Решение номер три (Сборник) - Владимир Михайлов

Теперь Птич испугался уже по-настоящему.

Он подумал, что напавший на него предмет – или организм, чего доброго, – мог оказаться даже не разновидностью шаровой молнии (как промелькнуло было в голове), но хищником неизвестной природы – вампиром, кровососом своего рода, который, приклеившись к человеку, начнёт выкачивать из него что-нибудь: кровь, например, лимфу или просто жизненную энергию. И уже утром первый же прохожий обнаружит здесь сморщенные остатки того, что пока ещё являлось живым человеком; быть может, то будет кожа, обтягивающая скелет, или, вернее, свободно болтающаяся на нём, а возможно – и этого не сохранится: хищник растворит его без остатка, а бедный кот Кузя…

Странно, однако же: Кузя всё это время продолжал спокойно стоять рядом. Словно бы ничего и не произошло. Во всяком случае, ничего страшного. Иными словами, кошачий инстинкт не предупреждал о какой бы там ни было опасности. Наоборот: Кузя даже начал мурлыкать ещё громче и выразительнее. Уж не нашли ли они какой-нибудь новый кошачий корм? От рекламщиков можно ожидать самых хитрых ходов.

Эти соображения неожиданно успокоили Птича. Настолько, что он даже ощутил, наконец, что вспотел с головы до ног, и вернее всего причиной такого был обыкновенный страх.

Собственно, в этом не было ничего ни удивительного, ни постыдного. Тем более что никто не был свидетелем происшествия.

Итак, если верить коту – а Зенон верил ему куда больше, чем любому человеку, – никакой опасности в контакте с пришельцем не должно было быть.

Однако если не опасность, то уж неудобство оставалось. И довольно значительное. Потому что – не ходить же всё время неизвестно с чем, прочно приклеившимся к ладони.

Тем более что не только ладонь, но и вся правая рука Птича тем временем – он явственно ощутил это – не только не стала просыхать от пота, как всё остальное тело, но напротив – ощущение влажности её усиливалось. Вот уже и рукав начал намокать…

Э, да он просто-напросто тает! Это кусок льда, и ничего более!

А если так, то и всё происшедшее сразу же теряет таинственную окраску и переходит в ряд естественных, можно даже сказать – повседневных событий.

И в самом деле. Достаточно представить, что в вечерний час над этими местами продвигалась туча. Грозовая, чреватая градом. И как раз тут она разродилась; просто градины оказались небывало большими, просто-таки громадными, зато редкими. Одна шлёпнулась здесь, а другая – где-нибудь в сотне метров отсюда. Таким образом получают своё объяснение и грохот, и свет…

Ну, а невесомость этой градины? И её способность, приклеившись, накрепко удерживаться на руке – хотя именно в месте соприкосновения она должна была бы таять самым активным образом?

Ну, чтобы разбираться в этом, надо быть специалистом по погоде, осадкам и прочему. Метеорологом, физиком-атмосферником. Такой специалист, конечно же, сразу объяснил бы всё происходящее.

Это простое и логичное рассуждение почти совершенно успокоило Птича. И он снова попытался избавиться от льдины, тряхнув рукой резко и сильно.

И столь же безуспешно, как и раньше. Но сейчас это уже не казалось страшным. Лёд не представлял собой никакой загадки.

И сейчас место страха в сознании Птича начало занимать разочарование.

Дело в том, что он, невзирая на все опасения, успел сразу же очень рельефно представить, как он завтра же отыскивает заинтересованных людей – учёных или коллекционеров, допустим, – которые сразу же захотят, разумеется, приобрести в собственность столь редкое явление природы, как метеорит натуральный, в хорошей сохранности, с приложением плана местности и точного определения по времени, а также с подробным описанием всех сопутствовавших обстоятельств. Птич назначает стартовую цену. Происходит нечто вроде торгов. Неофициальных, разумеется; делиться своим везением с казной Зенон никак не собирался. И всю полученную (немалую, надо полагать) сумму он…

А вот теперь эта мгновенная радужная надежда поблекла, размылась и, по сути, уже исчезла. Потому что кто станет платить хотя бы и копейки за кусок льда, который, во-первых, не имеет никакого космического происхождения, а во-вторых, того и гляди, весь до последней крошки превратится в обыкновенную водичку и невозвратимо утечёт сквозь те самые пальцы, к которым пока ещё так крепко липнет?

Все это недвусмысленно говорило о том, что нужно как можно скорее возвращаться домой, а уж там действовать по обстановке: если удастся как-то отцепить льдину от пальцев – сунуть её в морозилку, пусть живёт там, пока не выяснится окончательно, пригодна она на что-нибудь или нет. Если же отцепить не удастся, то придётся подогревать её на небольшом огоньке, чтобы стаяла побыстрее, воду же собрать в миску или кастрюльку и тоже поместить в морозильник, чтобы она снова превратилась в лёд. Кто знает: может быть, наука и в простой водичке сможет разыскать что-нибудь, для себя полезное? И сочтёт возможным как-то поощрить человека, относящегося к ней с великим уважением.

