Красное море - Леонид Шадловский

— У меня такая скудная и пустая жизнь, — прошептала она, — сделайте что-нибудь.

Натан вдруг почувствовал симпатию и жалость к этой женщине, такой одинокой и, наверное, несчастной. Он представил все её сильные и безысходные желания, бродившие в её теле и мучившие её несбыточными снами, бесконечные часы в одинокой постели, вечную неудовлетворённость и пытки воображения, которые довели её до этого безрассудства.

— Ты пойми, — жарко шептала она, — я не знаю, что со мной, я… я… просто хочу… Ну, что тебе стоит…

Клара выпустила его руку, и плечи её затряслись от беззвучных рыданий. Он хотел погладить её по плечу, но отдёрнул руку. Ей не нужна была его жалость, ей нужны были конкретные действия.

— Я дура, — пробормотала она.

— Нет, совсем нет, — он все больше и больше чувствовал неловкость. Ему хотелось уйти, но он не мог просто так бросить эту несчастную женщину.

— Только не будьте таким благоразумным, — она снова перешла на «вы», — Перестаньте проявлять своё милосердие и благородство. Идите к черту и оставьте меня одну. Я вела себя как полная дура, как шлюха, как проститутка, — она выплёвывала слова, глядя на него красными, ненавидящими глазами. — Я только хотела, что хоть кто-нибудь взглянул на меня, как на женщину. Я же не старая ещё! Я никогда не думала, что дойду до такого… такого позора! Уходите! Идите на пляж, там полно голых красоток!

Натан вышел, не сказав ни слова. И, проходя мимо играющих в песочнице детей, снова услышал её безудержные рыдания. И хотя он больше никогда не видел Клару, этот эпизод оставил в нем горький след.

Сейчас, сидя напротив обнажённой Марины, ему почему-то снова вспомнился тот случай. И на душе стало тяжело. Заметив его пристальный взгляд, Топик стыдливо прикрыла грудь руками.

— Не смотри на меня так, а то мне неловко. У тебя есть что-нибудь переодеть?

— Извини, я задумался. Конечно, есть. Правда, с женскими вещами трудновато, но ты можешь взять мою рубашку.

— А что, ты здесь один живёшь? Без баб? Странно. Может, ты тоже голубой? Хотя мне все равно. Ты классный мужик, Натан-Капитан! — и вдруг подозрительно посмотрела на него. — А чем я должна расплачиваться? Учти, ты мне в отцы годишься. Так что губу особенно не раскатывай. Понял?

— Если бы у меня была такая дочь, я бы её повесил. Садишься в машину к незнакомым мужикам, а если бы мы были извращенцами, и пустили бы тебя по кругу?

Мой ангел меня хранит. Мне везёт на хороших людей. Честное слово. Я вот недавно познакомилась с одной тётей, очень богатой, так она меня и одевала, и кормила, даже колечко подарила, — Топик продемонстрировала палец, на котором болталось золотое кольцо с маленьким рубином. — Правда, я от неё тоже сбежала. Она оказалась лесбиянкой. Ей очень нравилось, когда её обнюхивали и облизывали. А меня тошнило. Я не очень откровенна?

16. ЗА ВСЕ НАДО ПЛАТИТЬ.

Натан проснулся с нестерпимой жаждой и слепящей, жгучей болью, колотившей по изнанке век и стучавшей за стенкой лба. Лёжа на спине, он осторожно приоткрыл глаза и упёрся взглядом в потолок. К горлу подкатила тошнота. Он снова закрыл глаза. Было ужасно душно. Когда это он успел так надраться?

Он почувствовал что-то мягкое, тёплое и тяжёлое, лежащее поперёк его левой ноги, чуть ниже колена. Он медленно и осторожно повернул голову. Голова двигалась с трудом, как заржавевшая лебёдка, в висках били барабаны. Рядом с ним лежала девушка, повернувшись к нему лицом, её правая нога покоилась на его левой ноге. «Топик», — чуть напрягшись, от чего заболело все тело, вспомнил он. Черт, как же они оказались в одной постели? В голове было темно и мутороно. Он же не собирался её трахать. Только этого не хватало. Он прижал руки к вискам. Руки были жаркие и потные, а ему нужно было что-нибудь холодное. Так, перво-наперво, необходимо встать. Натан попытался приподнять голову, но это ему не удалось. Снова подкатила тошнота, ещё одно движение, и его вырвет прямо на постель. Потом он припомнил, как она укладывала его на постель и накрывала простыней.

Собравшись с силами, он все-таки сел на постели, с удивлением обнаружив на себе рубашку и брюки.

— Очухался, Натан-Капитан?

Он медленно, осторожно, чтоб не расплескать содержимое желудка, повернулся всем корпусом. Марина смотрела на него чистым взглядом невинной девочки, в глазах прыгали озорные чёртики.

— Ну, ты даёшь, Капитан! Я даже испугалась, когда ты без чувств на пол грохнулся. Еле-еле дотащила тебя до кровати. Ну и тяжёлый ты, Капитан. Но надо отдать тебе должное, ко мне ты не приставал. Хотя мне, как женщине, это очень обидно.

