Блицфриз - Свен Хассель

Старик отчаянно вертит ручку телефона и свистит в трубку.

— Чего тебе нужно, черт возьми? — спрашивает Порта. — Хорошенькую девочку?

— Мне нужен командир роты, — злобно отвечает Старик и откусывает еще кусок жевательного табака. — Нам нужно получить приказы, — бормочет он.

— Придумай свои, — говорит Порта. — Результат будет тот же самый. Мы отступаем. Началась дорога домой, и если я скажу, что сожалею об этом, то буду лживым ублюдком!

— Ты помешанный ублюдок! — Старик снова вертит ручку. — Провода перебиты, — рычит он. — Второе отделение, два человека! Соедините их. Я должен поговорить с ротным.

— Merde, не сейчас же? — протестует Легионер. — Это безумие. Соединишь в одном месте, их перебьют в другом, и нас тоже.

— Пошли наружу, — предлагает Порта, обматывая вокруг торса еще одну пулеметную ленту.

— Два человека, — сурово приказывает Старик. — Мне нужен ротный.

Из второго отделения отправлены двое связистов. Унтер-офицер и ефрейтор. Они беззаботно надевают противогазы и каски. Снаружи столько ядовитых паров, словно мы подвергаемся газовой атаке.

Низко пригибаясь, они идут через ад рвущихся снарядов. Унтер-офицер идет первым, пропуская провод через пальцы. Они находят первый разрыв, ликвидируют его, проверяют линию своими телефонами. Связи по-прежнему нет! Идут дальше, все время уклоняясь от снарядов. Находят другой разрыв.

— Стой! — рычит унтер-офицер. Зачищает провод боевым ножом, скручивает вместе концы. Обматывает изолентой. Им приходится проделать это семь раз, пока связь не начинает работать.

— Понял! — кричит Старик в телефон. — Слушаюсь! Держать оборону любой ценой! Массированное наступление, герр обер-лейтенант, простите, герр майор! Я думал, что говорю со штабом роты. Это фельдфебель Байер, второй взвод, пятая рота. Взвод понес большие потери. Осталось пятнадцать человек. Так точно, герр майор, понял! Собственной головой? Какие силы атакуют нас, герр майор? Не знаю! Кажется, армейский корпус. Никак нет! Я не наглею, герр майор! Этот разговор стоил мне пяти человек, надутый болван! — заключает он, но после того, как повесил трубку.

Мы выжидающе смотрим на Старика. Теперь все зависит от него. Последует он приказам батальонного командира или сделает единственно разумную вещь — скомандует быстрый отход.

Старик снова откусывает кусок жевательного табака и принимается разглядывать карту, жуя табак и задумчиво теребя кончик носа.

— Займите свои места, — командует он, — и возьмите с собой все снаряжение.

— О нет! — стонет Порта. — Мы геройски погибнем.

— Ты слышал приказ! Держаться любой ценой, — говорит, оправдываясь, Старик. — Мы последний хлам, какой остался у великой Германии! Командир отдает приказы, но решения принимает Иван!

— Какой замечательный блиндаж, — вздыхает Малыш. — Такого у нас больше не будет! Пропади все пропадом!

— Кончай хныкать, — говорит Порта. — Мы можем построить новый, когда наступит затишье. С верандой и плавательным бассейном, если хочешь!

С востока, из-за шоссе, слышны грохот минометов и скрежет танковых гусениц. Мы быстро собираем свое снаряжение: гранаты, ракетницы, нагрудные патронташи, заточенные саперные лопатки, боевые ножи, магнитные мины. И терпеливо ждем с напряженными нервами, прислушиваемся к скрежету гусениц, доносящемуся с дальней стороны шоссе.

Вспыхивает ракета, заливая мертвенно-белым светом искореженную землю. Бессчетные мертвецы, кажется, начинают шевелиться и вставать. Ракета медленно гаснет, но тут же взлетает другая. Фронт беспокойный.

Прямое попадание в артиллерийский склад, и над лесом расплывается розовый свет.

Русские наступают сомкнутыми рядами. Пехотинцы в белых маскировочных халатах. Ноги, тысячи ног в сапогах взрывают снег. Куда ни глянь, топочут сапоги.

— Ура Сталину! Ура Сталину! — раздается хриплый боевой клич. Словно по команде все автоматическое оружие начинает стрелять по человеческой стене, пересекающей ничейную землю.

Наступающие скошены, будто колосья.

Из снега поднимаются новые пехотинцы и бегут вперед с выставленными штыками.

В ту ночь маршал Жуков прибыл на фронт и не вернулся в Кремль, пока немцы не были разбиты!

Вторая волна атакующих русских поднимает тела убитых и использует их как щиты, продолжая наступать на немецкие позиции.

