Багровый молот - Алекс Брандт

Власть — вот основа, вот позвоночный столб общества. Она может изменять форму, принимать и изменять определенные правила, даже ограничивать себя, — но лишь в той мере, в которой ей это удобно. Диоклетиан жестоко карал последователей Христа, Константин Великий сделал христианство государственной религией Рима, а Юлиан Отступник уравнял христиан и язычников. Все эти перемены вершились именем одного человека — того, кто в данный, конкретный момент занимал императорский трон. Власти позволено все, и ее могущество служит ей оправданием. И если ты хочешь выжить и добиться успеха, то должен встать на сторону этой вечной, непреходящей силы.

Бог есть высшая власть, что превыше любых добродетелей ценит покорность. Разве не об этом повествует Ветхий Завет?

«…Я Господь, Бог твой, Бог ревнитель, наказывающий детей за вину отцов до третьего и четвертого рода, ненавидящих Меня, и творящий милость до тысячи родов любящим Меня и соблюдающим заповеди Мои»[101].

«Горы трясутся пред Ним, и холмы тают, и земля колеблется пред лицем Его, и вселенная и все живущие в ней. Пред негодованием Его кто устоит? И кто стерпит пламя гнева Его? Гнев Его разливается как огонь; скалы распадаются пред Ним»[102].

Бог мстительный, гневливый, жестокий. Бог, забирающий египетских первенцев в наказание за упрямство фараона. Бог, требующий от несчастного старика отца принести в жертву единственного ребенка, а потом милостиво останавливающий занесенную руку.

А в Новом Завете? «Всякая душа да будет покорна высшим властям, ибо нет власти не от Бога; существующие же власти от Бога установлены. Посему противящийся власти противится Божию установлению. А противящиеся сами навлекут на себя осуждение»[103].

И казнь непокорных, и унижение гордых, и устрашение сомневающихся — все это суть необходимые инструменты в руках власти. Не имеет значения, гибнут ли люди на поле сражения, или на эшафоте, или в пыточной камере.

Вольфганг Шлейм ставил свою подпись под десятками обвинительных заключений — фактически подписывал смертный приговор. Да, он не верил в виновность этих людей. Да, он не считал их смерть справедливой. Но такова жертва во имя поддержания власти. И в этом нет ничего предосудительного. В конце концов, полковники, капитаны, фельдмаршалы тоже отправляют людей на смерть — тысячами, десятками тысяч. И ради чего? Ради химер, ради сиюминутных выгод… Жизнь вообще крайне несправедлива. Но так устроено Небом. Волки охотятся на овец, овцы прячутся от волков, вороны наблюдают за ними с высокой ветки, чтобы в нужный момент расправить крылья, спокойно опуститься вниз и утолить голод остатками чужого пиршества.

Предположим на секунду, что он выступил бы против ведовских процессов. Чего бы он смог добиться? Ничего, ровным счетом ничего. Такая же глупость, как швырять камнями в бушующее злобное море, надеясь, что волны стихнут. Серьезные, важные вещи не зависят от воли отдельного человека. Глупо сопротивляться стихии, глупо врезаться лбом в закрытую дверь. Кто сомневается, пусть учится смотреть на проблемы шире. «Молот ведьм» и десятки других трактатов по демонологии — бред извращенного, больного ума. С другой стороны, этот «бред» освящен буллой папы Иннокентия VIII, этот бред поддерживают герцоги и короли. Фридрих Фёрнер уничтожает невинных людей? Но он — генеральный викарий, чье назначение было одобрено Ватиканом и высшими властями Империи. Имущество казненных конфискуют, оставляя их близких, жен и детей, без куска хлеба, отнимая у них последнее? Но эти деньги идут в карманы высоких, могущественных фигур, с которыми невозможно соперничать.

Впрочем, достаточно заниматься самооправданием. Он должен отсюда выбраться, он не сможет находиться здесь долго. Он привык к определенному образу жизни. Мягкая перина, полтора часа сна после обеда. Теплый камин, бутылка сладкого вина и его любимые ореховые пирожные…

Фёрнер — просто фанатик. Талантливый безумный фанатик. Но ведь остальные — разумны! Он знал, для чего они участвуют в этом. Высокая Комиссия, «борьба с колдовством» каждому давали возможность возвыситься, упрочить собственное положение, разбогатеть. И чем бедней, незаметней, ничтожней был человек, получивший право «преследовать зло», тем с большим рвением он трудился, тем беспощаднее был.

Он, Шлейм, должен обратиться к их разуму, объяснить, что все «улики» против него — ложь. В Высокой Комиссии он знаком с каждым, все знают, каким благочестивым человеком он был всегда. Они не поверят в то, что он в чем-либо виноват. Фазольт и Фаульхаммер прямо сказали об этом. Враги церкви и государства, его личные враги подстроили все это. Кто именно? Не нужно долго искать. Георг Адам Хаан — вот кто устроил эту ловушку. Подкупил свидетелей, заставил их дать ложные показания… Но ничего. Он, Вольфганг Николас Шлейм, сумеет за себя постоять.

Пусть только принесут ему хотя бы каплю воды…

Его вызвали на допрос на четвертый день. К тому времени Вольфганг Шлейм был похож на безумца. Мутные, пропитанные желтизной глаза, потрескавшиеся, кровоточащие губы. Он шел держась рукою за стену.

Ему объявили, что у Высокой Комиссии имеются неопровержимые доказательства его вины. Во-первых, показания четырех свидетелей, чьи имена в интересах следствия и в соответствии с установленным порядком разглашаться не будут. Во-вторых, в его доме найдена восковая кукла и коробочка с вонючей зеленой мазью. Желает ли он, именующий себя Вольфганг Николас Шлейм, добровольно сознаться в своих преступлениях против Бога и человека?

Шлейм закричал на них. Слова летели сквозь истерзанный рот и разбивались о стену. Он невиновен, все это подстроено. Невиновен… Подстроено…

Его связали, положили на стоящий на низких козлах деревянный стол. Шлейм не мог пошевелить ни рукой, ни ногой. Палач и его помощники что-то раскладывали в углу. Шлейм не видел, что именно, — видел только их широкие спины и двигающиеся локти. Слышал, как мехами они раздувают огонь в очаге.

Когда они задрали ему рубашку и принялись лить на его голый живот кипяток, он закричал снова. С радостью и страданием выкрикивал он имена, каялся, лгал, выдумывал, разрывался на части. И вместе с этими криками вылетала из его истерзанного, обреченного на смерть тела маленькая, заблудившаяся в трех соснах душа.

Глава 20

Рассвет был молочно-розовым, чистым, как лицо маленького ребенка. Он принес с собой ласковый шелест листьев и пение птиц, он снял с городских крыш рваное покрывало ночного тумана, сменив его нежным шелком зари. Бамберг жил и дышал, он раскрывал тысячи своих глаз и расправлял затекшие плечи, он кряхтел и поскрипывал, поднимаясь с жесткого ложа навстречу новому дню.