Фатерланд - Роберт Харрис

Завернувшись в большое полотенце, он присел на край ванны и задумался. Слышал, как несколько раз Шарли вскрикивала во сне: в голосе слышался неподдельный страх. Что это – воспоминание или предчувствие? Хотелось бы знать.

2

Около семи Марш вышел на Бюловштрассе. Его «фольксваген» стоял в сотне метров слева, у мясного магазина. Хозяин вывешивал в витрине упитанные туши. Груда кроваво-красных сосисок на подносе у его ног напомнила Маршу о другом.

О пальцах Глобуса, вот о чем. И об огромных мозолистых кулаках.

Он наклонился над задним сиденьем «фольксвагена», достал чемодан. Выпрямляясь, быстро взглянул в обе стороны. Ничего особенного – обычные приметы раннего субботнего утра. Большинство магазинов открывались вовремя, но после обеда все они закроются по случаю праздника.

Вернувшись в квартиру. Марш снова сварил кофе, поставил кружку на столик у кровати Шарли и пошел в ванную бриться. Через пару минут он услышал, как она подошла сзади. Обхватив его руками, прижалась грудями к голой спине. Не оборачиваясь, он поцеловал ей руку и написал на запотевшем зеркале: «УКЛАДЫВАЙ ВЕЩИ, НЕ ВЕРНЕМСЯ». Стерев текст, он отчетливо увидел её – спутанные волосы, полузакрытые глаза, черты лица ещё не разгладились от сна. Она кивнула и побрела в спальню.

Марш переоделся в штатское, в котором был в Цюрихе, за одним исключением: положил «люгер» в правый карман теплой куртки. Куртка, купленная давно по дешевке на распродаже имущества вермахта, была достаточно мешковатой, чтобы скрыть оружие. Он мог бы даже незаметно целиться, по-гангстерски держа руку в кармане. «О'кей, приятель, давай», – усмехнулся про себя. Опять Америка.

Возможное присутствие микрофона мешало их сборам. Они молча двигались по квартире. В десять минут девятого Шарли была готова. Марш забрал из ванной приемник, поставил на стол в комнате и прибавил громкости. «Судя по присланным ни выставку картинам, некоторые видят вещи не такими, какие они есть, – эти люди видят луга синими, небеса зелеными, облака ядовито-желтыми…» В утреннее время было принято воспроизводить по радио самые исторические речи фюрера. Эту речь с нападками на современных художников на торжественном открытии Дома немецкого искусства в 1937 году передавали каждый год.

Несмотря на безмолвные протесты Шарли, Марш вместе со своим захватил и её чемодан. Она надела свой голубой плащ. На одном плече висела кожаная сумка. На другом болтался фотоаппарат. Обернувшись на пороге, бросила последний взгляд на свое жилье.

«Эти художники либо действительно видят вещи такими и верят в то, что они изображают, – тогда только остается спросить, как возник этот порок зрения, и, если он передается по наследству, министру внутренних дел придется позаботиться о том, чтобы такой ужасный порок не имел будущего, – либо, если дни не верят в реальность таких ощущений, а лишь по другим соображениям хотят навязать их нации, тогда это забота уголовного суда».

Под громкий смех и аплодисменты они захлопнули дверь.

Спускаясь по лестнице, Шарли шепотом спросила:

– И как долго это продолжается?

– Весь конец недели.

– Вот обрадуются соседи!

– Ага, но пусть кто-нибудь попробует попросить тебя выключить радио!

Внизу, как часовой на посту, стояла привратница – в руке бутылка молока, под мышкой номер «Фелькишер беобахтер». Пристально глядя на Марша, она обратилась к Шарли:

– Доброе утро, фрейлейн.

– Доброе утро, фрау Шустерманн. Это мой кузен из Аахена. Собираемся запечатлеть сцены стихийного празднования на улицах. – Она похлопала рукой по фотоаппарату. – Пошли, Гаральд, а то пропустим начало.

Старуха продолжала хмуро разглядывать Марша, а он думал, узнала ли она его. Вряд ли – скорее всего, запомнила только форму. Немного погодя она с ворчанием заковыляла в свою каморку.

– Врешь весьма правдоподобно, – заметил Марш, когда они вышли на улицу.

– Журналистская выучка. – Они поспешили к «фольксвагену». – Наше счастье, что ты не в форме. Тогда бы без вопросов не обошлось.

– Не станет же Лютер садиться в машину, за рулем которой сидит человек в форме штурмбаннфюрера СС. Скажи, похож я на посольского шофера?

– Только с самой важной машины.

Он уложил чемоданы в багажник. Сидя в машине, прежде чем запустить мотор, сказал:

– Ты понимаешь, что больше не сможешь вернуться? Независимо от того, удастся наш план или нет. Раз помогаешь перебежчику, значит, подумают они, шпионка. И речь пойдет уже не о высылке. Дело куда серьезнее.

