Вишневый сад. Большое собрание пьес в одном томе - Антон Павлович Чехов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ломов шевелится.
Оживает, кажется… Выпейте воды!.. Вот так…
Ломов. Искры… туман… Где я?
Чубуков. Женитесь вы поскорей и — ну вас к лешему! Она согласна! (Соединяет руки Ломова и дочери.) Она согласна и тому подобное. Благословляю вас и прочее. Только оставьте вы меня в покое!
Ломов. А? Что? (Поднимаясь.) Кого?
Чубуков. Она согласна! Ну? Поцелуйтесь и… и черт с вами!
Наталья Степановна (стонет). Он жив… Да, да, я согласна…
Чубуков. Целуйтесь!
Ломов. А? Кого? (Целуется с Натальей Степановной.) Очень приятно… Позвольте, в чем дело? Ах, да, понимаю… Сердце… искры… Я счастлив, Наталья Степановна… (Целует руку.) Нога отнялась…
Наталья Степановна. Я… я тоже счастлива…
Чубуков. Точно гора с плеч… Уф!
Наталья Степановна. Но… все-таки, согласитесь хоть теперь: Угадай хуже Откатая.
Ломов. Лучше!
Наталья Степановна. Хуже!
Чубуков. Ну, начинается семейное счастье! Шампанского!
Ломов. Лучше!
Наталья Степановна. Хуже! Хуже! Хуже!
Чубуков (стараясь перекричать). Шампанского! Шампанского!
Занавес
1889–1894
Иванов
Драма в четырех действиях
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА
Иванов Николай Алексеевич, непременный член по крестьянским делам присутствия.
Анна Петровна, его жена, урожденная Сарра Абрамсон.
Шабельский Матвей Семенович, граф, его дядя по матери.
Лебедев Павел Кириллыч, председатель земской управы.
Зинаида Саввишна, его жена.
Саша, дочь Лебедевых, 20-ти лет.
Львов Евгений Константинович, молодой земский врач.
Бабакина Марфа Егоровна, молодая вдова, помещица, дочь богатого купца.
Косых Дмитрий Никитич, акцизный.
Боркин Михаил Михайлович, дальний родственник Иванова и управляющий его имением.
Авдотья Назаровна, старуха с неопределенною профессией.
Егорушка, нахлебник Лебедевых.
1-й гость.
2-й гость.
3-й гость.
4-й гость.
Петр, лакей Иванова.
Гаврила, лакей Лебедевых.
Гости обоего пола, лакеи.
Действие происходит в одном из уездов средней полосы России.
Действие первое
Сад в имении Иванова. Слева фасад дома с террасой. Одно окно открыто. Перед террасой широкая полукруглая площадка, от которой в сад, прямо и вправо, идут аллеи. На правой стороне садовые диванчики и столики. На одном из последних горит лампа. Вечереет. При поднятии занавеса слышно, как в доме разучивают дуэт на рояле и виолончели.
I
Иванов и Боркин.
Иванов сидит за столом и читает книгу. Боркин, в больших сапогах, с ружьем, показывается в глубине сада; он навеселе; увидев Иванова, на цыпочках идет к нему и, поравнявшись с ним, прицеливается в его лицо.
Иванов (увидев Боркина, вздрагивает и вскакивает). Миша, бог знает что… вы меня испугали… Я и так расстроен, а вы еще с глупыми шутками… (Садится.) Испугал и радуется…
Боркин (хохочет). Ну, ну… виноват, виноват. (Садится рядом.) Не буду больше, не буду… (Снимает фуражку.) Жарко. Верите ли, душа моя, в какие-нибудь три часа семнадцать верст отмахал… замучился… Пощупайте-ка, как у меня сердце бьется…
Иванов (читая). Хорошо, после…
Боркин. Нет, вы сейчас пощупайте. (Берет его руку и прикладывает к груди.) Слышите? Ту-ту-ту-ту-ту-ту. Это, значит, у меня порок сердца. Каждую минуту могу скоропостижно умереть. Послушайте, вам будет жаль, если я умру?
