Дон Кихот. Часть 2 - Мигель де Сервантес

Он тотчас вскочил в нее, сопровождаемый Санчо, отрезал веревку, и лодка мало-помалу стала отдаляться от берега. Увидав себя окруженным водою, Санчо задрожал, считая себя погибшим, но ничто не причиняло ему такого огорчения, как рев осла и старания Россинанта освободиться от привязи. Он сказал своему господину: «Осел стонет, тронутый нашим отсутствием, а Россинант хочет возвратить себе свободу, чтобы последовать за нами. О, возлюбленные друзья, оставайтесь в мире, и да возвратит нас к вам, успокоившись, то безумие, которое удаляет нас теперь от вас». Высказав это, он принялся плакать так горько, что Дон-Кихот нетерпеливо сказал ему:

– Чего ты боишься, трусливое создание? Чего ты плачешь, сердце из сладкого теста? Кто тебя преследует, кто тебя гонит, мужество казарменной крысы? Что недостает тебе, нуждающийся среди изобилия? Уж не приходится ли тебе проходить босиком по Скалистым горам? Разве не сидишь ты на доске, как великий герцог, следуя по спокойному течению этой очаровательной реки, из которой мы вступим в безбрежное море? Но мы уже должны быть в нем, проехали мы уже семьсот или восемьсот миль. Ах! Если бы у меня была здесь астролябия для определения высоты полюса, я бы тебе сказал, сколько миль мы проехали. Но в сущности, если я не ошибаюсь, мы уже прошли или сейчас пройдем равноденственную линию, отделяющую и отрезающую на две равные половины расстояние между обоими противоположными полюсами.

– А когда мы дойдем до этой линии, о которой ваша милость говорите, – спросил Санчо, – какое расстояние мы проедем?

– Большое, – отвечал Дон-Кихот, – потому что из трехсот шестидесяти градусов, на которые, по исчислению Птоломея, величайшего из известных космографов, делятся земной и водяной шар, мы проедем ровно половину, если дойдем до линии, о которой я говорю. Ты должен знать, Санчо, что испанцы и все едущие из Кадикса в восточную Индию одним из признаков, указывающих на то, что они прошли равноденственную линию, считают то обстоятельство, что вши умирают на всех людях, находящихся на судне, и что ни одной из них нельзя найти на корабле ни на вес золота. Поэтому, Санчо, проведи рукой по одной из своих ляжек: если ты встретишь какое-либо живое существо, мы освободимся от вашего сомнения; если же нет, мы стало быть прошли линию.

– Я не верю во все это, – отвечал Санчо, – но все-таки сделаю, что ваша милость приказываете, хотя я не понимаю необходимости этих опытов, потому что вижу собственными глазами, что мы не прошли и пяти саженей по реке и даже и на две сажени не отъехали ниже этих бедных животных. Вон и Россинант и осел находятся там же, где мы их оставили, а если мое измерение верно, то мы подвигаемся не быстрее муравья.

– Сделай, Санчо, – сказал Дон-Кихот, – сделай ту проверку, о которой я говорю, и не смущайся ничем другим. Ты не имеешь понятия о том, что такое колурия, меридианы, параллели, зодиаки, эклиптики, полюсы, солнцестояние, равноденствие, планеты, знаки, градусы и все измерения, из которых составляется сфера небесная и сфера земная. Если бы ты знал все это или часть этого, ты бы ясно увидал, сколько параллелей мы пересекли, сколько знаков зодиака мы пробежали, сколько созвездий мы оставили позади себя. Но, я повторяю, пощупай себя, поищи повсюду, потому что я думаю, что ты теперь чище и опрятнее листа белой бумаги.

Санчо ощупал себя, осторожно просунул руку в складки на левой коленке, затем поднял голову, посмотрел на своего господина и сказал:

– Или опыт этот неверен или мы еще не доехали до места, о котором говорит ваша милость, ни даже на много миль оттуда.

– Как? – спросил Дон-Кихот, – неужели ты нашел одну?

– И даже много, – отвечал Санчо, – потом потряс своими пальцами и вымыл всю руку в реке, по которой спокойно скользила лодка в самой средине течения, не руководимая никаким тайным духом, никаким невидимым чародеем, а всего только течением, которое было в это время тихо и спокойно. Тут они заметили большую мельницу, поставленную посреди реки, и Дон-Кихот, едва лишь увидавши ее, вскричал громким голоском:

– Смотри, друг Санчо, вот как совершается открытие города, замка или крепости, где должен находиться какой-либо угнетенный рыцарь, какая-либо похищенная королева, инфанта или принцесса, на помощь которых я сюда приведен.

– Какого черта город, крепость или замок, говорите вы, господин? – отвечал Санчо. – Разве вы не видите, что это водяная мельница, построенная на реке, мельница для размола хлеба?

