Белый шиповник - Наталия Орбенина

Мучимый подобными размышлениями, Владимир Иванович несколько раз за ночь вынимал из ящика стола пистолет и клал его перед собой.

Покончить разом с этим позором! Пусть рвет на себе волосы и казнится до скончания дней своих!

Металл тускло поблескивает в свете лампы, его холодная поверхность притягивает руку. Да полно, Владимир! Стреляться из-за неверности жены? Как глупо и пошло! Разве нет вещей более важных для думающего человека? И какой жены? Понятное дело, если была бы неописуемой красавицей или олицетворением чувственности. Так ведь нет! Холодная, неприступная надменность. Он знал, что многие его знакомые за его спиной пожимали плечами: ну что такого он в ней нашел, за что такая любовь? В том-то и дело, что любовь слепа. Именно любовь! Но ведь теперь он не может руководствоваться только чувствами. У него есть сын, да, да, у него есть сын! Он должен думать о мальчике, если безрассудная мать сделать этого не в состоянии.

Как не в состоянии оценить добро, преданность, нежность и ту же страсть, которую он к ней испытывал. Она недостойна таких чувств.

Роев впервые в жизни подумал о жене плохо.

Он даже удивился, как это раньше такие мысли его не посещали? Божество было свергнуто со своего олимпа. Оказалось при ближайшем рассмотрении, что обожествлять-то было нечего! Кумир исчез, осталась невзрачная, неблагодарная, развратная женщина. Что ж, такая жена Роеву была уже не нужна. Пусть уходит куда хочет и с кем хочет.

Придя к такому выводу, Владимир Иванович чуть поуспокоился, и мысли его потекли в другое русло. Надобно позаботиться о разводе, но так, чтобы поменьше скандальных подробностей выплыло наружу, а главное, сохранить тайну рождения мальчика, чтобы, не дай Бог, не запятнать и его. Он отправился в адвокатскую контору, где и занялся этими делами. Вечером Владимир Иванович решил наконец переговорить с женой, хотя даже мысль о том, что они увидятся, бросала его в пот.

Надежда Васильевна чутко прислушивалась к звукам в доме. Она поняла, что муж покинул квартиру, и теперь никто не ограничивал ее действий. Но что делать? Вероятно, придется бежать прямо к Верховскому – писать письмо и дожидаться ответа слишком долго. Телефон же был установлен только в квартире матери. Надя уже собралась выйти, как вдруг явилась горничная и со странным выражением протянула ей конверт без подписи.

– Приказано вам передать, барыня!

Надя поспешно взяла конверт и вскрыла его.

Письмо было от Верховского. Она прочитала его.

Письмо привело ее в полное недоумение.

"Дорогая! Прошу тебя, при получении моего письма не медля, тотчас же поезжай в Поляны (загородный дом Верховских). Будь осторожна.

Важно, чтобы тебя никто не увидал по дороге, прислуге ничего не говори. Впрочем, не мне тебя учить, ты же знаешь наши обстоятельства. На станции извозчика не бери и иди дальней дорогой, той, что петляет над оврагом. Не бойся, я тебя встречу. Приезжай безотлагательно, дело принимает опасный оборот.

Целую, жду, твой Эжен".

Какое странное письмо. Зачем ехать в такую даль? И почему он так уверен, что она знает какую-то дальнюю дорогу к их дому, если она там ни разу не была? И что за нелепая подпись, она так никогда его не называла? Какое дело?

Может, он опять следил за их домом и уже знает, что произошло, может, предпринял что-либо для развода? Одним словом, придется ехать.

Прихватив самое необходимое, она подошла к двери своей комнаты и остановилась. Надя понимала, что, быть может, она сюда уже не вернется, а если и вернется, то уже не хозяйкой.

В душе все ныло от страха и неопределенности, но еще больше хотелось поскорее увидеть милого Евгения и забыться в его объятиях. Как тогда, в Париже Все повторялось. Но тогда не было ребенка! Острой иглой мозг сверлила мысль о сыне, но пока она не могла ничего поделать, и, подавив в себе рыдания, Надежда Васильевна выбежала из дома.

Глава тридцать вторая

Роев уже третий день после исчезновения жены метался по городу. Рассуждения о том, что Надя плохая жена и она больше ему не нужна, испарились в тот же миг, когда он обнаружил ее отсутствие. Все осталось прежним: и любовь, и страсть. Только еще добавилась боль от унижения и безысходная тоска отвергнутой души. Он согласен был теперь на что угодно, пусть только хотя бы живет с ним под одной крышей и носит его фамилию. Роев даже мог поклясться не переступать порога спальни жены. Он все еще не верил, что Надя сбежала, как в пошлом бульварном романе. Нет, она женщина с достоинством, она не могла просто так уйти! Но ведь однажды это уже произошло! Поначалу он решил, что Надя пошла к матери и сыну. Но там ее не оказалось. Тогда он ринулся в дом Верховских. Выяснилось, что князь в отъезде, и это еще больше укрепило его подозрения об их совместном побеге. Но как ловко и быстро они сговорились! Видимо, придется заявлять в полицию. Господи, какой позор!

Пораскинув мозгами, Роев припомнил, что в гимназические времена был дружен с Костей Сердюковым, который ныне служил отечеству на тяжелом полицейском поприще. Несколько раз их судьбы пересекались у общих знакомых. Поэтому Роев полагал, что данное знакомство можно возобновить. И вот он уже в квартире следователя Константина Митрофановича Сердюкова.

– Стало быть, вы в отпуску, хвораете, – с сожалением произнес гость, глядя на желтое, изможденное лицо хозяина. – А я так надеялся на совет и помощь, ведь дело такое приватное!

Сердюков тяжело вздохнул и запахнул старый линялый халат Всем своим видом он показывал, что служебное рвение привело его нервы в крайнее расстройство. И действительно, последнее дело Сердюкова о таинственной смерти промышленника Прозорова оказалось таким странным и приняло для самого следователя такой неожиданный и опасный поворот, что его разум и впрямь нуждался в отдыхе. По Петербургу гуляли будоражащие воображение слухи о якобы имевших место контактах следователя с духом убиенного.

Начальство отнесло эти разговоры за счет крайнего переутомления одного из наиболее толковых и добросовестных работников. Поэтому рапорт Сердюкова с просьбой о предоставлении ему небольших каникул получил положительную резолюцию. Константин Митрофанович только-только стал приходить в себя, как явился гимназический приятель с беглой женой! Отказать неловко, а дело дрянь!

– Погодите, Владимир! – нехотя произнес Сердюков, видя, как удрученный гость собирается уйти. – Я же не отказываюсь помочь вам.

Мы, полицейские, всегда на службе, даже когда едва ноги носим. Я помогу вам как частное лицо.

В вашем деле, быть может, это и к лучшему. Но кое-кого из своих людишек я тоже призову.