Русский национализм и Российская империя: Кампания против «вражеских подданных» в годы Первой мировой войны - Эрик Лор

Схожие процессы происходили и среди евреев и других меньшинств, затронутых выселениями. Как и немцы, евреи обратились за помощью к своим соплеменникам; в ответ на это по всей империи наблюдался примечательный расцвет объединительной и организационной деятельности среди еврейского населения. Отношение последнего к царскому режиму по всей стране ужесточилось и радикализировалось, а осознание того, что единая еврейская община нуждается в политическом представительстве для защиты своих прав и интересов, заметно усилилось{545}.

«Мобилизация этничности» посредством тактики исключений

Одним из последствий кампании против вражеских подданных было то, что тысячи из них сразу же подали прошения об исключении их из действия репрессивных законов на основании славянского происхождения, православного вероисповедания и других признаков. В результате царскому режиму пришлось заняться упорядочиванием, классификацией и категоризацией населения страны и выделением из сложного многообразия народов империи упрощенной иерархии национальностей, выстроенной согласно степени надежности в соответствии с национальным происхождением и взаимоотношениями с внешними врагами России во время войны. Сам по себе этот процесс способствовал мобилизации этничности даже у тех национальных групп, которые добились различных льгот и менее пострадали от репрессий{546}.

Подданные враждебных государств славянского происхождения составили наиболее многочисленную категорию лиц, избежавших депортации[170]. Еще до войны идея панславизма возродилась как среди консерваторов, так и среди некоторых либералов{547}. В своем обращении к населению империи по поводу начала войны царь провозгласил, что Россия выступает как защитница славянских интересов и поддерживает единение всех славян{548}. Таким образом, возникла нелепая ситуация, когда тысячи гражданских лиц славянского происхождения собирались в определенных местах для последующей высылки и интернирования как вражеские подданные, и при этом каждая славянская община параллельно пыталась добиться особого отношения к своей национальной группе и специальных условий во взаимоотношениях с властями.

Первые шаги по пути предоставления льгот и введения исключений из общих правил для вражеских подданных славянского происхождения были сделаны под влиянием чешского вопроса. Уже 3 августа 1914 г. товарищ министра внутренних дел В.Ф. Джунковский посредством особого циркуляра довел до сведения губернаторов, что ссыльным гражданским вражеским подданным и военнопленным чешской национальности разрешается формировать воинские части под руководством представителей военного министерства. Это, конечно, относилось только к мужчинам, годным к военной службе, а число таковых было незначительно до 1917 г.{549},[171] К тому же большую часть солдат вербовали среди военнопленных, а не гражданских выселенцев.

Более важным было решение МВД от 14 августа 1914 г., по которому разрешалось исключить из списков депортируемых мужчин призывного возраста сербской, чешской и русинской (украинской) национальностей{550}. Даже для славянских народов, пользовавшихся наибольшими льготами во время войны, освобождение от выселения считалось скорее привилегией, чем правом. Решение МВД об освобождении чехов, русинов и сербов от выселения не было обязательным для военных, и перед каждой депортационной операцией славянские общества взаимопомощи вынуждены были неоднократно обращаться к военным властям с прошениями о получении уже официально подтвержденных льгот. 27 февраля 1915 г. М.В. Алексеев сообщил командующему Минским военным округом, что вражеские подданные славянского происхождения, несмотря ни на что, не могут быть освобождены от выселения из района ведения боевых действий{551}. Аналогичным образом, командующий Киевским военным округом генерал В.И. Троцкий в феврале 1915 г. опубликовал в местных газетах обращение к неприятельским подданным — славянам, французам, итальянцам и туркам христианского вероисповедания — с предложением добровольно покинуть территорию, находящуюся в его юрисдикции, или готовиться к принудительному выселению{552}.

