Окончательный расчет - Фридрих Незнанский

— Прокурора?

— Прокурора, — кивнула Нюра.

— И что такое в двенадцать сегодня? — Женя изо всех сил пыталась не вспылить.

— Как — что? Хоронютего в двенадцать-то… Только вот позабыла, откуда хоронют…

Евгения Петровна слегка вздрогнула и опустилась на подставку для обуви.

— Скажите, Нюра, а сколько я вам должна за вашу работу, вы помните?

— А как же? Денюжки — они счет любят…

— Отлично! — Женя открыла сумочку и достала нужную сумму. — Вот ваши «денюжки», вы свободны… Не забудьте оставить ключи. Положите их на стол на кухне!

Она поднялась и прошла в комнаты мимо разинувшей рот домработницы. На пороге обернулась, усмехнувшись:

— Вы меня хорошо поняли? Я имела в виду, что вы свободны не на сегодня, а насовсем: в ваших услугах я больше не нуждаюсь.

В комнатах Нюра, к счастью, прибраться успела. А следов обыска в квартире давно уже не было, даже разбитое Василием во время задержания оконное стекло Женя успела вставить в один из своих приездов из Москвы. В первые из них ей приходилось для того, чтобы попасть домой, подписывать кучу каких-то бумаг, на этот раз она подписала всего одну: старший из следователей, ведущих дело, не слишком доброжелательно сообщил Жене, что, вероятно, в следующий раз ее вызовут уже в суд — как свидетельницу. Но будет это не скоро… Возможно, осенью.

Евгения Петровна, немного постояв в гостиной, решительно направилась в спальню, где помимо прочей мебели находился письменный стол — антикварный, конца позапрошлого века, но хорошо отреставрированный. Считалось, что стол принадлежит Василию… заявление на развод она подала еще две недели назад. Вероятно, Василию об этом уже сообщили. А что прикажете ей делать? Ждать, когда в соответствии с решением будущего суда конфискуют все подчистую, оставив ее, Женю, голой и босой?!

Ну а в том, что конфискация будет, Евгения Петровна не сомневалась ни секунды. Впрочем, с Василием она после случившегося развелась бы в любом случае: ничего, кроме холодного бешенства, мысль о муже — да и о Мозолевском тоже — у нее не вызывала. О чем ей необходимо было подумать и соответственно позаботиться — так это о собственном будущем: нищенствовать Евгения Петровна Шмелева ни в данный момент, ни потом не собиралась! Разразившаяся над ней катастрофа раз и навсегда научила ее по крайней мере одному: полагаться отныне она будет исключительно на себя самое, никаких мужиков, будь они прокляты!

То есть в качестве любовников и даже, возможно, нового мужа — пожалуйста. Но о собственном благополучии она теперь позаботится сама. То, что такая возможность у нее есть, Евгения Петровна знала еще после первого и, к слову сказать, последнего обыска в этой квартире.

Женя посидела немного за письменным столом, прикидывая средства, которыми располагала на сегодняшний день. Конечно, если продавать проклятую дачу на обычных основаниях, вряд ли за нее много возьмешь — если вообще найдется идиот, желающий купить: чертов подвал сделал свое дело, по городу о нем ползли самые жуткие слухи.

Евгения Петровна продавать дачу на обычных условиях не собиралась. Улыбнувшись собственным мыслям, она достала из одного из верхних ящичков стола маленький, обоюдоострый кинжальчик. Поднявшись и неторопливо подойдя к широкой супружеской кровати, застланной нежно-голубым атласным покрывалом, женщина бесцеремонно, не снимая домашних шлепанцев, забралась на нее с ногами, осторожно выпрямилась и сделала то, что не догадались сделать люди, обыскивавшие квартиру: после подвала, они, видимо, ничуть не сомневались в том, что искать здесь просто нечего — не дурак же Шмель, чтобы еще и в собственный дом тащить то, что не надо, коли уж у него обнаружилась такая «база» в родной деревне?..

Но Василий Шмелев дураком все-таки был… Или, наоборот, умным?

Женя улыбнулась и решительно провела острием кинжальчика по дорогим шелковым обоям, сделав глубокий и абсолютно прямой надрез непосредственно под собственным цветным фотопортретом, на котором была моложе и куда беззаботнее, чем сейчас. Рука у Жени всегда была твердая. Еще два безжалостных надреза, и квадратный лоскут обоев свернулся трубочкой, открывая очень простой тайник: углубление в стене, закрытое полированной деревянной дощечкой. Отковырнув ее все тем же кинжалом, Женя засунула руку в небольшое углубление и достала не слишком толстую, но плотную пластиковую папку, обмотанную скотчем.

