Блуждающая Искра - Джеймс Купер

Куф не знал Итуэля, обращаясь к нему с этим предложением. Итуэль не любил ни Рауля, ни люгера, и вообще никого и ничего, кроме своей особы; если бы это не было сопряжено ни с каким риском для него, он, может быть, и выручил бы Рауля, но в данном случае над всем преобладала его исконная ненависть к англичанам, и он прежде всего не желал облегчить им поимку люгера, то-есть достижения их заветной цели.

— И если вам удастся получить люгер, капитан, вы возвратите свободу капитану Раулю? — спросил он с напускным участием.

— Да, весьма возможно, хотя это будет зависеть от адмирала.

— Я сильно затрудняюсь ответить на ваш вопрос, капитан, потому что это самое подвижное из всех судов, и никогда нельзя с точностью определить, сколько оно успеет пройти в данное время.

— Неужели? — иронически заметил Куф. — Но все-таки подумайте, может быть, вы можете дать хоть приблизительный ответ относительно того, где, по вашим расчетам, он должен был бы теперь находиться.

— Приблизительный? Может быть, капитан. Я так думаю, что «Блуждающая Искра» должна теперь находиться где-нибудь на широте острова Капри в ожидании возвращения капитана Рауля и меня. Да, где-нибудь поблизости этого острова. Но, поверьте, капитан, он зорко следит за тем, чтобы не допустить к себе какой-нибудь английский крейсер.

Было ли это верно или нет, но, по крайней мере, Итуэль думал, что говорит правду, и, вовсе не желая предавать своих старых товарищей, нарочно сказал правду, совершенно верно рассчитывая на то, что при явном недоверии к нему со стороны капитана эта правда сойдет за ложь. Так и случилось: Куф и Гриффин, обманутые всей его плутовской и лживой наружностью, не поверили ни одному его слову. Затем его отпустили, строго внушив ему добросовестное отношение к его обязанностям.

— Итак, мы все при том же, Гриффин! — воскликнул безнадежно Куф. — Если Клинч опоздает, я никогда себе этого не прощу!

— Нельзя всего предвидеть, капитан; вы сделали все, что могли и ваша совесть должна быть спокойна. Нельзя ли было бы… К этому средству, впрочем, не любят прибегать! Однако, по необходимости…

— Объяснитесь, Гриффин, что вы хотите сказать?

— Я думаю, капитан, не может ли та молоденькая итальянка дать какие-нибудь сведения о люгере? И так как она любит Рауля Ивара, то может быть…

Куф пристально смотрел на лейтенанта с полминуты, а затем сказал, отрицательно покачивая головой:

— Нет, нет, Гриффин, я ни за что на это не соглашусь. Одно дело пустить все в ход с таким негодяем, как этот американец, и совсем другое играть на чувстве любящей девушки. Нет, нет, никогда!

Гриффин покраснел и закусил губы; ему было неприятно, что капитан превзошел его в великодушии.

— Но мне кажется, капитан, что она осталась бы только в выигрыше, если бы предала люгер ценою спасения жизни жениха. Другое дело, если бы потребовали от нее выдачи любимого человека.

— Все равно, Гриффин, не станем поднимать покрова, закрывающего тайные чувства девушки, случайно обнаруженные перед нами. Как только мы ближе подъедем к берегу, я решил отправить старика-итальянца с его племянницей на их лодке. Таким образом мы честно избавимся от них. Но что станется с французом — не знаю.

На этом разговор кончился. Гриффин вернулся на палубу, куда его призывали его обязанности, а Куф принялся в восьмой или девятый раз перечитывать полученные им от адмирала инструкции.

Глава XXII

День начал уже склоняться к вечеру, и беспокойство Куфа росло не без причины. Ни разу до сих пор не приходилось фрегату «Прозерпина» так глубоко въезжать в Салернский залив, чудная картина природы, представшая их глазам, временно помогла офицерам отвлечься от гнетущего вида их пленника. Грандиозные скалы, с лепящимися по ним и между ними деревушками, монастырями и церквями, представляли такое величественное и живописное зрелище, в сравнении с которым совершенно уничтожились размеры военного фрегата, и с берега он должен был казаться не более как небольшим торговым судном. Но моряки менее чем кто-либо склонны проявлять свой восторг внешними знаками удовольствия; напротив, особенным достоинством считается между ними полное ко всему равнодушие. Наибольшим авторитетом пользуются опытные старые моряки, и каждый новичок больше всего заботится о том, чтобы своим равнодушием ко всякой новизне доказать свою большую опытность.

Но самым сдержанным в этом отношении являлся боцман Странд, лондонец по происхождению.

В то время как «Прозерпина» медленно подвигалась, следуя направлению берега, Странд стоял на своем посту, где чувствовал себя полным хозяином, и, соблюдая вполне деловой вид, прислушивался к разговорам других офицеров. В смысле безусловного послушания начальству он был безупречен, будучи для этого слишком рпытным моряком, но на все имел свои мнения, которые не постеснялся бы отстаивать перед самим Нельсоном.

Один из младших офицеров, Кэтфольд, старый моряк стоял в группе нескольких матросов около бушприта[33] и, как старший перед ними по рангу, имел среди них первенствующую роль в разговоре. Матросы стояли со скрещенными на груди руками, с щепоткой жевательного табаку за щекой, и то-и-дело подтягивали штаны, которые они носили без подтяжек; между штанами и курткой неизбежно лежала кольцом полоса белой рубахи, резко оттеняя голубой цвет платья.

— Говорят, эти горы высоки, грандиозны! — говорил старик Кэтфольд. — Я этого не нахожу. Я не вижу ничего необычайного в этих берегах! И все, что мы тут видим, эти дома, деревни, все это можно встретить на любом из островов. Когда я делал кругосветное путешествие с капитаном Куком…

Но в это время появился Куф. Он редко появлялся в этой части судна, но его, конечно, везде встречали как лицо привилегированное. Все поднялись из уважения к нему, а Странд уступил ему свое место. Куф подошел к нему твердой, хотя и легкой походкой, так как ему не было еще и тридцати шести лет. Куф состоял еще мичманом на корабле, на котором тогда уже боцманом был Странд. Куф никогда не забывал этого обстоятельства и всегда находил сказать несколько приветливых слов опытному моряку.

— Замечательная местность, Странд, — заговорил он, присаживаясь, — в Англии можно проездить неделю и не найти ничего подобного.

Между ними завязался довольно бессодержательный разговор, но Странд от времени до времени самодовольно поглядывал на матросов, несколько отступивших из почтения к капитану, точно взглядами хотел им сказать: «Видите, какой старый друг вашему боцману капитан!»

— Тут решительно негде спрятаться «Блуждающей Искре», Странд! — проговорил между тем капитан. Боцман хитро улыбнулся, как человек, не желающий ни с кем делиться своими секретами.