Натан молча слушал её, но сказанное не доходило до его сознания. Он встал и, с трудом передвигая ноги, двинулся на кухню. Топик поскакала следом. На кухне за столом сидел Чёрный. Напротив него примостился Михаил Рубин. Перед Чёрным стоял бокал с недопитой водкой, Рубин потягивал кофе.

— Ну и рожа! — без всякого выражения сказал Евгений. Михаил промолчал.

— Капитан, я не хотела их пускать, но они наглые. Отодвинули меня и вошли, — защебетала Топик.

— Кто такая? — кивнул головой на Марину Чёрный. — Почему не знаю? Ты что, Натан, на детей перешёл?

— Я не дитя! — возмутилась Марина.

— Она не дитя, — еле ворочая языком, подтвердил Натан. — Она — Топик.

— Кто?! — Евгений и Михаил одновременно подняли глаза на Натана.

— Топик. Она меня вчера спасла. Или я её спас. Не помню.

— На, Натан, подлечись, — Чёрный протянул ему бокал с водкой.

Натан пил водку мелкими глотками, запивая водой из-под крана. Глаза его начали принимать осмысленное выражение.

— А вы здесь как оказались?

— Нормально, через дверь, — сказал Рубин. — Макс, молодец, всю ночь глаз не сомкнул, тебя охранял.

— У него работа такая. Это не героизм. У Филопонтовой был? — Натан сделал последний глоток, закашлялся… Марина стукнула его кулачком по спине.

— Был. Все в порядке, — Рубин достал из кармана сложенные вчетверо листы. — Она оказалась настолько любезной, что написала два экземпляра: на русском и на иврите. Кому хочется купаться в серной кислоте? Так что все нормально.

Натан поморщился. Было непонятно, то ли ему не понравился ответ Рубина насчёт серной кислоты, то ли его все ещё мучило похмелье.

— Тебе что, Натан, совесть покоя не даёт? Из-за Филопонтовой? Или из-за того, что напился? — невозмутимо спросил Михаил. — Могу дать бесплатный совет. Предположим, ты сделал что-то, что тебя беспокоит, и твоя совесть начинает слегка зудеть. Тогда ты возвращаешься назад и делаешь то же самое, только ещё вдохновеннее. Ты с размаху бьёшь по своей совести кувалдой, пока она не заткнётся. Ты даёшь понять этой твари, что она не смеет зудеть у тебя над ухом и заставлять испытывать всякие неприятные эмоции.

— Ты это серьёзно? — удивился Натан. — Такая логика больше подходит вот ей, — он кивнул на Марину.

— Почему это — мне? Я со своей совестью в ладу. А вот у вас она, похоже, чёрная, — Марина надула губки.

— Ладно, Топик, — примирительно сказал Натан, — иди отсюда. Нам поговорить надо.

Презрительно фыркнув, Марина вышла из кухни.

— Где ты её взял? — спросил Чёрный.

— Вчера на набережной какие-то отморозки хотели меня угрохать, а она была рядом. Пришлось её с собой взять, чтоб полиция не забрала, или того хуже, не убили. Если бы не Рубик с Максом, плохо бы мне пришлось.

— Ты это серьёзно?! Ну, нифига себе! А почему я не знал? — заволновался Евгений.

— Это уже вечером произошло, когда ты уехал. Да не переживай ты так, все обошлось. Знаешь, медведи иногда погибают, попадая в быстрое течение, несмотря на то, что хорошо плавают. Вот и я попал. Но пока не родился тот человек…

— Сплюнь!

— Тьфу, тьфу, тьфу! Вот что, Миша, ты сегодня найдёшь этого хмыря, Гринбаума, передашь ему признание Филопонтовой. Только копии сними.

— Само собой.

— Посмотрим, как он запоёт. Женя, ты со мной на стрелку поедешь в Хайфу. Хочу с Аароном встретиться. Я думаю, что на место Фазиля нужно поставить Игоря Шульмана. Мне кажется, он справится.

— Считаешь, что «северные» согласятся?

— Придётся побороться. Конечно, они захотят поставить кого-то из своих, но я им не дам. Это моя территория.

— Дядя Борух не объявлялся? Что-нибудь слышно?

— Нет, пока не объявлялся. Не дрейфь, Жека, Дядя Борух слов на ветер не бросает. Ты обзвонил журналюг насчёт презентации?

— Да. Сбор будет полный, даже американские и английские журналисты, аккредитованные в Израиле, приедут.

— Вот и замечательно.

— Натан, — вдруг сказал Рубин, — у тебя не создаётся впечатления, что мы латаем старые дыры?

— Что ты имеешь в виду?

— Получается, что твоя работа — затыкать дыры, ставить заплаты и подкручивать гайки. Это как очень старая машина — у неё отваливается фара, а когда ты её меняешь, спускает колесо, пока ты ставишь новое колесо, отваливается ещё одна фара… И так без конца. Израильтяне тебя боятся и уважают, но они возьмут тебя измором. Терпения у них на это хватит. Они дождутся, когда полиция спустит на тебя всех собак.