Карл Великий (Небесный град Карла Великого) - Анна Ветлугина

Собор уже дорос до крыши. Появились ворота. У стен стояли изящные кованые решётки для внутренних перегородок.

   — Давайте разойдёмся, — неожиданно предложил Его Величество, — пусть здесь, на месте будущей святыни, каждый в тишине сердца представит Господу свои моления.

Все послушно разошлись — кто внутрь храма, кто вокруг. Эйнхард истово шептал что-то, стоя на коленях. Чтобы не смущать его, я обогнул храм, войдя в противоположный дверной проем, ещё не оснащённый дверью, и увидел Хильдегарду.

Королева стояла в пустой каменной нише, предназначавшейся, вероятно, для какой-то статуи, и смотрела вверх. В глазах её дрожали слёзы. Сердце моё больно сжалось.

   — Ваше Величество? Кто посмел обидеть вас?

Она посмотрела на меня, улыбнувшись сквозь слёзы:

   — Афонсо, глупый! Кто же может обидеть меня? Это просто мысли... почему-то заходят не спросясь...

Она успела родить восьмерых детей, из которых выжило шестеро. Лицо её давно потеряло свежесть от бесконечных родов и лишений, которые ей приходилось испытывать в военных походах мужа. Сколько раз она беременная месила грязь саксонских лесов, переходя реки по понтонным мостам! Но я смотрел на неё и видел ту прежнюю девочку. «Дети всего боятся, — сказала она мне тогда, — теперь мне почти четырнадцать, и я бы уже, наверное, не испугалась».

   — Афонсо, мне страшно в последнее время, — тихо произнесла она, — что-то случилось с нашим королём. После смерти Роланда он словно перестал видеть отдельных людей. Люди теперь для него — только строительный материал для Града Божия.

   — Что вы говорите, Ваше Величество! Он же так любит вас и детей! Даже не садится обедать без вас!

   — Да, но за обедом он всегда проверяет знание греческого у Ротруды потому, что она должна выйти замуж за сына императрицы Византии.

Я поразился:

   — Принцессе Ротруде всего восемь лет!

Хильдегарда вздохнула:

   — Она выйдет, когда вступит в брачный возраст. Но отец требует от неё знаний уже сейчас. Ах, Афонсо! Он прав, просто моё сердце слишком мягко, чтобы ощутить величие его замыслов. Скажи, ты ведь сейчас не читаешь ему?

   — Увы! Всё послеобеденное время он отдаёт беседам с Алкуином.

Королева задумалась:

   — Тогда ты можешь приходить ко мне. Монах Годескальк из Рима подарил мне специальный молитвенник-наставление. Мне бы хотелось разобрать его с каким-нибудь учёным человеком.

Раздался надсадный кашель и стук палки по каменному полу собора:

   — Хильдегарда, девочка моя! — позвала Бертрада. — Пойдём, сыро уже и дети тебя ищут.

   — Иду, — королева с улыбкой помахала мне. Бертрада ковыляла, кашляя и ворча:

   — Вот сырость-то! Никогда так не было в Ахене, сколько себя помню. Эта сырость меня погубит!

Наступило самое прекрасное время в моей жизни. Каждый день я приходил к королеве и вёл с ней возвышенные беседы. Мне даже не нужно было смотреть на неё — ощущение того, что она рядом и внимательно слушает, наполняло душу безграничным счастьем. Хильдегарда тоже радовалась мне. С тех пор как Карл стал видеть всё как бы на расстоянии — ей было одиноко.

Однажды я вновь заметил слёзы в её глазах и осмелился сказать:

   — Ваше Величество! Вы печальны. Могу ли я чем-то помочь? Я готов на всё ради вас...

Она улыбнулась:

   — Ты так мил, Афонсо. Но нет, мне не нужна помощь. Это только грусть. Она порой охватывает меня... Знаешь, мне сегодня сказали, что в монастыре умерла Дезидерата...

   — Но, Ваше Величество, разве вы дружили с ней?

Хильдегарда энергично замотала головой:

   — Дружила? О нет, конечно... Я видела её всего один раз, помнишь, тогда, у ворот Павии. Она сказала, что умрёт, но и я не проживу долго... Она ведь была ещё не очень старая, примерно, как я...

   — Ваше Величество! Вам двадцать пять лет! Какая старость?

   — Да-да... — рассеянно отозвалась она. — Я стала плохо понимать моего короля. Он строит свой Град из тяжёлых каменных глыб, которые давят на моё сердце... Он передумал выдавать Ротруду за сына императрицы Ирины потому, что это ненадёжно. Её сын может не дожить до императорства, ведь она сама сейчас правит незаконно. Женщина не может править. И я боюсь... — королева понизила голос до шёпота, — он может сам жениться на ней, чтобы объединить христиан Запада и Востока.

   — Что вы такое говорите? — я был потрясён. — Он же так любит вас! И ваш брак освящён церковью!