Все дальнейшее Евгения Петровна делала не торопясь и очень тщательно. От возвращения назад дощечки и подклейки обоев стена приобрела почти прежний вид. Но «почти» ее, разумеется, не удовлетворяло. Пришлось перевесить собственный портрет пониже, дабы скрыть следы своей деятельности, а на гвоздик, оставшийся на старом месте, перевесить бра, находившееся прежде над кроватью с Жениной стороны. Второе бра, рассчитанное на Василия, она просто сняла: ничего подозрительного в этом нет: нет мужа, — значит, нет и светильника для него. Женя просто-напросто пожелала сделать так, чтобы ничто ей в спальне о бывшем супруге-бандите не напоминало.

Завершив ремонтные работы, Евгения Петровна, прихватив папку, двинулась на кухню, где для начала, сварила себе кофе покрепче, сняла с нее скотч и, задвинув предварительно шторы, присела за стол с чашечкой любимого напитка, дабы изучить как следует содержимое драгоценной находки. Жене предстояло сделать нелегкий выбор. Нелегким он был в первую очередь потому, что ошибиться она не имела права… Ни под каким видом!..

Георгий Георгиевич Аганян, владелец нескольких ресторанов и двух казино, успешно функционирующих в Северотуринске, вернулся в отвратительнейшем настроении с похорон теперь уже бывшего городского прокурора Сергея Кирилловича Пименова, так и не пришедшего в себя после настигшего его обширного инфаркта и скончавшегося четыре дня назад.

Хотя отвратительным оно было у него давным-давно, а отвратительнейшим стало сразу после громкого ареста совладельца химзавода Фомина: весь город обсуждал тот факт, что убийцей своего партнера Корсакова оказался именно он… Слышать эти разговоры Георгий Аганян спокойно не мог, и, когда его собственная жена попыталась обсудить с ним этот «кошмар», он не просто орал на нее не менее десяти минут, но и едва не зашиб дорогой статуэткой, разлетевшейся от удара о стену рядом с длинным носом супруги… Семейный скандал удалось погасить лишь на другой день ценой неимоверных усилий: жена Аганяна была не просто жена, но еще и доченька известного своими почти несметными богатствами в городе Ереване авторитета… Ереван, конечно, был от Северотуринска далеко, — считай, на другом конце света. Но и руки у папочки тоже были длинные, можно сказать, безразмерные.

Вообще, вокруг последнее время творилось черт-те что! И оно, это самое «черт-те что», постоянно маячило и над ним, Георгием, угрожая безбедной и налаженной жизни, а главное — замечательно доходному бизнесу. И во всем виноват был его проклятый взрывной характер!..

Георгий Аганян, в просторечии, для очень и очень узкого круга, просто «Жорик», решил, возвратившись с похорон Пименова, что сегодня вечером он напьется как следует. В одиночестве. Поскольку видеть чьи-либо поганые рожи не желает категорически.

— Никого не принимать! — бросил он на ходу охраннику. — Кого бы ни принесло — дома меня нет!

Отправившись после этого в сторону своей комнаты отдыха, служившей одновременно кабинетом, и полностью проигнорировав попавшуюся по дороге жену, Аганян заперся в избранном им убежище и для начала отключил два телефона: городской и мобильный. К сожалению, отключать второй сотовый телефон было нельзя — могли позвонить из того же Еревана, а в случае пожарной ситуации из казино: на каждом из объектов его бизнеса имелся один особо приближенный человек, знавший этот номер. Георгий Георгиевич очень надеялся, что никаких пожарных ситуаций не возникнет, а грозный тесть о нем сегодня не вспомнит.

Тяжко вздохнув, он подошел к бару и, некоторое время поколебавшись перед огромным выбором напитков, остановился на элементарной водке. И как раз в этот момент проклятый мобильник все-таки зазвонил. Незнакомым номером…

Аганян похолодел: неужели…

— Привет, Жорик. — Георгий Георгиевич недоуменно заморгал: он точно знал, что ни одной бабе дать этот номер не мог ни по какой пьяни…

— Не пугайся, это всего лишь супруга Шмеля… Ну и знакомая Ромы Мозолевского.

Аганян почувствовал, как по телу разлилась противная, отчего-то тошнотворная слабость… Случилось самое худшее… Или нет? Случилось не самое худшее из того, что могло на него свалиться?.. Господи, за что?! Ну да, за то… то самое…

— Что с тобой — лишился дара речи? — Женщина явно усмехнулась. — А если судить но снимкам, ты не из пугливых! Лихо ты эту девку…

— Да замолчите вы! — Аганян наконец вернул утерянный дар речи. — Что… Что вам нужно?