Осколки великой мечты - Анна и Сергей Литвиновы

Казалось, разгадка личности незнакомца совсем близко, но отчего-то она никак не давалась Нике…

6

Стальные нервы не выдержали.

Каменное сердце разлетелось в клочья.

Ника поняла, что больше не может. Устала. Нет сил. В голове тяжело и пусто. А главное – нет желания бороться. И вообще никаких желаний.

Слишком много всего навалилось. Баргузинов с угрозами, шантажист с требованиями, Соломатин со своей загульной женой, Полонский со своими опасениями…

Еще вчера Ника самонадеянно думала, что все эти люди – всего лишь куклы и она может ими управлять, дергая за ниточки. Но сегодня нервная система дала сбой. Ника впервые подумала о том, что она – проиграет.

Куклы вышли из повиновения. А кукловод – сдался, устал.

Васечка, чуткий мальчик, чувствовал ее состояние. Весь вечер не отходил от мамы. Изо всех сил старался ее порадовать: «Получил пятерку по математике! Сам в своей комнате убрал! В школьном спектакле у меня главная роль!»

Ника машинально хвалила его, гладила по непослушным кудряшкам, а в голове вертелось: «Главная роль… главная роль… Я ее провалила!»

Когда Василек ушел спать, Ника спустилась в гостиную. Еще в сумерках горничная, зная хозяйкины привычки, зажгла здесь свечи. Но Нику их блеклый, мерцающий свет отчего-то сегодня пугал. Она с остервенением задула огоньки и включила люстру. Вдобавок – оба торшера и настольную лампу. Подбросила в камин поленьев. Теперь гостиная утопала в тепле и свете.

Но Нике все равно было очень холодно и очень страшно. За окном постанывали на осеннем ветру сосны. Поскрипывал паркет. Оба кота не спали – устроились каждый на своем стуле и подозрительно наблюдали за Никой. Она прогнала наглых зверей и открыла шкафчик бара.

Раньше Ника туда даже и не заглядывала – бар считался вотчиной Баргузинова. А ее спиртное никогда не интересовало. Но сегодня она выбрала из батареи бутылок фляжку «Реми Мартена» и прошла на кухню – кажется, коньяк полагается пить с лимоном… Горничная и кухарка уже ушли к себе, и Нике пришлось долго рыться в необъятном холодильнике. «В собственном доме не могу лимон найти!» – злилась она.

Лимон, оказалось, прятался в холодильной дверце. Ника нарезала его толстыми ломтями, засыпала сахаром, отнесла в гостиную. Плеснула себе добрую порцию коньяка. Закашлялась, сморщилась от лимонной кислятины.

Кто сказал, что от спиртного становится легче? Ей, напротив, стало хуже. Коньяк обострил все чувства. Она болезненно ярко ощущала самобытный, особенный запах собственного дома, прислушивалась к неповторимым ночным шорохам, которые можно услышать только за городом. Как будто впервые разглядывала свою дорогую и оттого необыкновенно выглядевшую мебель. Пробовала на вкус дорогой коньяк. Подумать только, скоро она всего этого лишится!

Ника вспоминала, как дорого ей достался этот дом, как она радовалась каждому крошечному шагу в его строительстве, как носилась по выставкам и магазинам, присматривая отделочные материалы, портьеры и мебель. Этот дом был ее детищем. Ее ребенком – почти таким же сыном, как и Васечка. Она не хочет его терять!

Но – потеряет. Потеряет и дом, и свой салон, и доброе имя, и светских друзей (о, те только почуют, что у нее неприятности, – сразу же рассыплются во все стороны, как горох из дырявого пакета!).

Ника подлила себе коньяку, выпила, закусила лимонной долькой. Поражение. Она чувствовала запах поражения. Слишком сложная игра. Слишком серьезные противники. У них на руках – каре с джокером против ее жалкой «пары».

Придется проиграть.

Но проигрывать надо достойно. Ника обязана собрать все силы, чтобы пережить неминуемое поражение.

Во-первых, Васечка. Конца четверти ждать нельзя, нужно срочно отправлять его за границу. В школу посреди года его нигде не возьмут – ну и ладно. Пусть пока учится на языковых курсах, программу потом нагонит, он мальчик смышленый. Ника завтра же позвонит подруге Ирине из Центра международных контактов и попросит срочно отправить сына куда-нибудь подальше отсюда. В элитарный английский Баксвуд. Или даже в Австралию.

Во-вторых, деньги. Нужно немедленно перевести все, что можно, за границу, на номерные счета. Проблема только в том, что переводить особенно нечего. Все сбережения – в деле, оттуда их быстро не вынешь. А салон, Ника чувствовала, уплывает из ее рук. В-третьих…

Она услышала придушенное подушкой треньканье телефона. Взглянула на часы: далеко за полночь. Мистер шантажист не имеет никаких понятий о приличиях. Решил напомнить, что время пошло? Ника откинула подушку, буркнула:

– Да?

