Любовник Дженис Джоплин - Элмер Мендоса

— Хорошо, — ответил он.

— Не сомневаюсь, что Мохардин твой лучший и настоящий друг, раз готов уплатить, чтобы тебя выписали из нашей гостиницы. Если бы ты сейчас вернулся в камеру — а этого не случится, — то нашел бы ее пустой.

— Почему?

— Таков закон, друг Валенсуэла, когда кто-то покидает нас, его имущество распределяется между остающимися. — "Ну, что, убедился? Этот тип отпетый, бессовестный мошенник!" — Давид слушал начальника, не понимая, а тот продолжал: — Скоро за тобой приедет адвокат Аранго и заберет тебя у нас, чтобы отправить в Лос-Анджелес, на свадьбу вашего патрона, поэтому сразу переоденься в одежду, которую тебе привезли. — Он показал на сумку, лежащую на стуле. Давид чуть не запрыгал от радости и заулыбался во весь рот.

— А кассету? — А?

— Кассету, что я слушал в камере?

— Не беспокойся, ты уже выходишь на свободу, а там уж как-нибудь раздобудешь себе новую!

Давид переоделся в одежду, присланную ему Сантосом: льняные брюки кофейного цвета, черные ботинки и рубашка. После этого начальник тюрьмы усадил его за стол, и они вместе пообедали рыбным бульоном, которым угостил их начальник охраны.

— Настоящий деликатес, — похвалил полицейский. Давиду показался знакомым вкус бульона. — Тебе понравилось? — Он утвердительно кивнул. — За несколько дней до тебя к нам привели женщину, источающую необычайно возбуждающий запах, просто нельзя устоять; возможно, ты ее знаешь — она из Альтаты. Не женщина, а чудо, и начальник охраны… — "Нет, только не это!" — …сразу пристроил ее к себе. Она тоже быстро привыкла и теперь даже не хочет возвращаться домой. Этот бульон — ее приготовления!

Давид не хотел слушать дальше, уставился в тарелку и сосредоточился на еде; начальник тюрьмы прав, теперь ему уже не о чем беспокоиться, даже палец с оторванным ногтем больше не болит, он навсегда уедет отсюда, как только появится Аранго, достанет себе новую кассету, ведь в Лос-Анджелесе наверняка найдутся кассеты с записями Дженис! Снова поселится в гостинице "Сикс", будет грызть кубики льда, не спеша прогуливаться по бульвару Сансет и найдет ту улицу, где они с Дженис познакомились, дом с плакатами, индейскими статуэтками и подушками — Are you Kris Kristofferson? Скажи мне, что ты помнишь, и я скажу, кто ты.

— Доротео скоро приедет, он уже был здесь часа два назад, — сказал директор. — Я тоже отойду ненадолго. Если хочешь, можешь прилечь вон на той раздвижной софе, только не советую тебе покидать мой кабинет.

Как только начальник вышел, Давид улегся на софу; от съеденного бульона его потянуло в сон, да еще сказывалась бессонная ночь, но он все же пока не чувствовал себя в безопасности, поэтому спросил мысленно, не поступит ли опрометчиво, если вздремнет.

"По-моему, нет, — ответила карма, — если уж твой друг сумел вытащить тебя вопреки всему, что тебе мешает отдохнуть прямо здесь?" — "Наверное, Чоло и за это заплатил…" Уже засыпая, Давид подумал, что ему надо остерегаться братьев Кастро. Вначале их было человек семь, сколько же осталось? Они будут искать меня повсюду, но я им не дамся! "Z".

Глава 27

Нос зачесался, и он потер его подушечкой пальца, но что-то продолжало щекотать поверхность носа; Давид снова потер, однако раздражение не проходило, и тогда он очнулся, открыл глаза и спросонок решил, что у него галлюцинации: боже милосердный, Маскареньо склонил над ним мертвенно-бледное лицо и водил по носу кончиком дула "смит-вессона".

— Как дела, Ротозей? Что ж ты уходишь не попрощавшись? — Его нездоровая бледность вызывала неприятное чувство. — Прытко пела рыбка, если уж ты стал моим человеком, расскажи, что нового от Бакасегуа? Разве я не велел тебе разговорить его? — Давид понял, что это не галлюцинация; команданте движением руки дал команду, и Франко вместе с другим полицейским заставили его встать с софы. Директор тюрьмы сидел за письменным столом, и по его притихшему виду Давид догадался, что произошел какой-то сбой. — Смотри-ка, у него, видать, язык отнялся! А скажите, дорогой начальник, почему вы отпускаете этого заключенного без моего согласия? Больше такого не должно повторяться, ну, как же — ни с того ни с сего, это противоречит моим принципам, я не позволю, чтобы посторонние вторгались на мою территорию, понятно вам? — Начальник тюрьмы тяжело сглотнул и промолчал. — Я заберу его с собой и верну вам через пару часов.

— Но на каком основании, команданте?

