В чужом теле - Ричард Карл Лаймон

Извини, - сказал он сдавленным шепотом.

- Да не извиняйся.

Он постарался перестать плакать.

- Я ведь думал, что... что уже спас ее. Это... это самое паскудное - вспоминать сейчас, как тогда радовался.

- Понимаю. Понимаю.

- Я подвел ее.

- Нет, неправда.

- Мы... мы должны были сразу поехать в полицию. Если б мы только это сделали... прямо сразу, как только я освободил ее. Или позвонить, вызвать их. Они бы приехали и взяли этого подонка. И он бы сидел сейчас в камере. А Элиза была бы сейчас жива.

- Может быть.

- Я ведь даже не убедился, что он мертв. Господи! Если бы я только проверил!

- Все эти "ах если бы" делают только хуже, - сказала Марта.

- Она была бы жива.

- Может быть. А может быть и нет. Может, ее срок подошел, и ей было суждено умереть в ту ночь, что бы ты ни делал, - рука Марты медленно двинулась и мягко легла ему на затылок.

Он кивнул, потершись лицом об ее живот.

- Дерьмо случается, да? - пробормотал он.

- И мы не всегда успеваем увернуться.

Он рассмеялся, и всхлипнул, и чуть не задохнулся.

- Ну вот, блин. Футболку твою промочил, - сказал он, отрывая лицо от мягкой теплоты.

- Высохнет, - сказала Марта. Ее согнутая ладонь продолжала поглаживать его за ушами.

Он запрокинул голову и посмотрел ей в глаза снизу-вверх. Глаза Марты влажно блестели.

- Давай я чего-нибудь поесть нам найду? - предложила она, - Потом попробуем заново.

Он кивнул.

- Такос по-мексикански будешь?

- Не откажусь.

- Меня зовут Нил Дарден, - сказал он чуть позже, глядя в объектив камеры. Затем назвал свой адрес и номер телефона. Он говорил медленно, хотя сейчас уже особо не чувствовал опьянения.

Прошел час с его прошлой попытки записать видео - и тогдашнего нервного срыва. За это время он успел выпить банку пепси, съесть кучу чипсов с соусом сальса и четыре тако с говядиной. Но уже без пива и коктейлей.

- Я делаю эту запись, - сказал он, - В качестве свидетельства о том, что со мной произошло ночью воскресенья, 9 июля 1995 года. И ранним утром 10 июля. Я покинул свою квартиру примерно в 23:30 вечером воскресенья, чтобы вернуть две кассеты в видео-прокат на бульваре Венис. Я хотел вернуть их до полуночи. Было тепло, поэтому я опустил стекло в машине. Иначе, скорее всего, не услышал бы криков.

Он продолжал говорить в сторону камеры. Понимая, что пленку когда-нибудь могут увидеть посторонние, он все равно воспринимал Марту как свою основную аудиторию. Он хотел рассказать ей все детали (или почти все) так как это была в какой-то мере и ее история тоже.

Он бы не поехал прошлой ночью возвращать кассеты, если бы ранее не взял их в прокате.

А взял он их только потому, что хотел посидеть рядом с Мартой и посмотреть с ней два своих любимых фильма.

А потом, вместо того, чтобы уйти к десяти часам домой, собираться на работу, она задержалась. Они занялись любовью прямо там, на его диване. Потом она спустилась к своей машине и вернулась с сумкой, где лежала ее рабочая одежда. "Взяла с собой, на случай, если задержусь у тебя" - пояснила она. Скрывшись на какое-то время в ванной, она появилась уже одетая в строгую униформу авиакомпании, накрашенная и с убранными в аккуратную прическу волосами.

Вечер был чудесным.

И этот чудесный вечер заставил Нила оказаться ровно в то время и в том месте, чтобы услышать крик Элизы.

Так что Марта была неотъемлемой частью этой истории. Нил чувствовал, словно посвящает Марту в детали ее же собственной жизни - важный отрезок жизни, который, так уж сложилось, прошел в ее отсутствие.

Он с самого начала своих приключений знал, что придется что-то ей рассказать. В конце концов, она неизбежно спросит его про синяки и ссадины.

Но его удивило, как много он начал ей рассказывать - в том числе детали, которые всегда намеревался сохранить в тайне.

Он рассказал даже, что Элиза была привязана к дереву голой. Собирался опустить этот аспект про ее наготу, но невольно сказал правду.

Про свое возбуждение в тот момент сумел все-таки не проболтаться.

Он и так уже признался, что успел влюбиться в Элизу за их недолгое знакомство. Марте определенно не нужна была подробная хроника его эрекций за последние сутки.

Или информация о том, как тяжело ему было удержаться от секса с Элизой, и как сильно было искушение.

Про такое чем меньше кто-либо узнает, тем лучше.

Он не пытался скрыть своих чувств к Элизе (уже поздновато что-то скрывать), но старался изобразить их как невинную платоническую влюбленность. Говорил об этой женщине в таких терминах, словно она была его сестрой или замечательной давней подругой.

И вдруг осознал, что на самом деле примерно так к ней и относится.

В основном.

И в основном благодаря Марте. Верность к Марте уберегла его от связи с Элизой, помешала возникновению страсти между ними.

"А теперь ее больше нет, - подумал он, - Она мертва, и между нами уже никогда не будет ничего, кроме невинного флирта. А у нее больше вообще ничего не будет, ни с кем..."

Он осознал, что вновь против своей воли начал всхлипывать.

Несколько раз на протяжении своего рассказа он смахивал слезы.

Каждый раз делал паузу на пару секунд, чтобы взять себя в руки, но Марта не прерывала запись.

- Можешь выключить? - спросил он в самый первый раз.

- Лучше не надо. Давай оставим запись одним дублем, чтобы было видно, что ничего не смонтировано.

И она продолжала снимать, не прерываясь ни на что.

Иногда, Нил слышал шмыганье носом из-за камеры.

Иногда, оханье. Очень редко Марта что-либо говорила.

Периодически она задавала вопросы, когда Нил недостаточно ясно выражался или опускал детали, которые ей казались важными. Но она почти ничего не комментировала.

Пока он не рассказал про тело Элизы в ванне.

- О господи боже, - произнесла она.

Нил пожалел, что так много поведал ей. Было бы проще оставить невысказанным самое худшее. Но он чувствовал моральную потребность рассказать ей правду.

Почти всю правду - за исключением браслета.

Тайный подарок ему от Элизы - о котором знали только они двое.