Черный корсар - Эмилио Сальгари

Эти звери, довольно распространенные и в наши дни как в Южной, так и в Северной Америке, отличаются, несмотря на сравнительно небольшие размеры, исключительной свирепостью.

— Акула меня подери! — воскликнул Кармо. — Маленький зверь, да удаленький: любой лев может призанять у него храбрости.

— Понять не могу, как только он не перегрыз мне горло, — заметил каталонец.

— Говорят, они моментально задирают угодивших им в лапы животных.

— Как бы то ни было, а надо идти дальше, — заключил корсар. — Из-за этого кагуара мы потеряли драгоценное время.

— Мы идем быстро, капитан.

— Знаю, Кармо, но не забудь, что Ван Гульд намного нас опередил. В путь, друзья!

Бросив тело кагуара, флибустьеры двинулись дальше через бесконечные заросли леса, с трудом пробиваясь сквозь сплетения лиан и корней, преграждавших им путь.

Вскоре они вступили в район топей и болот. Здесь даже самые скромные растения разрастались до гигантских размеров. Путникам казалось, что они ступают по какой-то огромной пористой губке, ибо из-под ног при движении сразу же начинала сочиться вода.

Быть может, здесь в лесу таились опасные воронки с засасывающим песчаным дном, получившие название зыбкой саванны, в которых находят смерть любые существа, раз ступившие на предательскую поверхность.

Каталонец, уже бывавший в этих местах, проявлял крайнюю осторожность. Срезав ветку, он то и дело прощупывал ею почву, смотрел вперед, чтобы убедиться, что лес не кончается, и время от времени наносил удары по кустам и корням.

Это объяснялось не только боязнью быть поглощенным трясиной. Он побаивался также и пресмыкающихся, которыми кишат джунгли.

В царивших вокруг потемках легко было наступить на уруту, чей укус ведет к параличу пораженной части тела, или на кораллового аспида, укус которого нередко смертелен.

Внезапно каталонец остановился.

— Опять пума? — спросил Кармо, шедший за ним следом.

— Нет, я просто боюсь идти дальше, пока не взойдет солнце.

— Почему? — спросил корсар.

— Почва уходит из-под ног, синьор. Значит, мы недалеко от опасной саванны.

— От зыбкой саванны, быть может?

— Боюсь, что да.

— Но мы же теряем время.

— Через полчаса начнется рассвет, к тому же и у беглецов тоже, наверное, не все идет гладко.

— Что делать! Придется ждать восхода солнца.

Они легли под деревом и с нетерпением стали ждать, когда рассеются густые сумерки.

Только что погруженный в тишину, огромный лес огласился вдруг странными звуками. Тысячи квакш и жаб принялись квакать так, что едва выдерживали ушные перепонки.

До путников доносился лай, заунывное мычание, оглушительный скрип, словно тысяча жерновов нежданно пришла в движение. Иногда казалось, что в кустах засела не одна сотня простуженных, полощущих себе горло людей или армия плотников, работающих паровыми пилами.

Время от времени с деревьев раздавался пронзительный свист. Это свистели небольшие ящерицы, обладающие, однако, столь мощными легкими, что их свисту позавидовали бы современные поезда.

Звезды начали уже бледнеть, а заря — разгонять сумерки, когда вдали послышался слабый выстрел, который невозможно было принять за кваканье лягушек.

Корсар вскочил на ноги.

— Это выстрел из аркебузы! — сказал он, глядя на каталонца, также приподнявшегося с земли.

— Похоже, — ответил тот.

— Может быть, это они?

— Возможно.

— Значит, они недалеко.

— Слух может вас обмануть, синьор. В лесу эхо разносится очень далеко.

— Уже светает, и если вы можете, пойдем дальше, — сказал Черный корсар.

— Что же, отдохнем потом, — сказал Кармо.

Свет зари уже проникал сквозь гигантские листья деревьев, рассеивая сумерки и пробуждая обитателей джунглей.

Туканы, птицы с огромным клювом, величиной почти с их собственное тело, начали перелетать с дерева на дерево, издавая неприятные звуки, похожие на скрип плохо смазанного колеса; гонораты, спрятавшись в густой листве деревьев, во всю глотку издавали свои баритональные ноты: до-ми-соль-до; кассики щебетали, раскачиваясь на своих странных гнездах в виде сумки, подвешенной к гибким веточкам магнолий или к концу огромных листьев маета, в то время как грациозные колибри, похожие на крылатые драгоценности, перелетали с цветка на цветок, переливаясь на солнце своим зеленым, синим и черным оперением с золотым и медным отливом.

Кое-где, покинув свои ночные убежища, появлялись пары обезьян. Потягиваясь и зевая, они то и дело поглядывали на солнце.

Некоторые из них раскачивались, зацепившись хвостом за ветки, и пронзительно кричали, другие при виде проходивших корчили рожи или швыряли в них плоды или листья.

Иногда среди пальмовых листьев можно было заметить стаи крошечных обезьян — мико. Эти грациозные создания настолько малы, что свободно проникают даже в узкие щели. В поисках насекомых, составляющих их пищу, они ловко взбирались и опускались по веткам, но, завидев людей, пускались наутек и с верхушек деревьев смотрели на них умными и выразительными глазами.

Чем дальше шли флибустьеры, тем реже росли деревья и кустарники, словно не вынося топкой и влажной почвы.

Роскошные пальмы уже исчезли, попадались лишь группы имбаубы — разновидности низкорослых ив, погибающих в дождливый сезон, чтобы снова разрастись в сухое время года, да пузатые ириатрии — причудливые деревья с сильно разросшимися стволами. На высоте двух-трех метров они поддерживаются семью-восемью мощными корнями, а на высоте двадцати пяти метров у них растут огромные зубчатые листья в виде гигантского зеленого зонтика.

Однако вскоре перестали встречаться и эти деревья, уступив место порослям калупы — растения, из плодов которого, если их разрезать на части и оставить немного побродить, добывают освежающий напиток, — да огромным зарослям бамбука, достигающего в высоту пятнадцати — двадцати метров.

Перед тем как вступить в эти заросли, каталонец сказал флибустьерам:

— Прежде чем выйдем из леса, не выпить ли нам по чашечке вкусного молока? Кармо весело расхохотался:

— Где это ты увидел стадо коров? Не заказать ли нам тогда и по бифштексу?

— С бифштексом придется подождать, а доить мы будем не корову.

— А кого же тогда?

— Молочное дерево.

— Идет, подоим молочное дерево.

Получив от Кармо фляжку, каталонец подошел к толстоствольному, широколистному дереву с гладкой корой, высотой свыше двадцати метров, поддерживаемому мощными корнями, которые, казалось, не найдя себе достаточно места под землей, вылезли наружу, и сильным ударом шпаги сделал глубокий надрез.