— Этот тип получил от меня секретное задание и обязан отчитаться, а вчера очень много моих людей получили ранения на митинге, организованном ради этого вот типа! — И он дважды ударил Давида по лицу. — Мне просто необходимо побеседовать с ним. — Начальник тюрьмы опять с трудом сглотнул.

— Но, команданте…

Лицо Маскареньо перекосило от ярости.

— Вы что, вздумали возражать? — бесцеремонно перебил он начальника. — Ага, понимаю, фактор гуманности, это очень хорошо, тогда — во исполнение фактора гуманности — может, и мне что-нибудь перепадет? — Его голос выдавал физическую слабость, лицо еще больше побледнело. Директор тюрьмы решил попытаться и волков накормить, и овец сохранить.

— Команданте, с вашего позволения я сделаю один телефонный звонок!

— Сделайте, сеньор начальник, сделайте, скажите им, мы готовы торговаться, и поскольку юноша принадлежит нам, нам хотелось бы знать, припасено ли что-нибудь и на нашу долю!

"Этот человек очень проницательный!" — заметила карма.

Начальник объяснил ситуацию Чоло, изумленному неожиданным поворотом:

— Вот сукин сын, он догнал нас на финишной черте! Дайте ему трубку!

— Дон Сантос!

— Давайте сразу к делу, команданте!

— Хорошо, как вам угодно: с учетом того, что мне задолжал Родригес, предлагаю освободить вашего друга в обмен на дом в Альтате. — Чоло даже поперхнулся от такой наглости и обматерил бы собеседника, если бы не вцепился пальцами в рукоятку лежащего рядом "магнума" и постарался подавить, а себе вспышку гнева. — Что скажете? Я прекрасно знаю, что вы не хотите уступать дом полиции и даже пообещали взорвать его; что ж, отлично, уступите дом лично мне в обмен на вашего друга.

Чоло судорожно сглотнул, чтобы смочить вдруг пересохшее горло.

— Этот дом стоит сто восемьдесят тысяч долларов; даю вам двести тысяч наличными.

— Меня не интересуют деньги, сеньор Мохардин, дом или прытко пела рыбка!

— Команданте, мы с вами деловые люди, так давайте вести себя соответствующим образом.

— Прытко пела рыбка — либо да, либо нет!

Для Чоло сохранить за собой дом было делом чести; в каком свете он предстанет перед своими людьми, если позволит отнять его? Кроме того, он хорошо усвоил истину, что любые дела с полицией решаются с помощью денег и торг на самом деле идет лишь по поводу суммы.

— Честно говоря, вы ставите меня в трудное положение.

— А что вас заботит?

— Моя будущая жена обожает этот дом. Забудьте о нем, и я готов выложить перед вами, не выезжая из Кульякана, двести пятьдесят тысяч зеленых лягушачьих шкурок!

— Мне думается, это вы ведете себя сейчас не как человек дела, не желая верить, что я знаю, чего хочу. А потому для пущей убедительности даю вам на раздумья полчаса.

— Постойте, постойте, а как же мой парень?

— Позвоните мне по два-ноль-пять-семьдесят. — Маскареньо положил трубку. Его подчиненные улыбались с довольным видом.

— Прытко пела рыбка, — сказал команданте начальнику тюрьмы, а затем обратился к Давиду: — Дорогой мой, как мне ни хотелось поработать с тобой вместе, но, видать, придется обойтись своими силами; твое счастье, что у тебя есть такой щедрый друг, можешь идти!

— Я свободен?

— Ни больше ни меньше, сеньор Валенсуэла, уносите ноги, пока не поздно!

— За ним должен заехать его адвокат, — вмешался начальник тюрьмы.

— Прытко пела рыбка, незачем заставлять его ждать! Давай, Давид, забирай пожитки и катись, свобода ждет тебя! — Давид вскочил на ноги, ему хотелось одного — поскорее оказаться как можно дальше от Маскареньо, но начальник тюрьмы отозвал его в сторону и дал денег на такси:

— Желаю удачи, парень! Маскареньо тоже попрощался с Давидом:

— Желаю удачи, и не забывай старую истину: не имей наличных, а имей друзей отличных!

По дороге к выходу Давид выслушал наставления начальника тюрьмы:

— Будь очень осторожен, не нравится мне все это. Скажи, куда ты направляешься, чтобы я сообщил Доротео.

— Домой к дяде с тетей, в Коль-Поп.

— Хорошо. — И приказал тюремному охраннику: — Отведи его к Кармело зарегистрировать освобождение, а потом проводи до ворот и проследи, чтобы он сел в такси.

Уже за воротами тюрьмы охранник сказал Давиду:

— Так, Рожей-не-вышел, деньги с собой есть? — Давид вынул банкноту, которую дал ему начальник, и охранник тут же забрал ее. — Тебе на такси не положено, земляк, поезжай на автобусе. — И дал ему два песо на билет. Потом, провожая Давида взглядом, сплюнул ему вслед: — Твое место у параши, ублюдок долбаный!