Она тяжело вздохнула:

   — Мой король — великий человек. Для своих великих дел он может пожертвовать самым любимым... нет, я, наверное, всё же понимаю его... только больно немного...

На бледной щеке королевы снова показалась слеза. Не в силах видеть страдание, я протянул руку к её руке и... наверное, совершил бы непозволительный проступок, но в этот момент дверь открылась и вошёл Карл — раскрасневшийся и мокрый, явно после купания в горячих источниках.

   — Приветствую, тебя, дорогая и тебя, Афонсо. Что это вы читаете?

Хильдегарда протянула ему молитвенник.

   — А! Годескальк! Занятно, но, боюсь, Писание изложено здесь несколько вольно. Мы скоро займёмся выверением переводов вплотную. Алкуин и Павел Диакон уже вовсю трудятся на этой ниве. Кстати, Афонсо! Ты можешь устроить свою судьбу! У сестры нашего покойного Виллибада есть дочь. Молода и хороша собой, принадлежит к неплохому роду. Если мы намекнём о тебе её матери — считай, свадьба уже состоялась.

Я низко склонил голову:

   — Не знаю, как благодарить Ваше Величество, но я мечтаю провести жизнь в служении вам и не обзаводиться семьёй вовсе.

   — Хорошая семья не помешает служению. Но, несомненно, это — твоё личное дело, и мы не считаем себя вправе вмешиваться.

Хильдегарда кинула на меня быстрый благодарный взгляд. Король уселся рядом с ней. Они начали увлечённо обсуждать вопросы просвещения: школы для бедных; хоры, где детям посредством прекрасной музыки будет прививаться любовь ко Христу. Король с восторгом рассказывал о создании Алкуином академий, по образцу далёких античных времён. Одна из них уже почти открылась здесь, в Ахене. Скоро начнутся занятия, и сам Карл и Хильдегарда с детьми и приближёнными будут изучать философию, риторику, логику. Глаза обоих супругов горели, а я сидел, чувствуя себя в очередной раз обманутым. Во имя какого такого служения я только что отказался от хорошей невесты? Племянница Виллибада, помнится, и впрямь красива... Но, снова мельком взглянув на такое родное лицо королевы, я понял, что не смогу быть счастливым ни с какой красавицей.

Вскоре после этого разговора королевская семья вновь выехала в Саксонию. Я, как переписчик, должен был остаться в ахенской библиотеке, но меня взяла с собой Хильдегарда, а король не возражал.

Читать там приходилось не часто. Супруги всё свободное время проводили вместе, хотя прежняя весёлость так и не вернулась к королеве. Я смотрел на них и желал счастья, только счастья... Разве в случае ИХ несчастья для меня появилось бы хоть какое-то подобие надежды?

Карлу удалось создать в Саксонии нечто, напоминающее стабильность, за счёт большого количества франков, переселённых на новые территории. Всюду открывались миссионерские центры, где помимо Священного Писания изучали латынь и пели григорианские хоралы. За верность церкви король старался поощрять саксов и щедро одаривал удачливых миссионеров. Проводил он и сборы саксонских вождей, очень надеясь встретиться на них с Видукиндом, но великий мятежник по-прежнему был неуловим.

Примерно в это же время Карл встретился с Тассилоном для обновления вассальной присяги и обмена заложниками в знак мира. Как-то так сложилось, что после обновления франкских заложников отпустили, а баварские остались с нашим королём.

Мой дядя теперь писал труды по книгопечатанию. Его рука осталась на грамоте, определяющей возможность использования шкур оленя, лося, косули и горной серны для выделки книжных переплётов, ибо святость содержания требует ценной формы и достойной оболочки. Также об использовании в священных книгах царственнопурпурной краски, добываемой из особых редких улиток. Со мной он держался холодно-учтиво. Только однажды, перебрав саксонской браги, пьяно пожалел меня, убогого, упустившего свою судьбу. Я вздохнул с облегчением.

Ещё к королю приезжал огромный статный воин, слегка раскосый, с волосами, заплетёнными в мелкие косички. Хильдегарда таинственно сообщила мне, что это вождь аваров.

Она опять заскучала, моя королева, но чем же я мог утешить её?

Все снова вернулись в Ахен, где наконец открылась академия, возглавляемая Алкуином. Там учились и дети, и взрослые. Карл хотел вырастить нового человека — глубоковерующего, но образованного в лучших античных традициях. На церемонии открытия Алкуин выступил с речью, которая начиналась так: «Взрастут на земле франков новые Афины, ещё более блистательные, чем в древности, ибо наши Афины оплодотворены Христовым учением, а потому превзойдут в мудрости Академию. Главным же из свободных искусств является диалектика, она систематизирует религиозные веры, даёт возможность человеческому уму прикоснуться к бытию Бога. Остальные шесть свободных искусств: грамматика, риторика, арифметика, геометрия, астрология и музыка — как и диалектика, являются основанием истинной веры. Но вера конечно же выше любой науки».