Льготы никогда не предоставлялись автоматически даже столь любимым властями чехам{553}.[172] Первый съезд «российских чехов», проходивший в Киеве 13 января 1915 г., в основном занимался обсуждением вопроса о получении освобождения от выселений и составлением прошения к царю о предоставлении помощи. В ответ вел. кн. Николай Николаевич потребовал от правительства облегчить получение чехами российского подданства и объявил, что все ранее высланные чехи могут подавать прошения о разрешении вернуться в свои дома{554}. После этого выселения чехов и словаков стали более редкими, но не были прекращены. Например, генерал С.С. Саввич в письме Алексееву 27 сентября 1915 г. указывал, что не может позволить враждебным подданным чешской национальности оставаться в Волынской губернии — основном районе чешских поселений в империи{555}.[173]

Наряду с чехами и словаками другие группы населения, считавшиеся дружественно настроенными по отношению к российскому государству, также получали освобождение от выселения в ходе войны. Христиане, жившие на территории Османской империи (армяне, греки, болгары), еще до войны горячо желали российского дипломатического участия в своей судьбе, а теперь это желание стало гораздо сильнее по двум причинам: из-за планов России аннексировать и колонизировать часть Османской империи и из-за массовых высылок и уничтожения армян турками. Лишь небольшое число армянских подданных Османской империи жило на Кавказе до войны. Зверства турок вызвали огромный приток армянских беженцев (свыше 350 тыс.) из Турции в Российскую империю{556}. Наместник на Кавказе И.И. Воронцов-Дашков с пониманием относился к бегству армян и, как правило, освобождал их от высылок с Кавказа, хотя формально они им подлежали как враждебные подданные. Однако в работах армянских ученых последнего времени очевидна критика в адрес российского главного командования{557}. Хотя армяне и христиане других национальностей — подданные Османской империи были освобождены от выселения, их положение в течение войны оставалось ненадежным; существуют отрывочные свидетельства о том, что многие армяне были подвергнуты депортации с Кавказа как подданные враждебного государства{558}. Совет министров официально освободил подданных Османской империи армян и греков от выселения и ликвидации имущества только 11 июня 1916 г.{559} Высланные ранее этой даты не получили права вернуться на Кавказ до августа 1917г., несмотря на постоянные протесты Московского армянского комитета и армянского Красного Креста{560}.

Вражеские подданные мусульманского вероисповедания, даже если они принадлежали к «дружественным» национальностям, обычно никаких льгот не получали. Например, 10 тыс. подданных Османской империи мусульман — работников табачных фабрик в городе Сухум, лазов по национальности, были выселены в Рязань и Тамбов. Им не разрешали вернуться до тех пор, пока Временное правительство не пересмотрело их дело в июне 1917 г. и не постановило, что их «принадлежность к грузинскому народу» есть достаточное основание для того, чтобы позволить им вернуться{561}.[174] Аналогичным образом, несколько тысяч татар с турецкими паспортами были высланы в начале 1915 г. из Крыма в глубь России и в Центральную Азию. Многие из них утверждали, что постоянно проживали в Крыму в течение многих лет, но теперь утратили российское подданство, находясь во временной эмиграции в Турции в поисках заработка, что было весьма распространенным явлением среди крымских татар во второй половине XIX в. Их обращения к властям оставались без ответа, пока наконец их дело не было заслушано на заседании Временного правительства в июле 1917 г. и им разрешили вернуться{562}.

Многие члены привилегированных меньшинств получили возможность избежать выселения. Хотя исключения так и не стали автоматическими, среди большинства чиновников преобладало убеждение в том, что ради дружественных национальных меньшинств следует предпринять некоторые усилия и пересмотреть их дела. Однако относительно вражеских подданных польского происхождения такого согласия среди бюрократии не было.

Сила и зрелость польского национального движения, его близость к социалистическим течениям и то предпочтение, которое большинство политически активных поляков отдавало созданию независимого государства, готового разрастись на восток от привислинских губерний до русско-польской границы 1772 г., — все это убеждало российские власти в том, что полякам доверять нельзя. Столь же важным фактором было продолжавшееся общественное, культурное и экономическое преобладание польского дворянства во многих западных пограничных губерниях над «русскими» (украинскими, белорусскими и литовскими) крестьянами.