– Молчи, Санчо, – воскликнул Дон-Кихот. – Хотя это имеет вид мельницы, но это не то. Разве я не говорил тебе уже, что волшебники искажают внешность вещей и заставляют их выходить из естественного своего состояния? Я не хочу этим сказать, чтобы они действительно превращали одно существо в другое, но что они заставляют их казаться чем-либо другим, как доказывает опыт с превращением Дульцинеи, единственного прибежища моих надежд.

Пока они так говорили, лодка, достигнув средины течения реки, стала подвигаться с меньшей медленностью, нежели раньше. Мельники, увидевшие приближение этой лодки, подвергавшейся опасности быть втянутой под мельничные колеса, выбежали в большом числе с шестами, чтобы остановить ее, а так как и лица и одежда их покрыты были мукой, то они могли легко сойти за привидения. Они кричали изо всех своих сил:

– Черти, куда вылезете? В своем ли вы уме? Уж не хотите ли вы потонуть и быть изорванными в куски этими колесами?

– Не говорил ли я тебе, Санчо, – воскликнул Дон-Кихот, – что мы прибыли туда, где я должен показать, до какой степени может доходить моя храбрость? посмотри, сколько изменников и разбойников выходят меня встречать, сколько чудовищ приближается ко мне; сколько привидений выходят, чтобы напугать нас своим отвратительным видом. Ну, вы меня узнаете, отменные злодеи.

Он поднялся в лодке на ноги и принялся изо всей силы своих легких угрожать мельникам. «Сволочь низкорожденная и еще ниже образованная, – кричал он им, – возвратите свободу и волю лицу, которое вы держите в плену в вашей крепости, все равно высокого или низкого оно происхождения, все равно, какого оно звания. Я Дон-Кихот Ламанчский, называемый рыцарем Львов. Мне, по высшему повелению небес, суждено положить конец этому приключению». С последним словом он взял в руки меч и принялся размахивать им в воздухе против мельников, которые, услышав, но, не поняв странной его речи, протянули свои шесты еще дальше, чтобы удержать лодку, подплывавшую к шлюзному желобу.

Санчо стал на колени, набожно молясь небесам, чтобы они избавили его от столь видимой опасности, что и было достигнуто ловкостью и проворством мельников, остановивших лодку, уперши в нее свои шесты. Но им, однако, не удалось сделать так, чтобы лодка не опрокинулась, и Дон-Кихот с Санчо не упали в воду среди реки. Хорошо еще, что Дон-Кихот умел плавать как утка, хотя тяжесть вооружения и заставила его два раза опускаться на дно; но если бы мельники не бросились в воду, чтобы вытащить обоих, кого за голову, кого за ноги, был бы им тут конец. Когда их доставили на сушу, более мокрыми, нежели умирающими от жажды, Санчо кинулся на оба колена и, сложив руки и подняв глаза к небу, стал просить Бога в длинной и набожной молитве об избавлении его впредь от безрассудств и предприятий его господина.

В это время прибыли рыбаки, владельцы лодки, которую мельничные колеса разбили в дребезги. Увидав ее изломанной, они кинулись на Санчо, чтобы раздеть его, и потребовали, чтобы Дон-Кихот вознаградил их за убытки. С великим хладнокровием и словно с ним ничего не случилось, Дон-Кихот отвечал мельникам и рыбакам, что заплатит весьма охотно при условии, однако, чтобы они возвратили полную свободу особе или особам, которые стенают в этом замке.

– О каких особах и о каком замке говоришь ты, безмозглый? – спросил один из мельников. – Уж не хочешь ли ты увести людей, которые размалывают хлеб на этой мельнице?

– Довольно, – сказал про себя Дон-Кихот. – Стараться принудить эту сволочь к доброму делу просьбами – значит проповедовать в пустыне.

В этом деле кроме того должно быть столкнулись два могущественных волшебника, один из которых мешает тому, что другой затевает. Один из них послал мне лодку, другой заставил меня нырнуть в воду. Да вмешается в это дело Господь, потому что свет состоит только из махинаций, одна другой противостоящих я больше ничего не могу сделать. Потом, возвысив голос и смотря на мельницу, он продолжал так: Друзья, кто бы вы ни были, заключенные в этой темнице! Простите меня! Мое и ваше несчастия не допускают, чтобы я извлек вас из этого томительного положения. Без сомнения, другому рыцарю суждено совершить этот подвиг.

После этого он вступил в переговоры с рыбаками и заплатил им за лодку пятьдесят реалов, которые Санчо и выдал весьма неохотно.

– Еще два подобных прыжка, как нынешний, – сказал он, – и мы выбросим в воду все свое состояние.