Эвтаназия? Эвтелия! Счастливая жизнь — благая смерть - Ласло Бито

Смысл и основная цель эвтелии — это эвдемония, то есть мирское счастье, и одной из предпосылок его является освобождение от врожденной и усвоенной не без помощи культуры танатофобии, то есть страха смерти. А потребность в этом очень велика; именно в страхе смерти кроется причина обращения многих к эзотерике, к обрядам, воспроизводящим ритуалы наших предков, к представлениям о посмертном бытии и различных формах реинкарнации. На Западе книги на эти темы расходятся миллионными тиражами, в особенности же они популярны среди тех, кто не способен уверовать в христианский облик заоблачного потустороннего мира, каким его изображали в храмах эпохи барокко.

Находятся, правда, и такие, кто описывает «места», проведенные душой в период между различными ее воплощениями, в виде визионерских фантасмагорий, полученных в состоянии ретроспективного гипноза. Людям, верящим в Царство Небесное или в переселение душ, эти видения наверняка помогают преодолеть страх смерти. В задачи эвтелии вовсе не входит лишение людей веры во что бы то ни было, ведь эта вера смягчает страх смерти; ее цель — воздействовать на тех, кто не способен утешиться верой.

Я не раз упоминал о введении ритуалов эвтелии, но прежде всего хотелось бы выделить те из них, которые укрепляют в нас уверенность, что со смертью мы не исчезаем бесследно, а продолжаем жить во всем, что оставляем после себя, и в памяти тех, с чьей жизнью соприкасались. Нужно, чтобы новые прощальные обычаи и традиции эвтелии воздавали должное всему доброму, что за долгие годы было содеяно уходящим человеком на благо живущим.

Ритуалы примирения со смертью и отпущения с миром

В давние времена служители дохристианских религий и верований — шаманы, колдуны, жрецы — помогали предкам нашим обрести легкую смерть, суля им на том свете вечное блаженство, недостижимое в этом мире: богатые дичью охотничьи угодья, танцующих в райских кущах гурий… Или же завлекая мечтой о возврате в этот, земной мир — пусть даже в ином обличье — бесплотным призраком, в облике совсем другого человека, а то и животного. Проводы в последний путь сопровождались ритуалами: принесением искупительных жертв, соборованием, подобно тому, как и появление человека на свет, заключение завета с Богом, вступление в какое-либо коллективное сообщество или посвящение отрока в мужчины. Подобные ритуалы придавали торжественный характер решающим моментам жизни, а отголоски их в символической форме сохранились и поныне.

Обряды и обычаи каждой эпохи отражают своеобразие представлений общества о Боге и человеке, его миропонимания, мечтаний и устремлений. В условиях нынешней, невероятно сложной социальной жизни масса ритуалов, обычаев и жестов вежливости смягчают, сглаживают неизбежные трения в повседневных семейных и дружеских отношениях, в контактах с коллегами, в общественной иерархии и способствуют заживлению душевных ран. Большинство их них мы теперь вообще воспринимаем не как ритуалы, а как неотъемлемый элемент этикета.

Еще до появления на свет вокруг человека свершаются события ритуального, церемониального характера, невообразимые в былые времена. Ну разве не ритуал, к примеру, когда родители с волнением и радостью смотрят на спроецированное на монитор изображение внутриутробного плода? Нового человека при появлении на свет принимает целая бригада родовспомогателей в белых халатах, со стерильно чистыми после ритуального омовения руками и при иерархически строгом распределении обязанностей. Теперь нередко в этом событии принимает участие и отец младенца. Дома новорожденного ожидает празднично украшенная комната или детский уголок. На смотрины младенца собираются родственники, друзья и знакомые с подарками, иной раз богаче, нежели дары, принесенные младенцу Иисусу волхвами. Взрослые люди сюсюкают, воркуют, склоняясь над малышом, который, естественно, мало что понимает в происходящем. Это ли не ритуалы современной жизни?!

Почему то же самое общество, которое обставляет появление человека на свет столь пышными церемониями (и правильно делает!), допускает, чтобы многие из нас покидали сей мир в одиночестве, сломленными морально и физически, лишенными человеческого достоинства?

Эвтелия учит не только тому, как расставаться с жизнью, — это сфера действия эвтаназии, если последняя помощь оказывается необходимой, — она готовит нас к уходу, подсказывает, как проститься с жизнью, с близкими. А остающимся внушает отпустить уходящего с миром. О необходимости отпущения написано немало книг, и всем известно, сколь благотворно воздействует на умирающего сознание, что близкие примирились с его уходом и не ропщут, словно покинутые и обездоленные.

