Тайнопись - Михаил Гиголашвили

— Разве у вас были аспирантки из Грузии? — вскользь поинтересовался я.

— При чем тут аспирантки? — смутился он. — Я говорю… о внешнем…

— Внешнее — продолжение внутреннего, — поддакнул я, косясь по сторонам и высматривая, не подмигнет ли откуда-нибудь своим медовым глазом чекушка, не встрепенется ли мерзавчик.

— Это спорно, хотя и не лишено конструктивности. Помнится, нечто подобное утверждал Виктор Борисович…

— Какой?

— Шкловский. Я его хорошо знал… А насчет Грузии — жаль, очень жаль.

— Старого не вернешь. Теперь всё надо строить заново. Разрушая, все были уверены, что строят. А для того, чтобы строить, надо научиться чему-нибудь…

— Писали на эту тему? — бросая в урну остатки мороженого, спросил Ксава.

— Пишу…

— Прочтите что-нибудь.

— Тогда эссе. Эпиграф — из Луки: «Всякое царство, разделившееся само в себе, опустеет, и дом, разделившийся сам в себе, падет». «В Грузии было кровопролитие. Сейчас царит вывернутый наизнанку воровской закон, как, впрочем, и во всей бывшей советской зоне, частью которой Грузия была последние двести лет, где на Вышках стояли атомные часовые, на КПП бесновалась банда убийц в маршальских погонах, в Хозчасти заправляли мародеры, в Санчасти — каннибалы, в Каптерках шуровали насильники, на Плацах вопили палачи, а в Красном Уголке хозяйничал верховный иерарх в генералиссимусском френче, пряча гибкий хвост, краешек которого некоторые очевидцы все-таки успели заметить и запомнить. Зная, частью чего она есть и кому должна подчиняться, Грузия раньше других поняла схему преступных законов, царивших в криминальной империи. А поняв, волей-неволей вступила в игру, вовлеклась в чертово колесо, вошла в контакт с другими игроками и шулерами. И эти знания в итоге обернулись против нее самой. В этом корень трагедии. Ибо нет зла внешнего или внутреннего, есть одно общее зло. И кровь не бывает разного цвета. И колесо вращается сразу в обе стороны одновременно, нельзя выскочить из него на ходу, не заплатив долгов Нечистому. И одно тянется за другим, как кишки из распоротого живота».

Академик внимательно прослушал всё это. Помолчал. Протер очки, пробормотал:

— Насчет зла вы точно подметили. В России уголовщина пошла вверх, когда первые убийцы возвратились из Афганистана. Но почему это всё случилось именно в Грузии?

— А потому, что Гамсахурдиа начал строительство т. н. «новой Грузии» с того, что опрометчиво выдернул основу из-под старой. А основа была — терпимость и братство. Тбилиси всегда был центром Кавказа. В нем, как в ковчеге, было место для всякой твари. И все твари, кстати, свое место очень хорошо знали… Нет, надо было разогнать ковчег, начать стройку с крыши, которая тотчас же и рухнула…. Он был романтиком, а не строителем. Он звал в Золотой век, плохо ориентируясь в веке текущем. Он разрубил ауру Грузии, выпустил толпу и сам стал ее жертвой. А толпа уже вывернула все законы наизнанку. Это джинн, которого выпустить — легко, а загнать обратно — невозможно.

— В России такой же хаос, поверьте. Между прочим, у Даля слово «толпа» определена весьма негативными синонимами. Недавно у меня защищалась одна молодая дама. И чего только в её реферате я не прочел! «Скопище», «сборище», «сходбище», «толкотня», «орда», «орава», «ватага». Ни одного приятного слова. Я и сам панически боюсь всех этих орд и ватаг, особенно на вокзалах и в темных садиках — а ну, сбросят под поезд или дадут по затылку бутылкой? А Невский перейти уж и не пытаюсь — машины мчатся как ошалелые… Ну, нам пора?

Когда мы уходили, химеры с неодобрительным сожалением пялились с высоты своего падения, а один из каменных царей поднял руку, то ли прощаясь, то ли козыряя, то ли желая поправить съехавшую корону.

— Надо бы зайти в собор, свечку поставить, — пробормотал я.

— Потом, на обратном пути, — беспечно ответил мой спутник, ловко вворачиваясь в толпу. — Хотя меня и ругают атеистом, я о боге помню… Кстати, известно ли вам, что у Сталина в Кремле была своя церквушка?.. Да, да, прямо в Кремле, на одном из этажей… И он довольно часто туда наведывался… Представьте себе, если б у Кирова в Смольном или у Ягоды в ОГПУ были свои церкви?.. И они бы там челом били?.. А у Сталина была. А был ли Иосиф Виссарионович атеистом — тоже большой вопрос.

— Зависит от того, что понимать под верой, — согласился я. — Как его Ленин с Троцким научили, так и верил. Иосиф Первый, Богоборец.

— Да уж, вместо народа-богоносца получили богоборца. Поделом! — пристукнул он палочкой по мостовой.