Хотя – отлично понимал Птич – насчёт поощрения маловероятно: наука – не бизнес, лишних денег у неё нет, да и не лишних – тоже. Но хоть медальку какую-нибудь они смогут дать? Мелочь, конечно, но приятно было бы.

В таких вот размышлениях Птич осторожно нагнулся, деликатно подтолкнул кота и сказал ему:

– Давай, чеши домой своим ходом. Докажи, что ты чеширский.

Кот, однако, предоставленной свободой воспользовался весьма ограниченно: он не заторопился в тепло и уют, но пошёл рядом с хозяином, как привязанный, и не сводил своих желтых глаз с чужеродного предмета, с которого медленно сбегали крупные капли, почему-то испарявшиеся, даже не успев долететь до земли. И каждое падение капли сопровождалось звоном колокольчика. Нет, что-то необычное в этом событии наверняка было.

О Господи, как приятно оказалось, возвратившись в свой дом, милый дом, увидеть, что в нём не произошло никаких неприятных изменений, ничего не исчезло и не возникло неизвестно откуда, всякая вещь лежит, стоит или висит там, где ей и положено, так что можно с великим облегчением перевести дыхание.

А заодно и, включив свет, внимательно разглядеть то непонятное, что до сих пор так и не удосужилось освободить от своего присутствия руку Птича, слегка уже онемевшую.

Впрочем, предмет-прилипала вроде бы не был уже столь холодным, хотя капли продолжали, позванивая, скатываться с него и испаряться где-то на полпути к полу. Это подавало надежду на то, что руку удастся высвободить за считаные минуты.

Эта мысль заставила Зенона зловеще усмехнуться.

Дальше он принялся действовать быстро и решительно.

Не пытаясь более избавиться от шара силой, Птич другой рукой – левой – снял с полки трёхлитровую кастрюлю, поставил её в мойку и налил более чем до половины холодной водой; он бы налил и горячей, но этот признак цивилизации сюда ещё не добрался. Зато магистральный газ уже несколько лет как был проведен, так что зажечь горелку особого труда не составило, даже и действуя одной рукой.

Поставив кастрюлю на огонь, Зенон ехидно усмехнулся и погрузил в кастрюлю правую кисть – так, чтобы вода покрывала ладонь и пальцы, большая же часть шара оставалась над поверхностью. Птич вовсе не собирался расплавить всё вторгшееся в его жизнь тело неизвестного происхождения; он хотел лишь отцепить его от руки, начав уже всерьёз опасаться обморожения. А то, что останется от шара после этого, хозяин дома собирался, как мы уже знаем, поместить в морозильник, и уже после этого составить план дальнейших действий.

Уже через пару минут Зенон ощутил благотворное действие тепла на замёрзшую кисть: по ней забегали колкие мурашки.

Похоже, что к подобному выводу пришёл и кот. Во всяком случае, он привычно вспрыгнул на шкафчик рядом с плитой и начал очень внимательно вглядываться в шар, с которым между тем происходили некоторые изменения.

Он повёл себя совсем не так, как ожидал Зенон. То есть таяние льда, естественно, усилилось; испаряющиеся на лету капли стали выстреливать в разные стороны, звоночки становились всё резче и громче, так что Зенону пришлось даже на всякий случай защитить глаза свободной ладонью. Но от правой кисти, всё ещё купавшейся в почти уже горячей воде, упрямый предмет никак не желал отставать. Похоже, льдина решила растаять до конца, не выпуская пальцев Зенона. И ещё быстрее таяла надежда сохранить хотя бы часть непонятного предмета. Впрочем, Зенон был уже готов махнуть на него рукой – если бы был в состоянии это сделать.

Может быть, он прибегнул бы к ещё менее разумным действиям; например, попытался бы ахнуть по остаткам ледышки молотком. Но, к счастью, не успел.

Помешал ему прежде всего громкий и жалобный возглас; никак иначе нельзя было назвать тот звук, что вдруг издал кот Кузя. Никогда раньше он не мяукал с таким выражением. Даже весной, в пору любви.

Вторым препятствием послужило вот что: услышав кошачью песню, Зенон невольно отвёл левую ладонь от глаз, и увидел то, чего никак не ожидал. А именно: в середине уже изрядно похудевшей льдины, под истончившейся коркой, проглядывало нечто тёмное – какой-то предмет достаточно сложных очертаний. В следующее же мгновение остатки льда покрылись множеством трещин, соскользнули с руки Зенона, со знакомым уже звяканьем упали на пол и быстро-быстро начали испаряться, до конца выполнив, по-видимому, свою задачу.