Счет по-венециански - Донна Леон

— Не знаю, — честно ответил он. — Ничего хорошего ждать не приходится.

— Да мне это и не важно.

Брунетти поразило, с какой легкостью она это сказала.

— Как так?

— Да так, что они в любом случае этого заслуживали!

Брунетти открыл рот, чтобы сказать, что никто не заслуживает смерти, но, вспомнив увиденное на кассете, промолчал.

— Расскажите.

— Вы знаете, что я на них работала?

— Да.

— Нет, не сейчас. Вам известно, что я работала на них с того момента, как оказалась в Италии?

— Вы работали на Тревизана и Фаверо?

— Нет. Тогда бизнесом заправляли другие люди. Потом они продали дело Тревизану.

— Так он купил это дело? — Гвидо было странно и дико, что она говорит об этом словно о покупке магазина.

— Да. Я не знаю, как это произошло. Я только знаю, что в один прекрасный день старые хозяева исчезли и появился Тревизан.

— А вы на тот момент?..

— Относилась к так называемому middle management[29]. — Она произнесла это с откровенной иронией.

— Что вы имеете в виду?

— Я имею в виду, что мне больше не приходилось отдаваться по дешевке, — сказала она и покосилась на Брунетти, чтобы проверить, удалось ли ей шокировать комиссара. Однако тот не изменился в лице и с прежней интонацией спросил:

— Как долго вы этим занимались?

— Работала проституткой?

— Да.

— Я сюда за тем и приехала, — сказала она и замолчала. — Нет, не так. Я приехала сюда молоденькой девушкой, влюбленной в итальянского парня, который пообещал мне золотые горы, если я соглашусь переехать в его страну. Я свои обещания выполнила, а он нет. Как я вам уже сказала, я родом из Мостара. Иными словами, из мусульманской семьи. Но вообще-то никто из моих родных в мечеть даже не заглядывал. Разве что мой дядя, но его все считали сумасшедшим. Меня даже отдали учиться в школу при монастыре. Родители считали, что католическая школа дает хорошее образование, так что я проходила туда двенадцать лет.

Он заметил, что они едут по правой стороне канала, протекающего между Венецией и Падуей, мимо знаменитых вилл Палладио. Дорога была ему знакома, и все же вилла на другой стороне канала, с размытыми в лунном свете контурами, с одним-единственным светящимся окном, показалась ему фантастической.

— Это до того избитая история, что я не стану вам ее подробно рассказывать. Я была влюблена, приехала сюда. И месяца не прошло, как я оказалась на улице. У меня не было паспорта, я не знала ни слова по-итальянски, правда, шесть лет латыни и уйма заученных в школе молитв не пропали даром, и язык я освоила быстро. Примерно так же быстро я усвоила, что нужно делать, чтобы преуспеть. Я всегда стремилась к успеху в любом деле и для тогдашнего своего занятия не делала исключения.

— И как же вы добивались успеха?

— Я очень хорошо выполняла свою работу. Я содержала себя в чистоте, помогала тем, кто за нами присматривал.

— Чем помогали?

— Рассказывала им об остальных девушках. Дважды предупреждала о готовившемся побеге.

— Что случилось с теми, кто задумал бежать?

— Их избили. Одной из них, по-моему, переломали пальцы. Они если били, то так, чтобы мы все-таки не прекращали работать — кто же станет вредить собственному бизнесу?

— А как еще вы им помогали?

— Называла им имена своих клиентов, и некоторых из них, видимо, потом шантажировали. Мне всегда удавалось распознать среди клиентов людей нервных и неуравновешенных. Таких я начинала расспрашивать, говорить с ними за жизнь, и рано или поздно они рассказывали мне про своих жен. Если с них было что пощипать, я выясняла их имена и адреса. Это было несложно. Мужчины — существа слабые. Думаю, это из-за тщеславия.

Они помолчали, и Брунетти спросил:

— Что было потом?

— Потом меня забрали с панели. Они поняли, что от меня куда больше проку в качестве менеджера. — Она произнесла английские слова практически без акцента, похоже, в языковой стихии она чувствовала себя как рыба в воде.

— И чем же вы занимались в качестве менеджера? — спросил он.

— Я беседовала с новенькими, объясняла им, что и как, советовала вести себя смирно, — сказала она и небрежно добавила: — Я довольно быстро выучила испанский, это тоже оказалось полезным.

— Зарабатывали много?

— Да, когда приобрела определенный статус. За два года накопила достаточно, чтобы купить турагентство.

— Но при этом вы продолжали на них работать?

