Повести и Рассказы (сборник) - Владимир Покровский

В версию с Дьяволом все происходящее со мной укладывалось как нельзя лучше, тем более, что другого достойного сценария я придумать не мог. Я в каком-то смысле технарь, и, несмотря на то, что в свое время прочитал чертову кучу научной фантастики, всегда прекрасно понимал, что ни сумасшедший изобретатель, ни инопланетяне, ни какая-нибудь другая барабашка в этом роде на подобные эксперименты попросту неспособны. Вероятность — ноль. Но мне все равно не верилось ни в Бога, ни в Дьявола, точней, в их причастность к моему нынешнему круговороту жизней Сурка. Одно время я даже думал — мне, наверное, все это снится. Потом понял, что даже если и снится, то это сон, из которых не просыпаются, жизнь вообще есть сон, из которых не просыпаются, из которых только умирать можно раз за разом, как я, а, значит, и все равно, во сне ли я живу или в какой-то другой, столь же реальной жизни.

В конце концов, я вспомнил, что есть еще Василь Палыч, который мог, в принципе, хотя бы частично удовлетворить мое любопытство, но он в каждой моей жизни Сурка был недостижим. Он не то чтобы избегал меня, нет, он просто обращал на меня чуть меньше внимания, чуть меньше возился со мной, пытаясь приобщить к головокружительным тайнам и абсурдам современной физики (действительно, какого черта меня к ним приобщать, он ведь знал, что я уже приобщен, что ничего нового он мне по этому поводу рассказать не может), чуть реже оставался со мною наедине и напрочь отказывался реагировать на мои намеки или прямые вопросы. Так из жизни в жизнь, я даже привык.

Однажды, после того, как меня убивали особенно долго и зверски (это был не Рогатый), я не выдержал и, выждав соответствующее количество лет, попробовал вынудить его отвечать.

На этот раз я не искал встречи один на один, а попробовал заговорить с Василь Палычем непосредственно на уроке, при свидетелях.

Близилась перемена. Василь Палыч, закончив обязательную часть урока, вел традиционную «мозговую зарядку» и рассказывал классу о черных дырах. В то время об этих, может быть, и вообще не существующих объектах было известно куда меньше, чем к моменту моей последней смерти. Стивен Хокинг, калека из английского Кембриджа, убийственно упорный в своей гениальности, урод с огромными ушами и головой, навсегда положенной на плечо, еще не доказал миру, что черные дыры светятся, может, даже и от своей болезни Лу Херига не свалился (а это вам не понос), еще не начали спорить о сверхмассивном теле в центре нашей Галактики — словом, известно было о черных дырах очень мало, почти так же мало, как и к моменту моей предыдущей смерти, а я, уже не в первый раз на протяжении моих жизней Сурка, поймал Василь Палыча на том, что он отчаянно фантазирует.

Когда он попытался (без особого успеха) объяснить классу, что такое сингулярность, и договорился до того, что в черных дырах нарушаются физические законы, я спросил его:

— Может быть, их нарушает Дьявол? Может быть, вообще все, что происходит с нами необычного, можно объяснить играми Дьявола?

Он понял. Он улыбнулся плотно сжатыми губами и, вперившись в меня своими мудрыми водянистыми глазами, сделал длинную, понятную только мне паузу.

— Дети, — сказал он наконец, — не ищите дьявола там, где его нет, усе на свете имеет реальные объяснения. А Дьявол здесь ни при чем. Дьявола породили ленивые мозги — это же так просто, взять да и объяснить загадку, объявив ее необъяснимой. А Дьявол необъясним по определению, а значит, не надо и стараться, чтоб объяснять. И выразительно кивнул головой. И сокрушенно той же головой покачал. Дети переглянулись. Они ничего не поняли. Про Дьявола с ними Василь Палыч как-то раньше не заговаривал. Больше он в той жизни со мной на волнующие меня темы не говорил. Действительно, было жалко расставаться с версией Дьявола, но Василь Палычу я, неизвестно почему, в этом вопросе верил — Дьявол здесь ни при чем. И если отбросить эту версию как маловероятную (дурдом! Я находился и нахожусь по сей день в самой маловероятной из всех мыслимых ситуаций, но все-таки вероятности пытался просчитывать), то оставалась еще одна — версия взбешенного рогоносца.