Иванов. Я читаю… после…
Боркин. Нет, серьезно, вам будет жаль, если я вдруг умру? Николай Алексеевич, вам будет жаль, если я умру?
Иванов. Не приставайте!
Боркин. Голубчик, скажите: будет жаль?
Иванов. Мне жаль, что от вас водкой пахнет. Это, Миша, противно.
Боркин (смеется). Разве пахнет? Удивительное дело… Впрочем, тут нет ничего удивительного. B Плесниках я встретил следователя, и мы, признаться, с ним рюмок по восьми стукнули. B сущности говоря, пить очень вредно. Послушайте, ведь вредно? А? вредно?
Иванов. Это, наконец, невыносимо… Поймите, Миша, что это издевательство…
Боркин. Ну, ну… виноват, виноват!.. Бог с вами, сидите себе… (Встает и идет.) Удивительный народ, даже и поговорить нельзя. (Возвращается.) Ах, да! Чуть было не забыл… Пожалуйте восемьдесят два рубля!..
Иванов. Какие восемьдесят два рубля?
Боркин. Завтра рабочим платить.
Иванов. У меня нет.
Боркин. Покорнейше благодарю! (Дразнит.) У меня нет… Да ведь нужно платить рабочим? Нужно?
Иванов. Не знаю. У меня сегодня ничего нет. Подождите до первого числа, когда жалованье получу.
Боркин. Вот и извольте разговаривать с такими субъектами!.. Рабочие придут за деньгами не первого числа, а завтра утром!..
Иванов. Так что же мне теперь делать? Ну, режьте меня, пилите… И что у вас за отвратительная манера приставать ко мне именно тогда, когда я читаю, пишу или…
Боркин. Я вас спрашиваю: рабочим нужно платить или нет? Э, да что с вами говорить!.. (Машет рукой.) Помещики тоже, черт подери, землевладельцы… Рациональное хозяйство… Тысяча десятин земли — и ни гроша в кармане… Винный погреб есть, а штопора нет… Возьму вот и продам завтра тройку! Да-с!.. Овес на корню продал, а завтра возьму и рожь продам. (Шагает по сцене.) Вы думаете, я стану церемониться? Да? Ну, нет-с, не на такого напали…
II
Те же, Шабельский (за сценой) и Анна Петровна.
Голос Шабельского за окном: «Играть с вами нет никакой возмож-ности… Слуха у вас меньше, чем у фаршированной щуки, а туше возмутительное».
Анна Петровна (показывается в открытом окне). Кто здесь сейчас разговаривал? Это вы, Миша? Что вы так шагаете?
Боркин. С вашим Nicolas-voila еще не так зашагаешь.
Анна Петровна. Послушайте, Миша, прикажите принести на крокет сена.
Боркин (машет рукой). Оставьте вы меня, пожалуйста…
Анна Петровна. Скажите, какой тон… К вам этот тон совсем не идет. Если хотите, чтобы вас любили женщины, то никогда при них не сердитесь и не солидничайте… (Мужу.) Николай, давайте на сене кувыркаться!..
Иванов. Тебе, Анюта, вредно стоять у открытого окна. Уйди, пожалуйста… (Кричит.) Дядя, закрой окно!
Окно закрывается.
Боркин. Не забывайте еще, что через два дня нужно проценты платить Лебедеву.
Иванов. Я помню. Сегодня я буду у Лебедева и попрошу его подождать… (Смотрит на часы.)
Боркин. Вы когда туда поедете?
Иванов. Сейчас.
Боркин (живо). Постойте, постойте!.. ведь сегодня, кажется, день рождения Шурочки… Те-те-те-те… А я забыл… Вот память, а? (Прыгает.) Поеду, поеду… (Поет.) Поеду… Пойду выкупаюсь, пожую бумаги, приму три капли нашатырного спирта и — хоть сначала начинай… Голубчик, Николай Алексеевич, мамуся моя, ангел души моей, вы всё нервничаете, ей-богу, ноете, постоянно в мерлехлюндии, а
