Взломать Дарвина: генная инженерия и будущее человечества - Джейми Метцль

и этичности, которые поднимет генетическая революция. Тем не менее важнейший первый шаг – лучше понять этические проблемы, поставленные на карту.

Мы, люди, представляем собой необычайно сложные биологические системы, встроенные в еще более сложные экосистемы и постоянно взаимодействующие с ними. Каждый из наших генов выполняет множество функций и взаимодействует с другими не совсем понятными нам способами. Даже когда мы выделяем ген, который делает что-то плохое в одном контексте, часто существует вполне реальная возможность увидеть тот же ген, помогающий нам в ином.

Мы знаем, что люди, унаследовавшие от каждого из родителей копию мутации серповидных клеток, часто испытывают ужасные мучения от болезни. Те же, кто получил лишь одну копию гена, не только не страдают заболеванием, но и зачастую обладают естественной устойчивостью к малярии. Устранение серповидной мутации у людей положило бы конец страданиям от серповидно-клеточной анемии, но потенциально увеличило бы их страдания от малярии. Возможно, эта проблема решилась бы, создай мы более эффективное лекарство от малярии – или же используй мы генный драйв, чтобы уничтожить популяцию комаров – переносчиков малярии[279]. Но если истребить слишком много комаров, возникнет потенциальная опасность разрушить экосистемы, в которых обитают эти насекомые, и нанести еще больший вред себе.

Каждый из этих шагов решает конкретную проблему, параллельно создавая совершенно новую, которая требует от нас еще большего вмешательства – и т. д. Сама ситуация больше похожа на старую песню Peter, Paul and Mary, которую мы часто пели в летнем лагере:

Я знаю старушку, которая проглотила корову.

Не знаю, как она проглотила корову.

Она проглотила корову, чтобы поймать козу.

Она проглотила козу, чтобы поймать собаку.

Она проглотила собаку, чтобы поймать кошку.

Она проглотила кошку, чтобы поймать птицу.

Она проглотила птицу, чтобы поймать паука,

Который извивался, качался и щекотал ее внутри.

Она проглотила паука, чтобы поймать муху,

Но я не знаю, зачем она проглотила эту муху.

Наверное, она умрет[280].

Учитывая, как мало мы знаем о своем функционировании в зависимости от сложности биологии, некоторые специалисты по этике утверждают, что, возможно, нам не стоит даже пытаться играть в Бога. В отчете Комиссии США по биоэтике, назначенной Джорджем Бушем, консервативный специалист по биоэтике Леон Касс писал:

«Честь называться “человеком”, заложенная в величии самой жизни и расцветающая таким образом, который, кажется, только угождает человеческой гордыни, сходит на нет сама по себе, но становится выше всякий раз, когда мы склоняем головы и открываем сердца перед мощными силами, превосходящими наши собственные. Высшее величие богоподобного животного проявляется в том, как она признает и прославляет божественное»[281].

Гарвардский философ Майкл Сэндел пришел к тому же выводу в своей статье Atlantic, а затем и в книге The Case Against Perfection. «Верить, что наши таланты и способности – это целиком и полностью наша заслуга, – пишет он, – значит неправильно понимать наше место в сотворении мира и путать нашу роль с ролью Бога»[282].

Это не просто философская позиция. Мы помним, что эмбрионы на ранних стадиях представляют собой мозаику из разных типов клетки, из-за чего бывает трудно понять, станет ли потенциально вредная мутация опасной для будущего ребенка. Мы также видели, что даже самые, казалось бы, детерминантные моногенные мутации не всегда приводят к характерному заболеванию. Но раз столько поставлено на карту, почему бы нам просто не пойти по проторенному пути доверия к природе и собственной биологии (даже со всеми ее ошибками, недостатками, а порой и опасными мутациями), проложенному за миллиарды лет?

Потому что мы люди. Именно поэтому.

Как только наши предки создали первые инструменты, они бросили вызов окружающей среде того времени. Как только мы начали выращивать зерновые культуры, вспахивать поля и создавать лекарства для лечения ужасных и естественных болезней, поражающих наш вид, мы показали средний палец природе. Хотя у нас есть веские причины не вырубать наши леса, не отравлять воздух и океаны и не уничтожать другие виды, населяющие планету, наша история взаимоотношений с природой сводится к истории войн. Природа сплела заговор убить нас непогодой, атакой хищников, голодом и болезнями, а мы оборонялись всем, чем могли. Мы не жили в гармонии с природой; мы искали золотую грань между уважением к природе и праведной войной с ней.

Мы все согласимся, что муравьи являются частью природы. Как и муравейники. Птицы – это тоже часть природы, как и их гнезда. Люди также являются частью природы. Кем же еще мы могли быть? Но если человек – это часть природы, то сюда же относятся и наши торговые центры, ядерные бомбы и CRISPR-редактирование?

Нам не пришлось бы играть в Бога, если бы мир вокруг оказался менее враждебным. Дарвин описал природу как «неуклюжую, расточительную, грубую, низкую и ужасно жестокую»[283]. Если Бог все-таки существует и он милостив к нам, то возникает справедливый вопрос: почему сам Бог не играет в бога? Если Бог задумал мир именно таким, то почему мы вообще должны бороться с такими естественными болезнями, как рак? Если нет, то зачем ограничивать то, что мы могли бы совершить, чтобы продолжить делать мир лучше и безопаснее? Если Бог (для тех, кто в него верит) не хотел, чтобы мы жили в пещерах, изнемогали от болезней, голода, хищников и стихий, то разве все это, начиная каменными орудиями и заканчивая огнем и редактированием генома, не должно помочь Богу завершить начатое? Но с другой стороны, если этому Богу нет до нас никакого дела, то разве не должны мы приложить максимум усилий, чтобы позаботиться о защите и процветании своего вида, сохраняя экосистему вокруг?

Это приводит нас к логичному выводу. Но вовсе не к тому, что не следует играть в Бога, а наоборот – к тому, что мы должны это делать. Только здраво и не нарушая гармонии с окружающей средой. Мы никогда не узнаем геном в совершенстве. Точно так же у нас не было совершенных знаний об огне, пока человек не начал им пользоваться, о раке, пока мы не попытались его лечить, или о домашних культурах, пока мы не начали ими питаться. В каждом случае мы находили баланс между всеми за и против и двигались вперед с несовершенной информацией и стремлением к новым знаниям и открытиям. То же самое касается и генетических технологий.

Чем больший шаг мы пытаемся сделать, чтобы достичь генетической революции, тем большую цену нам придется заплатить – и