Полный НяпиZдинг - Макс Фрай

ради торжества собственной просветленности, а потому что зло питается страхом, ненавистью и прочими проявлениями внимания. И подход «нехай подавится» тут не катит. Оно не подавится, оно налопается и проживет дольше, вот и все.

Что мы действительно можем сделать — знать, что этих бесов на самом деле нет. Знать — вопреки фактам, которые кажутся более чем убедительными. Знать — вопреки собственной (слишком) человеческой природе, которая хочет спрятаться, пряник и убить врага. Это очень непростое волевое усилие, но если что сейчас и сработает, так только оно.

Я отдаю себе отчет, что понять меня довольно непросто. Но тут ничего не поделаешь. Надо понимать. Оно того стоит.

Как-то мало в этом году было гроз, — говорю я. — Да почти вовсе не было, обленились они там, на небесах.

И ровно в этот момент (вот прямо сейчас, еще продолжается) раздается страшный небесный грохот, потом еще и еще, и в ночном небе один за другим расцветают поразительной мощи и яркости фейерверки.

Красиво отмазались.

Кипарисы

Катались на водном велосипеде в Тракае, нарочно приехали туда попозже, ближе к закату. В какой-то момент перестали крутить педали, дрейфовали, смотрели по сторонам. И тогда тополя на дальнем берегу стали кипарисами, пресные воды озера Гальве — солеными водами Средиземного моря, а кем стали мы, понятия не имею. Скорее всего, никем.

Ключ от города

История возникновения города или миф о возникновении города (миф, хотим мы того или нет, концентрат истории; сколько ни разбавляй его фактами, миф все равно останется в основе конечного состава) — так вот, миф о возникновении города дает отличную подсказку: где мы оказались, и как здесь себя вести, если хотим быть не обузой, а необходимой деталью.

Миф о возникновении Вильнюса (княжий сон о железном волке, интерпретация жреца, инициировавшая строительство города) наглядно показывает, что в фундаменте нашего города лежит результативная коммуникация — человека с иной реальностью и человека с человеком, причем в результате последней воплощается и овеществляется первая.

Иными словами, Вильнюс — счастливый итог практической реализации высшей октавы дружбы — объединения усилий, приводящего к наглядному изменению мира.

И вот нам ключ от города. Бери и пользуйся, кто не совсем уж дурак. На день ли ты сюда приехал, на год ли, на вечность ли.

Иной способ действий в Вильнюсе — мимо кассы. Кто не умеет деятельно дружить в высшей октаве, тот не в игре. А, например, в болоте. Ничего личного, бульк.

Ясно, почему этот город наложил на меня лапу.

И про некоторых других тоже теперь ясно все.

Книга Йоба

То есть, «Jobo Knyga». Так было написано крупными оранжевыми буквами на черной рекламной листовке, и мне сразу пришло в голову, что, во-первых, это, конечно, лучшее в мире название книги, которую каждый из нас пишет всей своей жизнью (привет, Хорхе Луис); во-вторых, в соответствии с правилами литовской грамматики, владельца книги зовут Йобас — хорошее, честное имя, вот как должны были звать нашего общего первопредка, нексуса самой первой модели, а вовсе не «Адам».

Только минуту спустя до меня дошло, что «Jobo Knyga» — это просто «Книга Иова», а Йобас, соответственно, и есть Иов, ему это имя очень идет, не хуже, чем Адаму.

Впрочем, оно кому угодно идет, включая девочек. Все мы Йобасы на этом празднике органической жизни, данной нам в ощущениях, далеко не всегда приятных, зато разнообразных, факт.

По ночному городу по-прежнему носится синий рождественский поезд-призрак, сверкающий огнями и совершенно пустой; говорят, по выходным он набит битком, на остановке даже собирается очередь — теоретически, верю, но мне он всегда попадается пустым, моя персональная виленская сказка, этакий сапог для сапожника, совершенно в моем вкусе, абсолютно ни о чем. «Ни о чем» — значит, обо мне. Я же говорю, у нас с этим городом совершенно одинаковое чувство комического, и он все время меня троллит, твердо зная, что всякая стрела попадет в цель. Цель совершенно не возражает, мне важно говорить на одном языке, а что именно мне говорят — да какая разница, общность языка превыше сиюминутного смысла высказывания, потому что она сама по себе смысл. Отнюдь не сиюминутный.

Синий рождественский поезд-призрак, сияющий неактуальными уже разноцветными огоньками, порожняком мчащийся сквозь январскую морозную тьму по пешеходным улочкам Старого Города, по парадному проспекту имени спящего князя (бывшему имени мумии), путающийся в ногах (колесах) серьезного городского транспорта, задерживающий на светофорах подержанные (бывшие дорогие) автомобили — меткая пародия на меня, одновременно злая и комплиментарная, это я очень хорошо понимаю. Не с гордостью, не с печалью, а просто соглашаюсь: да, это так. Мы с рождественским поездом — милое абсурдное излишество, пользы от нас немного, строго говоря, вообще никакой, кроме того факта, что в «Книге Иова» (Йобаса, конечно же, Йобаса) о нас не написано ни слова, мы из другого анекдота. Мы — ваша надежда, что этот другой анекдот хоть где-нибудь есть.

Когда мы встречались с читателями, мне процитировали кого-то (имя не помню), сказавшего, будто художники делятся на две категории: «правильный художник в неправильном мире» и «неправильный художник в правильном мире». И спросили, кто в таком раскладе я.

А я и не знаю.

Ну то есть как — я знаю, что деление чего бы то ни было на две категории — всегда ложь, придуманная ради ублажения лености человеческого ума.

И еще я примерно знаю, что имел в виду автор процитированного изречения: многие люди (не только художники) описывают свои отношения с реальностью одним из описанных способов.

И еще я знаю, что я ничего не знаю (пришел, пришел тот светлый период жизни, когда это уже не цитата, а просто понимание сложности бесконечно огромного мира и ограниченности возможностей собственной человеческой, слишком человеческой головы). Исходя из этого, я, конечно, не пойми кто в не пойми каком мире (и это очень, очень близко к правде).

С другой стороны, «правильный» — это же просто вопрос доверия к перетасовавшему нас и бросившему на стол Игроку. Если нам кажется, будто Он — лось неразумный, тогда что-то безусловно должно быть неправильным: или я, или мир. Ну или вообще все, чего мелочиться.

Но если думать, будто Он знает, что