Партизанский фронт - Иван Дедюля

— Ничего удивительного. Наш Ойген[19] поймет, обязательно поймет, я уверена. Ты и он — братья по классу. Чего же еще?

Наступила пауза. Потом послышались приглушенные слова с сильным акцентом:

— Сегодня малё сказаль: братья по классу. Надо деле, много деле протиф опший враг. Понимай?

— Как же, понимаю, — ответила Таня. — Ты хотел сказать, что сегодня братья по классу должны быть и братьями по совместной борьбе против общего врага. А разве ты теперь не борешься против фашизма?

— Я борюсь, но есть много немецкий комрад в России, который есть рабочий, а стоит на другой стороне баррикада. Это есть трагеди для немецкий народ. Я не хочет, чтобы на Германия как на концентрационлагерь смотрель советский человек, а на немец только как убийца и грабител с большой дорога. Немецкий народ имеет большой вина, но он не есть весь фашист…

Чуянов увидел на повороте узкоколейки подпольщицу Таню с поблескивающим на солнце автоматом в руках и шедшего рядом с ней человека в форме офицера-тыловика. Офицер мелко семенил по шпалам и, как показалось Чуянову, умышленно высоко подбрасывал руки, будто старался показать, что в них ничего нет.

Пропустив мимо себя сияющую жизнерадостностью подпольщицу и озабоченного обер-лейтенанта, Чуянов вновь прислушался и оглянулся. Убедившись, что поблизости больше никого нет, он вышел из укрытия и окликнул:

— Таня, здоровеньки булы!

Девушка от неожиданности вздрогнула, потом резко повернулась и удивленно воскликнула:

— Женя, это ты? Живой? Живой, ей-богу, живой! — забыв об опасности, с радостью закричала Таня и побежала к Чуянову. Офицер остался на месте и с завистью наблюдал за встречей боевых друзей.

— Цел и невредим! А фашисты хвастались, что тебя, командира и комиссара схватили в лесу и повесили. Вот гады, чтоб им подохнуть, — радостно закричала Таня.

Лицо Чуянова помрачнело.

— Парторга Тимофея Кондратьевича Ивановского и шестнадцать других товарищей похоронили. Дрались как богатыри. Жаль хлопцев… Будем теперь сводить счеты с фрицами за себя и за них. А это кто? — спохватился Чуянов, ткнув дулом автомата в сторону офицера.

Вместо ответа Таня подала знак. Офицер понял жест и размашистой походкой направился к ним. Примерно в трех шагах остановился и, щелкнув каблуками, поднял вверх руку со сжатым кулаком.

— Рот фронт, товарищ, — поприветствовал он Чуянова.

— Смерть фашизму! — прозвучал ответ начальника разведки. — Вы кто такой?

— Мой имья Карл, помощник начальника станции на железный дорога в Жодино и сменный дежурный. Я пришоль с советской товарищ познакомиться и шультер ам шультер[20] бороться против фашизмус. Фроляйн Танья знаит все корошо и скажет вам.

Из рассказа Тани Чуянов понял, что это был именно тот самый «верный друг», о котором раньше говорила она. Будучи помощником начальника железнодорожной станции Жодино, он по просьбе Тани с немецкой педантичностью учитывал все вагоны, платформы и перевозимые грузы на трассе Минск — Москва к фронту и обратно. При этом он целиком разделял мнение Тани о том, что каждый ушедший на восток вагон с живой силой, танками, снарядами или бомбами — это новый фугас под здание государства рабочих и крестьян, это вместе с тем углубление бездны, в которую ввергнут одурманенный немецкий народ.

Под давлением суровых фактов преступлений оккупантов на непокорившейся земле и влиянием подпольщицы Тани с каждым днем Карл прозревал все больше и больше. И наконец понял, что спасение соотечественников от «коричневой чумы» и чинимого гитлеровцами неслыханного позора заложено в разгроме фашистской военной машины, в поражении «третьего рейха». Во имя этой цели Карл встал на нелегкий путь борьбы, пошел навстречу тысячам опасностей, подстерегавших его на каждом шагу. И вот теперь он пришел вместе бороться за правое дело.

Чуянов несколько недоуменно посмотрел на офицера: перед ним был первый немецкий оккупант, который осознанно стремился через поражение вермахта помочь немецкому народу вырваться из фашистской неволи.

— Вы коммунист? — спросил Чуянов.

— Германский коммунист есть кто в тюрьме, а кто в могиле. Я есть только германский рабочий в позорной униформ, — Карл посмотрел на свой китель со свастикой.