Из-за туч ураганом появляются самолеты и сбрасывают бомбы. Атака захлебывается. Снег покраснел от крови. Уцелевшие со всех ног убегают группами.

Трассирующие пули попадают в трупы, те подскакивают и дергаются, будто еще живые.

Отступающих русских останавливают подразделения НКВД. Ударами прикладов и выстрелами гонят их снова в атаку. Они грузно бегут по снегу, позади них развеваются полы длинных шинелей.

— Ура Сталину! Ура Сталину! За Советскую Родину! Да здравствует Сталин!

Держа автоматы так, чтобы вести огонь на уровне пояса, мы готовимся отразить новую атаку. Человеческая волна откатывается назад от убийственного огня. Ряды русских беспорядочно нарушаются.

— Вперед, трусливые псы! — рычит комиссар, беспощадно стреляя в своих солдат.

Другие комиссары следуют его примеру. Сомкнутые орды приходят в панику. И бегут, затаптывая комиссаров. Они уже не солдаты. Это испуганные животные со страхом смерти. Бегом, бегом от бойни. Но мясники спереди и сзади безжалостны. Разрывы снарядов вздымают фонтаны снега и земли перед нашими лицами. Один снаряд уничтожает половину траншеи. С душераздирающим воем снаряды накрывают наши позиции.

Рядом со мной стоит парень, последний солдат из целой роты. Он испуганно смотрит на меня, улыбается бледными, как у трупа, губами. На фронте он недавно, но уже навидался ужасов.

Заградительный огонь медленно приближается. Мы снимаем пулеметы с сошек и заползаем в крохотные окопы.

Теперь снаряды свистят, воют, ревут, грохочут прямо над нами. Земля взлетает фонтанами, словно вода.

— Пресвятая Дева, — молится парень, встав на колени и сложив ладони перед собой. Я наблюдаю за ним. Нервы его скоро сдадут. Он выбежит прямо под град снарядов. Я беру за ствол автомат, готовясь оглушить его. Если ударю слишком сильно, проломлю ему череп. Но с другой стороны, не все ли равно, убью парня я или русские? По уставу я должен попытаться его остановить.

Пронзительный вой, и громадный столб огня поднимается прямо позади нас.

Мой автомат бесследно исчез. Кажется, что все мои кости переломаны. Парень лежит половиной туловища на мне. Русские стреляют снарядами воздушного разрыва и крупнокалиберными фугасными.

Моим глазам открывается жуткое зрелище. Множество тел превратилось в дрожащее, хлюпающее болото плоти и крови. Куда ни глянь, всюду рвутся снаряды. Я все еще испуган, но мой страх под контролем. Я превратился в смертоносную машину для убийства. Держу наготове ручной пулемет с длинным треугольным штыком.

— Господи Боже! — кричит юный пехотинец. — Я ранен! Я ранен!

Он падает на дно траншеи, будто раненая рептилия. Я пытаюсь схватить его, но он ускользает от меня.

— О Господи! Я слепой!

Он падает на колени, прижимая ладони к тому месту, где были глаза.

Протяжный вой разрывает мне барабанные перепонки. Я быстро падаю. Это один из фугасных снарядов малого калибра, которые причиняют живой силе жуткий урон. На спину и втянутую в плечи голову падают всевозможные обломки. Ощупываю тело. Все на месте? Потерю руки или ноги чувствуешь не сразу. Осторожно поднимаю голову. Там, где стоял на коленях юный пехотинец, теперь большая, черная от сажи воронка.

Если не получу прямого попадания, я в безопасности. Вокруг меня лежат мертвые и умирающие. Артиллерийский огонь — не просто неописуемый грохот. Это книга, которую опытный солдат может читать. Сейчас огонь говорит мне, что противник готовит новую атаку и пехота уже на подходе. Пристально вглядываюсь поверх края траншеи.

Что-то движется. Дозор противника? Нет, разгибается ель, пригнутая к земле взрывной волной. Эта маленькая елочка — почти единственное уцелевшее дерево. Все лесные великаны давно погибли. В голове мелькает нелепая мысль. Если эта неподатливая елочка может пережить происходящее, то я тоже могу!

— Ложись! — кричу я елочке. Летит большой фугасный снаряд. На меня дождем падают снег и комья земли. Осторожно поднимаю взгляд. Деревце по-прежнему цело. Оно упорно возвращается в вертикальное положение. Поразительно зеленое на белом фоне.

Пригибаясь, с каской на голове, с трубкой в зубах. Старик перебегает от человека к человеку. Для меня у него есть кусок колбасы.

— Как дела? — спрашивает он.

— Перепугался до смерти! — жалко улыбаюсь я.

Старик вынимает трубку изо рта и смотрит на глубокую воронку, где исчез парень-пехотинец.

— Да, били прямо по тебе! И ничего не случилось?