Она пристально взглянула на Брунетти и проговорила:

— Если человек начинает на них работать, это на всю жизнь.

Зажегся красный сигнал светофора; она остановилась, но так и не повернулась к Гвидо лицом. Вцепившись в руль, она смотрела прямо перед собой.

— И вас не угнетало, что вы занимаетесь такими делами?

Она только пожала плечами в ответ. Зажегся зеленый, и они тронулись.

— Бизнес развивался не по дням, а по часам. Каждый год — да что там, каждый месяц, приезжали все новые и новые девочки. Мы их ввозили…

Тут Брунетти ее перебил:

— Так турагентство вам за этим нужно было?

— Вот именно. Правда, со временем необходимость заниматься, так сказать, импортом отпала сама собой: целые толпы девушек стали приезжать в страну из Восточной Европы и Африки совершенно самостоятельно. Мы быстро приспособились к новым условиям и организовали работу по-новому — начали просто собирать их и распределять по точкам, когда они уже въезжали в страну. Это позволило существенно сократить накладные расходы. Плюс в такой ситуации оказалось еще легче забирать у них паспорта. Если, конечно, у них были паспорта. У многих не было. — Она излагала все это исключительно деловым, каким-то официальным тоном. — Просто удивительно, до чего легко въехать в эту страну. И остаться здесь жить.

Справа возникли очертания еще одной виллы, но Брунетти на нее даже не взглянул.

— Ну а кассеты? — напомнил он.

— Ах да, кассеты! Я слышала об их существовании за много месяцев до того, как впервые посмотрела. Ну, то есть я знала о них в теории, знала, что есть некие фильмы, которые снимают в Боснии, но об их содержании понятия не имела. И Тревизан, и Фаверо, и Лотто только и говорили что о чрезвычайной прибыльности этой затеи. И действительно, платишь пару тысяч лир за пустые кассеты, записываешь на них фильм и продаешь, в одной только Америке можно было загнать такую запись по цене раз в двадцать, а то и в тридцать выше себестоимости. Поначалу они продавали только оригиналы, и думаю, на одном этом заработали несколько миллионов лир. А потом решили заняться и реализацией копий; говорили, что это настоящая золотая жила. Однажды Тревизан попросил меня внести свои предложения по развитию этого бизнеса. Они знали, что у меня отличное чутье, вот и обратились ко мне. Я сказала ему то, что думала: что не смогу ничего предложить, пока не увижу записи. Даже тогда я продолжала относиться к ним как к обычному товару, а к их просьбе как к задачке по маркетингу. Я прямо в этих терминах про себя и рассуждала. Товар. Маркетинг. — Она вздохнула. — Так вот, Тревизан переговорил со своими партнерами, и они согласились показать мне пару-тройку кассет. Единственное условие, которое они поставили, чтобы я смотрела эти фильмы в их присутствии. Они не доверяли мне, да и вообще никому, когда речь шла об оригиналах фильмов, теперь-то они знали, что это настоящая ценность.

Брунетти показалось, что она не собирается продолжать свой рассказ, и он спросил:

— Так вы их видели?

— О да! Я их видела. Три штуки.

— Где?

— Дома у Лотто. Он единственный жил по-холостяцки, вот мы к нему и отправились.

— И что?

— И мы посмотрели те кассеты. Тогда я и решила.

— Что решили?

— Решила их убить.

— Всех троих?

— Конечно.

Гвидо помедлил минутку и спросил:

— За что?

— За то, что они по-настоящему наслаждались этими фильмами. Хуже всех был Фаверо. Он настолько возбудился во время второго фильма, что ушел из комнаты. Не знаю, куда он отправился, но не возвращался до конца просмотра.

— А двое других?

— Они тоже завелись, и еще как. Но поскольку они-то уже все это видели, и не по одному разу, они все-таки держали себя в руках.

— Интересно, мы с вами видели одно и то же или нет?

— На вашей кассете женщину в конце убивают?

— Да.

— Тогда это одно и то же. Женщину насилуют, как правило, несколько человек, а потом убивают. — По эмоциональности ее описание могло сравниться разве что с пересказом учебного фильма для стюардесс.

— Сколько всего было кассет?

— Не знаю. Как минимум семь, не считая тех трех, которые я видела. Последние были предназначены для копирования и распространения.

— Что вы им сказали, когда посмотрели кассеты?

— Сказала, что должна подумать день-другой. Сказала, что у меня есть один знакомый в Брюсселе, который, возможно, заинтересуется покупкой копий для бельгийского и голландского рынков. Но сама я уже точно знала, что убью их. Осталось только найти подходящий способ сделать это.