Чуянов облегченно вздохнул:

— Наконец-то появился луч света в фашистском мраке! Когда же вы прозрели, «германский рабочий в позорной униформ»?

Карл признался, что он в душе никогда не был нацистом и всегда презирал их. Но до зимы 1943 года у него не хватало мужества пойти против течения, и лишь разгром фашистских армий под Сталинградом придал ему силу и решительность. Заканчивая свою исповедь, он сказал:

— Я отшень благодарью фроляйн Танья, который отшень много помог мне стать на настоящий дорога.

— Мы не отталкиваем вашу руку, хотя протянута она с большим опозданием. Надеемся, что упущенное наверстаете и доверие советских людей оправдаете.

— Смерть фашизму! — Карл опять поднял вверх сжатый кулак.

— Все же кто вы? Нам хочется, чтобы о вас знали не только Таня и я, но знали бы и в Москве, а потом, после победы, и в Берлине.

— Скажете, что он назвался Карлом. Родина сможет узнать свой сын по хороший дело…

С этого дня народный фронт принял в свои ряды нового бойца — немецкого антифашиста Карла. Находясь на жизненно важной артерии, питавшей группировку армий «Центр», Карл стремился не пропустить, а если это было невозможно, то задержать хотя бы на какое-то время продвижение к фронту воинских эшелонов и тем самым спасти жизни гонимых на бойню своих соотечественников и жизни сражающихся советских воинов, приблизить день разгрома фашизма.

Из радиоузла партизанской бригады регулярно через фронт летели загадочные точки-тире, точки-тире. На Большой земле они раскрывали очередные замыслы гитлеровцев, указывали на силы, средства и место их осуществления… Подробно рассказывали и о страшном недуге, охватившем вермахт и всю Германию после Сталинграда, о видимых и невидимых схватках между генералами вермахта, абвера, СД и гестапо. Они поведали и о спешном изготовлении супертехники — новых танков «тигров» и «пантер».

Как бессменные часовые, Таня и Карл мужественно несли боевую вахту на станции Жодино.

Минер ошибается один раз в жизни. Роковой бывает и ошибка разведчика. Знали это Таня и Карл, знали и мы, партизаны. Казалось, что все делалось по законам невидимого фронта — умно, расчетливо, осторожно, осмотрительно. И все же где-то просмотрели, в чем-то ошиблись. Карла схватили осенью абверовцы и под сильной охраной увезли в город Борисов…

Преобразование отряда в бригаду вызвало у партизан новый боевой порыв, умножило наши силы.

Сначала было создано три отряда: имени Кутузова, имени Чкалова и имени Буденного. Несколько позже образовали четвертый отряд — имени Ворошилова. Организация отрядов была армейская: они состояли из рот, взводов, отделений, хозяйственных и разведывательных взводов. При штабе бригады имелся конный разведывательный взвод, хозяйственный взвод, служба радиосвязи, боепитания и ремонта оружия, типография. Большой госпиталь и запасную базу вновь оборудовали на Палике. Всего летом 1943 года в нашей молодежно-комсомольской бригаде с учетом вспомогательных подразделений и резерва насчитывалось около 1500 человек. Это был полнокровный и довольно сильный боевой организм. От командиров всех степеней мы требовали поддерживать в подразделениях строгую воинскую дисциплину и уставной порядок. Это было необходимо потому, что наша партизанская бригада находилась на бойком месте, очень близко от двух важнейших транспортных артерий оккупантов Минск — Москва, окружена довольно сильными и многочисленными гарнизонами и должна была не только воевать, но и обеспечивать проход через сильно охраняемые врагом автостраду и железную дорогу многочисленных партийных, комсомольских и партизанских групп.

Насколько нам удалось добиться воинской дисциплины, можно судить по воспоминаниям бывшего секретаря Минского подпольного областного комитета партии и командира крупного партизанского соединения, Героя Советского Союза Романа Наумовича Мачульского, который часто бывал в бригаде. В своей книге «Вечный огонь» о нашем соединении он отзывался так:

«Мы прибыли в бригаду «Смерть фашизму» под вечер… Я бывал во многих бригадах и отрядах Минской области. Ни про один отряд нельзя сказать, что партизанам живется легко, но что касается смолевичских народных мстителей, то они, как и заславские, живут буквально возле самого пекла, на виду у врага. Это уже по-настоящему тяжело! И я, беседуя с партизанами, был поражен: ни один даже не намекнул на опасность. Постоянно чувствовать близость врага для них стало привычкой. Дисциплина в бригаде, ее боеготовность были выше всех похвал. Поднять весь личный состав… по тревоге здесь не составляло никакого труда, на это уходили не часы, как в некоторых других, а минуты»[21].