Вспоможителям надо будет обставить этот акт как катарсис, не только дающий умиротворение уходящему, но и смягчающий скорбящим боль утраты. Сам ритуал отпущения видится мне возвышенной церемонией последнего прощания, со светлыми воспоминаниями о совместно прожитых годах, с выражением взаимной боли расставания, с оплакиванием и очистительными слезами, с таким накалом чувств, при котором тоска и благость сливаются воедино.

Вероятно, не каждый отнесется одобрительно к моим словам о смягчении скорби, о катарсисном расслаблении чувств. Ведь принято скорбеть и горевать об ушедшем, дабы тем самым изжить в себе горечь утраты. Однако многие из тех, кто не отпустил умирающего в последние дни жизни, и после кончины не в состоянии примириться с его уходом. Пока же этого не произойдет, об истинном трауре не может быть и речи: скорбящие в действительности жалеют самих себя, несправедливо покинутых, обреченных на сиротство. Конечно, траур — процесс болезненный, подобный родовым мукам, но как последние прекращаются с рождением младенца, так изживается и скорбь об ушедшем.

«Жена овдовела, дети осиротели…» — тяжелые, горькие слова, ибо напитаны болью. А между тем смысл траура заключается как раз в том, чтобы преодолеть боль, избавиться от нее. Освободиться от всех тягостно мучительных переживаний, связанных с усопшим, чтобы затем вспоминать о нем лишь с нежностью и теплотой, перенося эти чувства на ближних. Чтобы память о нем обогащала эмоциональный мир других, некогда любимых им людей. Чтобы жизнь его, возрождаясь в более совершенной форме, тем самым продолжалась в благодарной памяти окружающих. Ведь и наша потребность в трансцендентном, несомненно, основывается на убеждении, что мир существовал до нашего рождения и не перестанет существовать после нашей смерти. Иначе говоря, тот мир, что при жизни гнездится в разуме и душе человека, не уйдет в небытие с его кончиной.

Возможно, именно это понимание отразилось в вере наших предков в посмертное, небесное существование. В близость к Богу, которая достижима при нравственной жизни, исполненной любви к ближнему.

Известно, что каждая религия проповедует благую жизнь, которая сделает возможной благую смерть и блаженное посмертное бытие. Однако мы почти не задумываемся над тем, что надежда на достойное завершение жизни способствует лучшему выполнению своего земного предназначения.

Поэтому важнейшим ритуалом эвтелии должна стать благая смерть, которая ослабит в остающихся страх перед кончиной и тем самым скрасит, обогатит их собственную жизнь. Да, смерть можно и должно пережить: с уходом близкого человека что-то умирает и в нас самих, но так, чтобы затем память о нем стала бессмертной.

Каким мне мыслится идеал благой кончины?

Если собравшиеся у смертного одра участники прощального ритуала после того, как человек испустил дух, вздохнув, подумают про себя: «Мне хотелось бы умереть так же!» Победа над страхом смерти и есть победа над самой смертью.

ЭПИЛОГ

Воображаемое интервью корреспондента X с профессором Y, основателем Института эвтелии, по случаю вручения ему альтернативной Нобелевской премии 26 сентября 2026 года

— Наша страна обязана прежде всего вам своими теперешними достижениями: по сравнению с началом тысячелетия, когда наши воззрения в области танатологии были еще более отсталыми, чем в большинстве западных стран. Ныне Венгрия стала для всех примером. Нас считают первопроходцами не только в области эвтаназии, но и зачинателями движения в поддержку эвтелии, которая благодаря своей концепции и практической деятельности, эмоциональной наполненности и передовым взглядам захватывает очень широкие сферы духовной жизни общества. Что дало вам силы преодолеть сопротивление — особенно бурное в начале 10-х годов нашего столетия, — чуть ли не заговор против административного упорядочения танатофармакологии и фармакоэвтаназии, против социального страхования? Ведь все эти победы, безусловно, связаны с вашим именем.

— Всем известно пристрастие СМИ к упрощению крайне сложных явлений, сведению их к одной-двум взаимосвязям и какому-то конкретному имени. У нас в стране легче было склонить общественное мнение к поддержке эвтелии и добиться соответствующих законов, чем в некоторых западных странах, поскольку условия для неизлечимо больных и умирающих в наших больницах были поистине невыносимыми. Читателям более старшего возраста, должно быть, еще памятны репортажи 2007 года, вскрывшие страшную картину восьмиместных палат, куда — по выражению тех лет — «складывали» умирающих. Обнаружились и такие места (бойкие на язык репортеры прозвали их «сушильнями»), где содержались умирающие, похожие на высохшие мумии: с такими и хлопот было меньше, да и лекарств им требовалось лишь половинная доза. Конечно, если умирающим вообще давали препараты, которые обязаны были покупать и приносить родственники. Съемки, выполненные скрытой камерой, потрясали!