Издали собор был похож на квадратную двуглавую улитку работы Малевича. Улитка, вытягиваясь и шевеля шпилями, высматривает в небе своего хозяина… Или глядит через века туда, куда не достать взорам живых?.. Или слушает музыку сфер, недоступную нашим грубым ушам?.. Или просто дремлет в ожидании Страшного Суда, когда надо будет отпустить восвояси всех, чьи кости, скелеты и черепа покоятся в золоченых раках и каменных гробницах собора?.. Кто знает.

Пиво вернуло жизни цвета и звуки, но не до конца и не совсем. Недаром пиво — напиток рабов. Для свободы нужно кое-что покрепче. Но я опять был жив и ждал, что скоро из-за угла покажется будочка, где должен быть коньяк-освободитель… А вчерашняя девушка Цветана была так горяча и нежна… Биологическую совместимость человечья особь чувствует сразу, а на распознавание несовместимости иногда уходят годы, если не вся жизнь. Прожив полсрока в зоне секса, я стал, наконец, понимать, что женщины делятся не на блондинок-брюнеток, толстых-худых, белых — черных, а на моих и не моих: на тех, с кем хотелось бы быть, жить, говорить, и на тех, на кого себя тратить не стоит. Говорит же народ, что на каждого мужчину Небесным Скупцом выделено две бадьи спермы, поэтому нечего ее на вурдалачек и вампирш расходовать. Болгарка была из моих — для неё не жалко животворного белка. Как бы сейчас выловить Цветану?.. И вообще где молодые ученые?.. Что делают?.. И мы куда? А, главное, какого размера эти бадьи?..

А Ксава бойко постукивал палочкой в толпе, извиняясь на разных языках, посматривая на витрины и что-то шепча. Вслушавшись, я разобрал знакомые мотивы:

— Порядочный человек в первую очередь купит подарок жене, а потом уж о себе позаботится!.. Это так же подло, как обмануть ребенка, украсть хлеб у больного, ударить старика!.. Впрочем, я и сам уже старик… Или полустарик… И всё было глупо с самого начала. Зачем я вообще приехал в Германию?.. Я чрезвычайно уважаю немецкий народ, но что мне тут надо?.. Боже, какая роскошь, какое удивительное колье! И всё это продается?.. Но какие цены!.. Да. Ради чего я вообще приехал?.. Чтобы прочесть доклад на сомнительной конференции, где собрались люди, мало смыслящие в предмете?! Теперь они хотят, чтобы я читал в их университетах лекции, но как я буду переезжать из города в город?.. Как я буду влезать в эти жуткие поезда, по этим адовым ступенькам?.. Я хочу отдыха — и больше ничего!.. Разве это не понятно?.. Да и университетов тут, говорят, штук сто. Это ж курам на смех — как может быть столько? Ну, пять, ну десять, но не сто или двести!.. Когда я им сказал про ступеньки, они отделались шуткой: будем, мол, передавать вас с рук на руки!

— Или из рук в руки? — подлил я масла в огонь. — Как сувенир.

— Вот-вот, как сувенир… Боже, и сувениров я не купил!.. — спохватился он, но тут же замер возле витрины часового магазина: — Сколько часов! Какие разные!.. И все идут! — бормотал он. — И зачем?.. Неужели всё это кто-нибудь покупает?.. Непостижимо! — Потом, хитро посмотрев на меня, спросил: — Вы сегодня должны встретиться с вашей дамой из братской Софии? Рандеву уже обговорено? У вас что-то намечается?.. Или… уже было?..

«Он читает мысли!» — подумал я, ответив:

— Одно другого не исключает, даже дополняет. «Не обязательно, но и не исключено», как сказала одна хитрая девочка по интимному поводу.

— А я слышал до войны от одной дамы еще лучшее признание: «Не всегда хочу, но всегда готова», — подхватил Ксава. — Как вам нравится формулировка?

— В этом и есть сердцевина кошмара жизни, — пробормотал я. — Вот вам и разница: мужчина готов, только если он хочет, а для женщины всё равно: сейчас не хочу — захочу в процессе, аппетит приходит во время акта и никакие диеты тут не помогут… Где тут равенство?.. Между прочим, знаете ли вы, какие эта болгарка расточала комплименты в ваш адрес! — солгал я, решив сделать ему приятное.

— Какие? — застыл он.

— Она говорила, что вы — самый обаятельный и умный мужчина, которого она встречала, что для нее самое важное в мужчине — это глаза, голос и юмор, а это с годами не меняется, что она с удовольствием провела бы в вашем обществе время, — плел я неизвестно что (ничего подобного она не говорила, и даже хихикала по поводу волос, обильно вылезавших из ноздрей академика).

— Что вы! Господь с вами! Что это вы говорите! — бурно всплеснул он руками, уколов палочкой прохожего. — Во-первых, всё меняется — глаза слепнуг, голос сипнет, юмор чахнет, не говоря уже обо всем остальном. Это же Виктор Борисович, кажется, говорил, что процесс старения — это переход головы в задницу, сперва по форме, а потом и по содержанию, — он провел рукой по берету. — У него самого, кстати, эта фаза началась сразу в молодости, хе-хе… А во-вторых, как я могу?.. Я и так подлец перед женой… А впрочем, поболтать можно… Кстати, на каком языке вы с ней изъясняетесь?.. Разве вы владеете языком солунских братьев?