– Ника, это Влад, – голос Полонского звучал непривычно встревоженно, – мне нужно срочно тебя увидеть. Подъедешь?

Затевая игру, они с профессором решили, что будут встречаться только на нейтральной территории. На всякий случай.

Ника растерянно взглянула на коньячную фляжку: та была наполовину пуста. А сто грамм коньяку – слишком много даже для самого либерального гаишника.

– Очень срочно? – переспросила Ника, хотя и так знала, что по пустякам среди ночи Влад ее срывать не будет.

– Да боже мой, чертовски! – горячо ответил профессор.

Раньше он никогда не поминал всуе ни бога, ни черта.

Ника с трудом собрала непослушные мысли в некое подобие кучки.

– Приезжай ко мне, – приняла она быстрое решение. – Нет, не домой. Остановись на шоссе, у поворота на поселок, ладно?.. Я тебе объясню, как ехать, Влад, я правда не могу садиться за руль… Я… я… Ну, в общем, не могу.

Кажется, он все понял по ее голосу.

– Хорошо, через полчаса.

Он выслушал, как доехать, сказал: «Будь осторожна» – и положил трубку.

Ника нервно подошла к окну. Темнота, мелкий холодный дождь, ветер отчаянно треплет верхушки сосен. До шоссе от дома – километра два плохой дороги. Зато без гаишников. На машине – две минуты, своим ходом – минимум полчаса.

Но Ника все равно решила идти пешком. «Ветром обдует, мозги прочистит», – подумала она и, крадучись, чтобы не разбудить Васечку, поднялась в спальню за теплой одеждой. Сейчас, когда появилась необходимость действовать – а не тупо сидеть в гостиной и точить себя под коньяк с лимоном, – ей стало легче. Или коньяк помог? Не зря же алкоголикам стоит выпить – и все сразу им легко и ясно!

Профессор не станет приезжать просто так. Ему явно удалось что-то узнать. Или – что-то сделать.

Одинокий вечер с «Реми Мартеном» придал Нике уверенности в своих силах.

«А смысл? Соломатину отомстишь, а сама на улице останешься!» – мелькнуло в ее голове. Но Ника сурово ответила трусливой мыслишке: «Сначала – разберемся с убийцей. А потом и с шантажистом – тоже. Ясно?!»

Внутренний голос испуганно затих.

Ника натянула теплый свитер, утонула в баргузиновской ветровке – необъятных размеров, зато с капюшоном, – и решительно вышла из дома в холодную дождливую ночь. Терьер с шарпеем сладко дрыхли в своих будках и даже не заметили, что хозяйка вышла из дома.

Поселок спал, одиноко качались на ветру уличные фонари. Сторожевые собаки, которых дружно завели почти все обитатели особняков, своими обязанностями манкировали. Ни лая, ни шевеления в сонных дворах. Ника шла против ветра, в лицо били острые капли дождя. Она ускорила шаг. Только бы не нарваться сейчас на какого-нибудь приблудного алкоголика или стайку обкурившихся подростков.

Потрепанный «фордик» Полонского уже ждал ее на повороте к коттеджному поселку. Промерзшая, несмотря на теплую одежду, Ника устало плюхнулась на переднее сиденье.

– Ты пешком? – профессор удивленно кивнул на ее вымокшую одежду.

– Как видишь, – буркнула она. – Я, понимаешь ли, напилась. Решила проветриться.

Он промолчал. Завел мотор, включил на полную мощность печку, протянул ей носовой платок. Она благодарно придвинула ноги поближе к струе теплого воздуха, вытерла мокрое лицо. Сказала в пространство:

– Что-то со мной случилось… Устала. Сдалась. Опустила руки.

Полонский вздохнул:

– Я хотел пожаловаться на то же самое…

– Влад, прошу тебя! Двое слабых людей – это слишком! Расскажи лучше, что нового. Инеска тебя не утомила?

– Она терпеть не может, когда ее зовут Инеской…

Ника остро взглянула на профессора. В его последней фразе ей послышались нехорошие нотки. Нотки влюбленного человека. Да нет, быть не может. Полонский для этого слишком опытен. Слишком стар и умудрен жизнью.

– Ну и как у тебя с ней дела?

– Хорошо, Ника, хорошо, – он с трудом сдержал раздражение. – Так хорошо, что я опять начинаю переживать.

«Какой ты переживательный!» – ехидно подумала она. И спокойно спросила:

– Что ты имеешь в виду?

Профессор ответил не сразу. Не спеша закурил, задумчиво выпустил дым в окошко, навстречу ночному дождю. Вздохнул:

– В «бардачке» лежит бумага… Достань ее.

«Почему только одна – бумага?» – быстро подумала Ника. Но ничего не сказала. Поспешно открыла «бардачок», вынула тоненькую трубочку факсовой бумаги. Жадно впилась глазами в текст: