Франкенштейн - Мэри Шелли

Моя жизнь превратилась в тягостный повседневный труд – потому что в этих местах каждый шаг вперед давался с трудом, а передохнуть и восстановить остатки сил я мог только во сне.

Благословенный дар неба – сон! Часто, когда мне приходилось особенно трудно, я засыпал, и сновидения дарили мне радость, словно охранявшие меня на этом пути духи знали, чего больше всего мне не хватает на этой земле. И если бы не удивительные, яркие и живые видения, могу поклясться – я бы не вынес и половины того, что выпало на мою долю. На протяжении дня надежда на ночной отдых бодрила и поддерживала меня; во сне я видел друзей, жену, родину; я снова вглядывался в доброе лицо своего отца, слышал серебристый смех Элизы, видел Анри Клерваля в расцвете юности и сил. Иной раз, преодолевая тяготы дневного перехода, я твердил себе, что часы моего бодрствования – это сон, а явь наступает ночью, когда я чувствую тепло дружеских рук и слышу голоса близких. Иной раз они являлись мне наяву, и я почти убедил себя, что все они до сих пор живы и благоденствуют.

В такие минуты моя жажда мести утихала и все происходившее со мной казалось действием какой-то потусторонней силы, которой я не мог противиться, хотя на самом деле бессознательно стремился к чему-то другому.

Не берусь даже гадать о том, что чувствовал и о чем думал тот, за кем я следовал по пятам. Мне по-прежнему там и сям попадались его надписи на коре деревьев или слова, высеченные на камне. Они указывали путь и не давали моей ненависти остыть. «Раб! – гласила одна из них. – Пока ты жив – ты в моей власти. Не отставай: я держу курс к вечным льдам Полярного Севера. Да, тебе придется немало страдать от холода, к которому я нечувствителен. А пока – оставляю тебе тушку зайца; ешь, силы тебе понадобятся, и хоть ты мечтаешь сразиться со мной, случится это очень и очень нескоро».

Этот дьявол позволял себе насмехаться надо мной!

Пусть. Рано или поздно ему предстоит мучительная смерть. Я не отступлю, а если доведется погибнуть в пути – с какой же радостью я отправлюсь туда, где давно уже ждут меня Элиза и все остальные близкие. Это и есть моя награда за все, на что обрекла меня судьба!

3

Постепенно я продвигался все дальше на север; снежный покров становился толще, а мороз стал и вовсе нестерпимым. Крестьяне сидели в своих избах, и лишь редкие смельчаки выходили поохотиться на зверей, которых голод и холод гнали на поиски добычи. Реки оделись прочным льдом, рыбная ловля стала невозможной, и я лишился одного из главных источников пропитания.

Чем труднее мне становилось, тем большую радость испытывал мой враг. Одна из надписей, оставленных им, была такой: «Готовься! Твои испытания только начинаются; добудь меховую одежду и запасись провизией. Мы с тобой отправимся в такое путешествие, что твои страдания и лишения утолят даже мою ненависть».

Эти слова, вместо того чтобы лишить меня присутствия духа, только придали мне мужества. Я решил выдержать все и ни на шаг не отступать от задуманного. Понадеявшись на помощь высших сил, я с несокрушимым упорством продвигался по заснеженной равнине, пока не достиг побережья Ледовитого океана.

Он ни в чем не походил на теплые и лазурные моря юга. Его скованная льдами поверхность отличалась от плоской прибрежной равнины лишь грядами торосов, вздыбленных подвижками льдин. Когда-то давным-давно греки, завидев синие воды Эгейского моря с пологих холмов Малой Азии, заплакали от восторга, ибо для них то был конец долгого и полного жертв пути. Но я не заплакал, хоть мое сердце и было полно до краев. Я пал на колени и возблагодарил Всевышнего, который привел меня туда, где я надеялся наконец-то настичь самоуверенного врага и сойтись с ним лицом к лицу.

Двумя неделями раньше я купил у местных охотников нарты и дюжину упряжных собак. Теперь я несся по снежной целине с утроенной скоростью. Не знаю, какими средствами передвижения располагал монстр, но, если прежде я с каждым днем все дальше отставал от него, отныне я начал его догонять. В тот день, когда я впервые увидел океан, нас разделял всего лишь день пути, и я рассчитывал настичь его еще на суше.

С удвоенной энергией я бросился вперед и спустя два дня заметил жалкое прибрежное поселение: два-три чума, в которых ютились семьи полудиких охотников на тюленей.

Я расспросил их о чудовище, и оказалось, что безобразный великан побывал здесь буквально накануне. От его вида обитатели стоявшего на отшибе чума бросились наутек, а великан, вооруженный ружьем и несколькими пистолетами, забрал весь запас провизии, приготовленный для зимовья, нарты и упряжных собак. После чего, к великому облегчению жителей, никого не тронув, двинулся по льду в ту сторону, где нет никакой суши – ни острова, ни даже скалы, выступающей над водой. По единодушному мнению охотников, грабитель должен был либо утонуть, когда вскроется лед, либо замерзнуть с наступлением полярной ночи.

Когда я услышал об этом, меня вновь охватило отчаяние. Негодяй снова ускользнул, и теперь мне предстоял бесконечный путь среди разводий и торосов в такую стужу, которую даже местные жители не выдерживают подолгу. На что тогда мог надеяться я, родившийся и выросший в теплом краю?! Но мысль, что демон уйдет от заслуженной кары, вызвала во мне сильнейший прилив ярости, который смыл все прочие чувства, в том числе страх и робость. Я позволил себе короткую передышку, во время которой призраки умерших вновь навестили меня, и стал тщательно готовиться к долгому пути.

Я сменил свои нарты на более прочные, специально предназначенные для передвижения во льдах, затем скупил всю провизию, какую только согласились продать жители селения, и на следующий день полозья моих нарт заскользили по многолетнему льду океана.

Не берусь подсчитать точно, сколько времени прошло с тех пор; мне известно только то, что жажда справедливого возмездия позволила мне выдержать такие лишения, какие при других обстоятельствах погубили бы меня в несколько дней. Дорогу мне то и дело преграждали гигантские массивы ледяных глыб, временами я слышал подо льдом шум волн, ледяные поля пересекали извилистые трещины, и иногда мне приходилось огибать гигантские разводья, на что уходили целые дни. Но вскоре мороз стал крепче, лед надежнее, и мое продвижение вперед ускорилось.

Если судить по убыли провизии, я провел в пути больше трех недель. Сил у меня не оставалось даже на то, чтобы приготовить горячую пищу, руки и ноги были обморожены, адская боль в них заставляла меня кричать. Если бы я позволил себе впасть в отчаяние, я неминуемо бы погиб. Но в один из дней, когда мои собаки, отощавшие, как ходячие скелеты, с неимоверным усилием втащили нарты на вершину большого тороса, который нельзя было обогнуть, я окинул взглядом открывшуюся передо мной бело-голубую равнину и вдруг заметил на ней темную точку.