяина и выносить за ним ночной горшок.

В первый день моей работы на новом месте в доме министра устраивали прием для всяких послов и политиков. Раньше мне еще не доводилось видеть столь масштабных приготовлений. Сначала к дому подъехал грузовик, доверху набитый круглыми столами и стульями с позолоченными спинками; из кладовой были извлечены вышитые скатерти, а из бездонных буфетов в столовой – банкетная посуда и приборы с выгравированной и позолоченной монограммой уважаемого рода, к которому принадлежал мой хозяин. Дворецкий вручил мне специальную тряпку, которой я должна была наводить блеск на хрусталь. Эта работа пришлась мне по душе: я ощутила неописуемый восторг от музыкального перезвона соприкасающихся рюмок и бокалов и вспыхивающей на хрустальных гранях и округлых поверхностях радуги, что происходило всякий раз, как только я извлекала очередной бокал из темного ящика на свет. Ближе к вечеру привезли огромную корзину роз: цветы расставили в фарфоровых вазах по всем гостиным. На столы водрузили извлеченные из буфета на кухне полированные серебряные графины и блюда для фруктов. Из кухни в комнаты для приема перекочевывали бесчисленные тарелки с разнообразно приготовленной рыбой, мясом, привезенными из самой Швейцарии сырами, глазированными фруктами и грудами сладких булочек и печенья, выпекать которые дворецкий подрядил монахинь из ближайшего монастыря. Гостей обслуживали десять официантов, все в белоснежных перчатках. Я же подсматривала за происходящим из-за портьер, отгораживавших дверь гостиной от служебных помещений. Все, что я разглядела, изрядно пополнило мои знания и стало великолепным новым материалом для украшения самых изысканных сказок. Теперь я вполне авторитетно могла отправлять своих героев на королевские пиры и балы, радуясь, что узнала огромное количество всяких полезных подробностей и деталей светской жизни, о которых сама бы, понятное дело, никогда не догадалась: откуда мне, например, было знать, что на такие приемы специально приглашают музыкантов во фраках, которые целый вечер играют на террасе какую-нибудь легкую танцевальную музыку; что гостям подают запеченных фазанов, фаршированных каштанами, головы которых украшают изящные хохолки из длинных перьев; а чего только стоил вид зажаренного на углях мяса, которое подавали, предварительно облив крепким ликером, и затем уже при гостях поджигали, отчего над блюдом взметались языки голубоватого, почти прозрачного пламени. Я не ушла спать до тех пор, пока дом не покинул последний из гостей. На следующий день я участвовала в общей уборке, пересчитывала и раскладывала по коробкам приборы, убирала поломанные или увядшие цветы, расставляла по местам все, что доставали специально для банкета. Дом возвращался к привычному ритму жизни.

На втором этаже огромного особняка располагалась спальня самого министра – весьма просторный зал с большой кроватью, углы которой украшали вырезанные из дерева на редкость пухлощекие ангелочки. Особую ценность представлял собой плафон, которому, как мне сказали, было уже не менее ста лет. Ковры и подушки были привезены откуда-то с Востока, а вдоль стен рядами стояли изготовленные еще в колониальные времена статуэтки святых из Эквадора и Перу; по самим же стенам была развешена внушительная подборка фотографий, на которых почтенный хозяин дома был запечатлен с самыми известными, уважаемыми и, по всей видимости, достойнейшими людьми страны. В одном из углов располагался резной письменный стол красного дерева, перед которым возвышалось старинное, обитое епископским плюшем кресло. Ножки и подлокотники этого тронообразного сооружения были позолочены, а в центре сиденья было аккуратно проделано отверстие, достаточное для того, чтобы справлять в него все естественные надобности. Хозяин усаживался в кресло, и продукты его жизнедеятельности через некоторое время оказывались в специально установленной под сиденьем фаянсовой вазе. Порой господин министр часами просиживал в этом кресле с секретом и успевал написать несколько писем, набросать текст очередной речи, прочитать газету и хорошенько приложиться к бутылке виски. Закончив важный физиологический процесс, он дергал за шнур колокольчика, звонок которого разносился по всему дому, как сигнал тревоги или призыв о помощи. Я, сгорая от злости, поднималась в спальню хозяина и забирала горшок. В голове у меня никак не укладывалось, почему этот идиот не пользуется, как все нормальные люди, обычным туалетом. У хозяина всегда была такая странность, и лучше не задавай лишних вопросов, однажды сообщил мне дворецкий, и никаких иных объяснений я добиться так и не смогла. Через несколько дней я поняла, что такая работа выше моих сил. Мне становилось плохо, я задыхалась, у меня начали чесаться руки и ноги, а время от времени меня всю прошибал холодный пот. Ничто – ни ожидание очередного банкета, в подготовке которого предполагалось и мое участие, ни потрясающие приключения, происходившие в запертых комнатах, – ничто не могло заставить меня хотя бы на миг забыть это плюшевое кресло и выражение лица хозяина, когда тот сначала жестом давал мне понять, что настало время