Пасынок судьбы - Сергей Кусков

— Это настолько важный эксперимент, что создаются такие беспрецедентные меры?

Сеньора задумалась.

— Ее величество считает, что да. А следовательно, все остальные не могут считать иначе. Я понятно объясняюсь?

Куда ж понятнее! Войцех кивнул. Эта юная выскочка-королева, не успела взойти на престол, а уже устраивает шоу с секретными экспериментами. Ну что может быть эдакого в генном программировании? Да, официальной конвенцией создание модов запрещено. Но все спецслужбы мира, без исключения, тайно проводят подобные исследования, это интересное и увлекательное занятие, если отбросить такие условности, как мораль. Но после революционных открытий Хуана Четвертого в мире не произошло ни одного крупного прорыва в этой области, те опыты стали вершиной генетики, как науки, пусть далеко не каждое государство решиться повторить их.

Мы знаем о генетике и генах почти всё: что где и как вставить, добавить, убрать, чтоб получить тот или иной результат. Еще остались неисследованные области, вариативным подбором «наудачу» можно добиться некоторых результатов, но это мелочи. Ничего глобального, революционного, создать уже невозможно. То есть, вполне достаточно было бы организовать обычные секретные исследования в обычном секретном институте, коих на планете достаточно, а не устраивать шоу с изоляцией персонала. Насколько он знал, это крайняя степень секретности, для самых важных исследований, к которым генетику отнести нельзя.

Девочка на троне считает иначе. Забавно!

Но сеньора права, что бы там ею ни двигало, каковы бы ни были ее цели и как бы к этому не относились он, сидящая напротив безопасница и сотни других людей, которые будут участвовать в проекте, главное то, что считает Сказочница, а не они.

— А если эксперимент займет не один год, что тогда? — задал он единственный по настоящему важный вопрос. Сеньора Морган ни капельки не смутилась.

— Тогда вы проведете в бункере не один год. На тех же условиях.

Затем подумала и добавила:

— Но мне кажется, ее величество не будет против небольшого охраняемого отпуска персонала. Это стандартная отработанная процедура, вы ее знаете.

Войцех не знал, но кивнул. Догадался. Отпуск, в котором за каждым твоим шагом будут следить специальные агенты, а прослушка не выключится ни на секунду.

— Да, никакой свободы, но это лучше, чем совсем не видеться с родными.

Теперь он понял, почему выбрали именно его. Да, он неплохой специалист. Но именно неплохой, не более. Зато он — свободен, холост и ничем не обременен, в отличие от более опытных и ценных кадров. И беден — с удовольствием погонится за лишним центаво. А если речь идет о СТОЛЬКИХ центаво…

Словно читая его мысли, сеньора вынула из нагрудного кармана и протянула стандартную пластиковую карточку без опознавательных знаков. Из «серых», разовых, что не контролируются системой слежения за платежами. Они не требуют идентификации личности или авторизации, но при потере их также невозможно восстановить: потеря — так потеря. Зато удобно скинуть на нее деньги, чтобы идти в ресторан, или за покупками. Хорошая вещь!

— Здесь аванс. Оплата за первые полгода.

Войцех привычно вставил ее в специальный разъем браслета. От суммы, высвеченной на табло, сделалось дурно.

— Но это же…

— Половина. Как я и сказала.

Сеньора принялась невозмутимо раскачивать кресло влево и право, наслаждаясь его реакцией.

— Как только вы дадите принципиальное согласие, эта карточка станет вашей собственностью. Условия вы знаете, сумму аванса видели. Возьмите. — Безопасница протянула другой кусочек пластика, одновременно забирая карточку назад. — Это моя визитка. Как только решитесь, свяжитесь со мной. А пока распишитесь.

И дала лист бумаги с распечатанным текстом. На сей раз бумага была обычной, синтетической.

— …«Обязуюсь сохранять в тайне»… — Войцех быстро пробежал текст глазами. Сеньора кивнула.

— Стандартная подписка о неразглашении. Вы понимаете, что будет, если нарушите ее?

— Понимаю.

— Детские игры в национализм закончены, сеньор Красуцкий. Добро пожаловать во взрослую жизнь.

— Ваши документы, сеньор?

Здоровенный гвардеец-латинос с «мотыльком» за плечом и поднятым забралом шлема устало перегородил дорогу.

