Хрущев. Творцы террора. - Елена Прудникова

«Момент истины» НКВД дорого стоил стране. С доблестными «рыцарями революции», конечно, расправились без всякой жалости, но под государство была заложена бомба. Потом она рванула — один раз, затем другой. И нет никакой гарантии, что не рванет в третий…

Фантастический характер истины

Он продал всех, кто его покупал.

Бывший генерал НКВД Павел Судоплатов в своих мемуарах вспоминает очень интересные вещи.

«Лишь в 1963 году я узнал, что действительно стояло за кардинальными перестановками и чисткой в рядах НКВД в последние месяцы 1938 года. Полную правду об этих событиях, которая так никогда и не была обнародована, рассказали мне Мамулов и Людвигов, возглавлявшие секретариат Берии, — вместе со мной они сидели во Владимирской тюрьме. Вот как была запущена фальшивка, открывшая дорогу кампании против Ежова и работавших с ним людей. Подстрекаемые Берией, два начальника областных управлений НКВД из Ярославля и Казахстана обратились с письмом к Сталину в октябре 1938 года, клеветнически утверждая, будто в беседах с ними Ежов намекал на предстоящие аресты членов советского руководства в канун октябрьских торжеств… Через несколько недель Ежов был обвинен в заговоре с целью свержения законного правительства. Политбюро приняло специальную резолюцию, в которой высшие должностные лица НКВД объявлялись "политически неблагонадежными". Это привело к массовым арестам всего руководящего состава органов безопасности…»

Здесь, как и в других документах подобного рода, надо уметь отделять то, что человек говорит, от того, что он хочет сказать. Если вычистить из этого отрывка слова «фальшивки», «клеветнические утверждения», «подстрекательство Берии», приняв их за обязательную для начала 90-х годов риторику, то сухой остаток получим следующий: два начальника УНКВД (а Казахстан, между прочим, вотчина все того же Реденса) сообщили, что накануне праздника или в сам праздник Ежов намерен устроить государственный переворот. А учитывая, что источников было два, причем таких, которые едва ли могли сговориться между собой (где Ярославль и где Казахстан), то мы выходим на какой-то новый виток расследования…

А теперь вернемся к Ежову и его показаниям. Помните, я задавала вопрос: на что рассчитывали доблестные чекисты? Пришла пора на него ответить.

Совсем недавно был опубликован документ, который имеет вид настолько фантастический, что поверить в него почти невозможно. А с другой стороны, и не поверить ему нельзя. Это протокол допроса Ежова, подготовленный Берией для Сталина. Документ совершенно секретный, не для огласки, так что о «заказном» его характере речи нет. Со стороны Берии врать вождю таким образом после стольких фальсифицированных дел… что ему, жить надоело, что ли? Да и зачем? За одни служебные злоупотребления бывшего наркома можно было легко и безбоязненно шлепнуть, не заморачиваясь излишними сложностями. Но и Берия, и Сталин к тому времени уже имели полное представление, что творилось на протяжении целого года в Советском Союзе, и не могли не понимать, что случайно такие вещи не происходят. Маховик репрессий раскручивали, но вот кто и с какой целью? (После хрущевского доклада мы, конечно, знаем ответ совершенно точно. Однако у Сталина на этот счет могло быть и иное мнение.)

Да и сам документ не похож на фальшивку: уж больно обстоятелен и подробен. Конечно, в ИНО [ИНО — Иностранный отдел НКВД, внешняя разведка. ] НКВД и не такие «легенды» разрабатывали… вот только ИНО к тому времени стараниями Ежова был разгромлен настолько основательно, что некому там было фабриковать фальшивки. Еще год спустя, в 1940 году, в советской внешней разведке не могли толком разработать простую «легенду» для отправляемого за границу нелегала, где уж там делать столь точные и детальные разработки…

Так что, судя по всему, приходится этой бумаге верить, как бы она ни была невероятна. Полностью протокол (он очень длинный) приведен в приложениях, а здесь только отрывки.

Из протокола допроса арестованного Ежова Николая Ивановича от 26 апреля 1939 г. [Лубянка. Сталин и НКВД — НКГБ — ГУКР «Смерш». 1939 — март 1946. М.,2006. С. 52–72.]

«…Вопрос. Покажите обо всех ваших шпионских связях, которые вы пытались скрыть от следствия, и обстоятельствах вашей вербовки.

Ответ. В качестве агента немецкой разведки я был завербован в 1934 году при следующих обстоятельствах: летом 1934 года был послан на лечение за границу в Вену… к профессору Нордену… На третьей неделе своего пребывания в санатории я вступил в интимную связь с медицинской сестрой… В первую ночь все обошлось благополучно, но в следующее ее дежурство в комнату неожиданно вошел доктор Энглер, который застал меня в непристойном виде с медсестрой и поднял скандал… Он заявил: "Такого скандального случая у нас в санатории еще не было, это вам не дом терпимости, вы портите доброе имя нашего санатория… Придется вам выписаться из санатория, а мы доведем до сведения наших властей об этом безобразном факте. Я не ручаюсь, что эта скандальная история не появится в печати".

Я стал умолять Энглера не делать этого и предложил ему деньги. Энглер еще более вспылил и демонстративно ушел… На второй день я сам подкатился к Энглеру извиняться… заявив, что хочу все дело уладить миром. В тоне, не допускавшем возражений, Энглер предложил мне: "Либо вы будете впредь сотрудничать с немцами, либо мы вас дискредитируем в печати. Выбирайте".

Я был озадачен и понял, что медицинская сестра по заранее обдуманному плану была подставлена мне…»

Тут Николай Иванович совершенно прав. Он попался на самый простой и банальный способ вербовки, который на языке спецслужб носит название «медовая ловушка». Однако следователь работал не в ИНО, этого не знал и Ежову не поверил.

«Вопрос. Излагаемые обстоятельства вашей вербовки немецкой разведкой не внушают доверия. Непонятно и странно то, что вы пошли на вербовку, лишь опасаясь огласки в иностранной печати факта вашей интимной связи с какой-то женщиной. Говорите прямо, на чем вас подцепила немецкая разведка?

Ответ. К этому времени я только что был выдвинут на большую политическую работу, огласка же этого инцидента дискредитирована бы меня в СССР и, возможно, привела бы к разоблачению моего бытового разложения. Кроме того, до того, как известно следствию, я уже был связан с польской разведкой, так что терять мне было нечего.