Версия, надо сказать, вполне дурацкая, то есть, ну совершенно. По этой версии, я в своей первой жизни то ли увел, то ли попросту временно соблазнил единственную любовь пегенького, за что он мне решил отомстить таким экстравагантным способом. Версия совершенно не объясняет, каким образом ему удались эти шутки с пространством-временем и всеми этими самоперевоплощениями, но так или иначе, похоже на то, что возненавидел меня этот парень очень и очень всерьез. Чем-то я его немножечко огорчил.

Минусов у этой версии не счесть. Начать с того, что вряд ли рогоносец назовет себя Рогатым. Мне как-то не приходилось до сих пор слышать о рогоносцах, которые прилюдно признаются в этом приобретенном головном украшении, да еще и кличку себе придумывают соответствующую, чтоб никто не подумал чего другого. Правда, эту кличку ему вполне могли присвоить недоброжелатели, отчего пегенький мог вообще слететь со своих катушек.

Но имелись и плюсы. В той, первой, до убийства, жизни я в семнадцать лет резко потерял невинность, и это мне так понравилось, что я продолжал ее терять и дальше с частотой не менее одного раза в несколько месяцев. Конечно, это не рекорд для книги Гиннеса, но в то же время и поведение, очень далекое от монашества. Потом я немного успокоился, а после женитьбы лет пять вообще не думал о других женщинах, но потом все вернулось. Не то чтобы я разлюбил Иришку, об этом и речи нет, в мыслях даже не имел расставаться с ней или вообще причинять ей боль, но, наверное, я чересчур полигамен, поэтому вполне мог обеспечить Рогатого рогами. Правда, я даже приблизительно не знал, кто бы это мог быть, тот Рогатый. Поэтому, если следовать версии рогоносца, оставалось одно — он убивал меня раньше, чем я встретил и соблазнил его любимую женщину.

Была еще одна версия, самая простая, которая мне почему-то не нравилась. По ней так заинтриговавшая меня кличка имела происхождение от фамилии. Возможно, у мучителя моего была какая-нибудь коровья фамилия — Рогов, Рогатов, Рогатенко, Рогатовский и так далее. Возможно даже, что это была у него вовсе не кличка, а самая настоящая фамилия — Рогатый. Однако дьявольский налет, пусть даже я и не верю в Дьявола, тем более, что Василь Палыч предупредил, все-таки оставался. И попробовал бы он не остаться. Тем более, что впоследствии эта версия не подтвердилась.

Вы не понимаете, что это такое. Это даже объяснить невозможно. Вы просто попутчики, просто быстро проходящие мимо. Я не знаю, что произойдет с каждым из вас после вашей смерти, знаю только одно — то, что происходит после моей. В определенный момент вы снова появляетесь в моей жизни — точно такие же, как и в прежних жизнях Сурка. Вы умираете только один раз. Я — множество. И со временем это становится очень скучным. I'm on the top of the world и там нет ничего интересного, на том топе. Есть я, есть таинственный Василь Палыч, которого, я уверен, никогда мне не разгадать, есть Рогатый, есть, наверное, еще кто-то, кого я пока не видел и вряд ли увижу в будущем, и есть вы, эфемерные и вечные, быстро проходящие мимо. Этот мир мой, не ваш, он известен мне досконально, и я хорошо понимаю ревнивый взгляд Василь Палыча, брошенный на меня украдкой, потому что это и его мир, и ему совсем не хочется делить этот мир со мной. Он видит в мне угрозу, он бежит от меня, он слаб и из-за слабости своей становится мне интересен. Загадочный Василь Палыч — да и черт с ним. Школьный период проходит, и больше я его не увижу. До следующей моей жизни Сурка.