Белая перчатка - Майн Рид

по тропинке, а углубился в чащу деревьев, тесно обступавших ее с обеих сторон. У него были свои причины скрываться.

— Голтспер в парке сэра Мармадьюка Уэда! — бормотал он, крадучись между деревьями осторожным шагом охотника, выслеживающего дичь. — Интересно, а где же дочь сэра Мармадьюка?

При этом ревнивом подозрении кровь закипела в его жилах, и он зашатался на месте, потому что ноги отказывались ему служить.

Муки его усилились, когда он, укрывшись в листве каштанов, растущих вдоль аллеи, осторожно высунул голову и увидел, как из-за деревьев вышел человек и подошел к коню; и в ту же минуту в листве мелькнуло что-то белое — женское покрывало или платье.

Мужчину он узнал: Генри Голтспер! Женщину он не успел разглядеть, но это не мог быть никто иной, кроме нее — Марион Уэд, владевшей его мыслями!

Хотя Скэрти не был трусом и привык к любым внезапным и опасным столкновениям, на этот раз его охватило чувство нерешительности и страха. Он мог бы, не помня себя от ярости и обиды, броситься на Голтспера и заколоть его без всяких угрызений совести. Но он не хотел действовать столь неосмотрительно. Вчерашний поединок, о котором ему усиленно напоминала боль в раненой руке, отбил у него всякую охоту связываться с Черным Всадником. Он только не знал, как ему поступить: спрятаться за деревьями и позволить Марион вернуться домой или подождать, пока она поравняется с ним и тогда присоединиться к ней?

Теперь у него уже больше не было сомнений. Женская фигура в белом, видневшаяся отчетливо на тропинке, была Марион Уэд. Ни у кого другого не могло быть такой горделивой осанки, по которой ее нельзя было спутать ни с кем, даже в сумерках.

Только после того, как всадник вскочил в седло и медленно поехал прочь, Скэрти вышел из состояния нерешительности. Он чувствовал, что сейчас он просто смешон, и потому лучше не попадаться ей на глаза. Но уязвленная гордость причиняла ему невыносимые страдания; он теперь уже не сомневался, что Марион — возлюбленная Голтспера. Эта мысль вызывала в нем жгучее чувство ревности, которое заглушало все его благоразумие и осторожность и неудержимо толкало заговорить с Марион.

Призвав на помощь все свое самообладание и хитрость, он взял себя в руки, постаравшись принять спокойный вид, и решил завязать с ней любезный разговор.

Марион в эту минуту приблизилась к тому месту, где он стоял. Она невольно вздрогнула, увидев выскользнувшего из-за деревьев Скэрти. Дикая страсть, сверкавшая в его глазах, не могла не испугать ее, но она ничем не обнаружила своего испуга. Марион была слишком хорошо воспитана, чтобы выдать свое смятение даже в минуту опасности.

— Добрый вечер, сэр, — сказала она коротко в ответ на его приветствие.

— Простите мне мой вопрос, мисс Уэд, — сказал он, поравнявшись с ней и идя рядом. — Вы не боитесь выходить одна в такой поздний час, особенно теперь, когда здесь в окрестностях орудуют свирепые грабители, вроде того, о котором мне рассказывал ваш брат? Ха-ха-ха!

— О! — возразила Марион в том же шутливом тоне. — Это было до того, как капитан Скэрти со своими грозными кирасирами поселился у нас в доме. Под их защитой нам, я думаю, уже нечего бояться не только грабителей, но даже разбойников с большой дороги!

— Благодарю вас за комплимент, мисс Марион. Если бы я мог льстить себя надеждой, что Марион Уэд считает наше присутствие защитой для себя, это весьма облегчило бы мне мое неприятное положение в качестве вынужденного гостя в доме ее отца.

— Вы очень любезны, сэр, — сказала она, легким кивком давая понять, что принимает его извинения.

Но, бросив украдкой испытующий взгляд на лицо капитана, она подумала невольно: «Если это честный человек, тогда, значит, и сатана не так страшен, потому что, если то, что он сказал, — правда, я никогда не видела, чтобы взгляд так противоречил словам».

— Поверьте, мисс Уэд, — продолжал лицемер, — меня очень тяготит мое положение здесь. Я чувствую, что мое присутствие здесь всем досаждает. Да иначе и быть не может! Несмотря на удовольствие, которое может доставить гостеприимство вашей благородной семьи, я охотно отказался бы от столь высокой чести, если бы я не изменил этим своему долгу службы, а служба королю — это превыше всего!

— В самом деле?

— Для офицера кирасирского полка его величества иначе не может быть.

— Это только во Франции или во Фландрии, где вы, кажется, изволили воевать. В Англии, сэр, на взгляд каждой английской женщины, существует нечто более высокое, чем служба королю. Неужели вам никогда не приходило в голову, что у вас есть долг и по отношению к народу, или, если вы предпочитаете другое выражение, к государству?

— Государство — это король! Ибо, как изрек монарх: «Государство — это я!» — вот кредо Ричарда Скэрти.

— Если даже ваш король — тиран?

— Я солдат. Мое ли дело судить о королевской власти! Мое дело — лишь повиноваться ее приказам.

— Благородное кредо! Благородные чувства для солдата! Хотите выслушать мое кредо, сэр?

— С великим удовольствием, мисс Уэд! — ответил Скэрти, присмирев под ее презрительным взглядом.

— Если бы я была мужчиной, — сказала Марион, и глаза ее засверкали, — я скорее выбрила бы себе макушку и покрыла ее монашеским клобуком, чем владеть мечом на службе недостойного короля! О! Есть люди в нашей стране, слава которых переживет жалкую известность властителей. Когда имена тиранов будут преданы забвению, имена Вена, Пима, Кромвеля[20], Гемпдена и Голт… — она запнулась, не решаясь произнести имя того, кто был в ее глазах достойней всех, — будут помнить и чтить в каждом доме!

— Опасные речи, мисс Уэд! — возразил Скэрти, чья преданность королю и еще не остывшая злоба боролись с невольным восхищением прекрасной бунтовщицей. Боюсь, что вы бунтовщица, и будь я так верен интересам моего короля, как мне подобает быть, я должен был бы заключить вас в тюрьму! Ах! — воскликнул он и, наклонившись, промолвил с мольбой в голосе: — Сделать вас узницей, своей узницей — вот это был бы поистине сладостный долг воина, награда всей его жизни!

— Ого! — воскликнула Марион, делая вид, что не понимает этой двусмысленной фразы. — Раз уж речь зашла о том, чтобы сделать меня узницей, мне нужно скорее скрыться от вас! Спокойной ночи, сэр!

И, весело рассмеявшись, Марион бросилась бегом и, оставив позади разочарованного поклонника, легко перебежала через мостик и скоро скрылась за высокой стеной кустарника, окружающего цветник.

Глава XIX

КУРЬЕР С ЭСКОРТОМ

Расставшись с Марион, Генри Голтспер должен был