Она беспечно махнула рукой.

– Во всяком случае, мне всегда было наплевать на это место.

Марш включил зажигание, и «фольксваген» влился в утренний поток машин.

С большой осторожностью, каждую минуту оглядываясь, нет ли кого на хвосте, они добрались до Адольф-Гитлерплатц без двадцати девять. Марш сделал круг по площади. Рейхсканцелярия, Большой зал, здание штаба верховного командования вермахта – все казалось привычным: блестели каменные стены, маршировали часовые; все те же режущие глаз диспропорции.

Десяток туристских автобусов уже извергал оробевших пассажиров. По белоснежным ступеням Большого зала к красным гранитным колоннам поднимались, взявшись за руки, дети – точь-в-точь длинная цепочка муравьев. Посередине площади у больших фонтанов штабеля стальных барьеров. Их установят утром в понедельник, когда фюрер должен будет ехать из рейхсканцелярии в Большой зал на ежегодную торжественную церемонию. Потом он вернется в резиденцию и появится на балконе. Как раз напротив германское телевидение соорудило подмостки. Вокруг них уже теснились фургоны прямого эфира.

Марш въехал на стоянку рядом с туристскими автобусами. Отсюда были хорошо видны подъезды к центральной части Большого зала.

– Поднимайся по ступеням, – сказал он, – зайди внутрь, купи путеводитель, держись как можно естественнее. Когда появится Найтингейл, сделай вид, что столкнулись случайно, – вы старые друзья, разве это не здорово? – постойте, поговорите.

– А как ты?

– Когда увижу, что вы установили контакт с Лютером, то подъеду и заберу вас. Задние дверцы не заперты. Держитесь нижних ступеней, ближе к проезжей части. И не давайте ему втянуть себя в длинный разговор – нам нужно побыстрее убраться отсюда.

Не успел Ксавьер пожелать ей удачи, как она ушла.

Лютер выбрал хорошее место. На площади была масса выгодных позиций, откуда старик мог следить за ступенями, не обнаруживая себя. Никто не обратит внимания на встречу трех посторонних людей. А если что пойдет не так, то толпы посетителей были идеальным прикрытием для бегства.

Марш закурил. Оставалось двенадцать минут. Он смотрел, как Шарли поднимается по длинной лестнице. Наверху она остановилась отдышаться, потом обернулась и исчезла внутри.

Повсюду суета. По площади кружили белые такси и длинные зеленые «мерседесы» командования вермахта. Телевизионные операторы, перекликаясь друг с другом, проверяли свои камеры. Лоточники раскладывали товар – кофе, сосиски, открытки, газеты, мороженое. Над головами кружила плотная стая голубей и, треща крыльями, пыталась приземлиться у одного из фонтанов. За ними, хлопая руками, носились двое мальчишек в форме «пимпфов», напомнив о Пили. Укором кольнуло в груди. Марш на миг закрыл глаза, стараясь погасить чувство вины.

Ровно без пяти девять она вышла из тени и стала спускаться по ступеням. Навстречу ей шагал мужчина в бежевом плаще. Найтингейл.

«Не надо же так заметно, идиот…»

Она задержалась и раскинула руки, прекрасно изобразив удивление. Начался разговор.

Без двух минут девять.

Придет ли Лютер? Если да, то с какой стороны? С восточной, от канцелярии? С западной, от штаба верховного командования? Или с северной, прямо с середины площади?

Внезапно перед окном возникла рука в перчатке. Она принадлежала затянутому в кожу регулировщику орпо.

Марш опустил стекло.

Полицейский произнес:

– Стоянка здесь временно запрещена.

– Понял. Еще две минуты, и меня здесь нет.

– Не две минуты. Прямо сейчас. – Фараон походил на гориллу, сбежавшую из берлинского зоопарка.

Марш, стараясь не спускать глаз с лестницы и продолжая разговор с регулировщиком, доставал из внутреннего кармана удостоверение крипо.

– Хреново работаешь, приятель, – прошипел он. – Ты в самом центре операции зипо, а сам, должен тебе сказать, болтаешься с краю, как хер в бардаке.

Полицейский схватил удостоверение и поднес к глазам.

– Мне не говорили об операции, штурмбаннфюрер. Какая операция? Кого выслеживают?

– Коммунистов. Масонов. Студентов. Славян.

– Мне никто не говорил. Я должен проверить.

Марш вцепился в баранку, чтобы унять дрожь в руках.

– Мы соблюдаем радиомолчание. Попробуй его нарушить – и Гейдрих лично пустит твои яйца на запонки. Это я тебе гарантирую. А теперь давай мое удостоверение.