Снова латинос. Да, сильно изменилась Варшава — двадцать лет назад их тут было днем с огнем не сыскать. Теперь чуть ли не на каждом перекрестке стоит наряд, а в нем один — два стража имеют южные корни. И кроме гвардии их тут достаточно — каждый десятый в толпе смуглокож.

Переселенцы? Местные полукровки? Стражи — скорее первые, а вот смуглая молодежь — вторые. Времени наплодить их было достаточно. Но если переселенцы до конца жизни осознают, что они здесь чужие, живут на чужой земле, то их дети резонно будут считать ее своей, со всеми вытекающими следствиями. Политика, о которой говорила сеньора, в действии.

Да, они вытесняют местную культуру и местное население, но делают это медленно. Только то, что он провел почти два десятка лет вдали, дает возможность трезво оценить происходящее и подивиться масштабам. А ведь парни и девушки, идущие по улицам, смеющиеся, занятые важными делами юности, даже не представляют, что когда-то было иначе!

Они, все они, оторваны от Родины, от Большой Земли. Пускай, та несколько столетий фактически оккупирована, там не трогают их культуру, дают жить по своим законам. Дети же или внуки этих мальчиков и девочек своей культурой будут считать культуру Латинской Америки, а своей историей — историю Империи, и не будут испытывать от этого никакого дискомфорта.

Он шел по родному, но чужому городу и прислушивался к себе, но не чувствовал злости. Да, обидно. Но это обида маленького ребенка, участвовавшего двадцать лет назад в акциях протеста, в избиении этнических латинос, провокациях против военной полиции, губернатора и прочих. Этот ребенок давно им не управлял, тюрьма, где все равны, независимо от национальности и веры, взяла свое. Обидно, но это жизнь. И еще, он не был уверен, что для его народа конфронтация с хозяевами планеты, жесткими и жестокими людьми, не стесняющимися стрелять в женщин и детей, депортировать миллионы в тесных трюмах военно-транспортных кораблей, лучше, чем ассимиляция.

Сам город был совсем не той Варшавой, из которой он когда-то уезжал. Он покидал нищую, забытую всеми высшими силами, дыру, где процветала безработица и коррупция, где основная масса людей ютилась в больших типовых коробках довоенной постройки, в которых и развернуться толком нельзя. Сейчас его встретил сияющий современный город, ничем не уступающий Альфе. Довоенные короба посносили, маленькие домики частных кварталов — тоже, улицы расширили и спрямили, уничтожив старую планировку, но внеся элемент порядка. Отовсюду смотрели современные здания, сияли рекламы и баннеры. Витрины магазинов и салонов больше напоминали бутики прошлого. Исчезла нищета, люди одеты хорошо и добротно, пусть и по латинской моде. Город встал на ноги.

И еще, он не видел больше печати забитости на лицах, ущербности, нигилистического радикализма — дескать, мы единственные и брошенные, вокруг одни враги и все нас обижают. Его соплеменники плавно превратились в обычных подданных короны, как в десятках других провинций, и находили это для себя выгодным и приемлемым.

Вот тебе и Сказочница! Медленно, никуда не торопясь, никого не прессуя и не репрессируя, планомерно отстраивая и накачивая деньгами его родной город, добилась того, что лет двадцать назад казалось невозможным в принципе. Он невольно все больше и больше уважал ее. Ненавидел, но уважал.

— А? — он поймал себя на мысли, что слишком глубоко погрузился в себя. Настолько, что не заметил двух гвардейцев в полном боевом снаряжении, что-то у него спрашивающих.

— Сеньор, ваши документы? — повторно откозырнул один из них. Делал он это согласно инструкции, без эмоций, хотя про себя наверняка поносил его за рассеянность. Еще одно различие между ними — местный бы всячески показал свое недовольство, и плевать на всякие там инструкции.

— Вот. — Войцех вытащил карточку с чипом из нагрудного кармана и протянул стражу. Тот молча вставил ее в ручной терминал, просканировал его сетчатку и задумался.

— Только справка об освобождении?

— Да. Я еще не успел получить документы.

— Желаю удачи. — Молодчик снова откозырнул и вернул карточку. — Не затягивайте с документами.

— Спасибо.

Войцех кивнул и двинулся дальше. Естественно, он не любил гвардию. Но не до того смешанного чувства злости и ненависти, какое присутствует у большинства бывших заключенных. Тюрьма не сломила его, и он прекрасно помнил, что сам взял нож в руки — ему не за что их ненавидеть. Единственно, это были латинос, и недолюбливал он их только за это.