Беовульф - Кэйтлин Кирнан

Фиалковые глаза Вальхтеов, не померкшие с возрастом, глядели на него так же пристально, как его глаза смотрели на нее. Она подошла вплотную. Во взгляде ее появилось что-то давно позабытое.

— Она... красавица? — В голосе королевы слышался тщательно скрываемый гнев. — Беовульф, неужели есть на свете красота, ради которой можно допустить все то, что ты видел сегодня?

— Я мог бы соврать. Мог бы сказать тебе, королева моя, что приобретенная с годами мудрость научила меня, что никакая красота не стоит таких жертв. Мог бы сказать, что проклятая морская ведьма меня околдовала, заставив вообразить, что она красива. Но зачем? Да, Вальхтеов, она прекрасна настолько, что забываешь обо всем и всем готов пожертвовать. Ради такой красоты боги Асгарда могут пожертвовать собой.

— Боги... — презрительно скривила губы Вальхтеов.

— Да и твой худосочный Иисус соскочил бы ради нее со своего римского креста, ради ее любви, ради того, чтобы только взглядом встретиться с такой красавицей.

— Языческое богохульство!

— Что ж... я ведь так и останусь королемязычником и правильного вашего христианского богохульства освоить уже не смогу.

— Еще не все потеряно. Ты можешь встретить врага крещеным. Священник...

— Ничего от меня этот твой ирландский козодер не дождется. И так сколько народу перепортил своим бредом о грехах, спасении и вечной жизни в небесах. Нет, я уж лучше останусь при своих старых богах, которым доверяли отцы и деды. Если уж что и поджидает меня после этой жизни, так лучше я усядусь на пиру Одина, если заслужу. Или же с дочерью Локи[71] в ее гнусном жилище на берегах Гьёлль[72].

— Ты все еще в это веришь?

— За шесть десятков лет ничего лучшего не слышал, во всяком случае. Веселее бреда твоего овцелюба в красной рясе, — ехидно ухмыльнулся Беовульф.

Вальхтеов шумно, возмущенно вздохнула. Беовульф поскреб бороду и посерьезнел.

— Государыня моя, не хочу расстаться с тобою после гневных и горьких слов. Знай, что я глубоко сожалею, раскаиваюсь в тех страданиях, которые принес народу страны. Дураком я был.

— Молодым дураком, — сказала она, и в голосе ее не звучал более упрек.

— Теперь я старый дурак. — Он замолчал, вспомнив время, когда эта сильная женщина сама была почти девочкой. — Я всегда любил тебя, моя королева.

— И я всегда любила тебя, — прошептала она, чуть заметно улыбнувшись. В глазах ее выступили слезы.

— Она еще дитя, — сказал Беовульф. — Не тронь ее, когда меня не станет.

— Она уже давно не дитя, — возразила Вальхтеов. — И тебе пора бы это понять. Но не беспокойся, муж. Я не причиню ей вреда. И она это знает. Для нее всегда найдется здесь место, если она сама этого пожелает.

— Ты столь добра, моя королева.

— Я буду тосковать по тебе. Желаю тебе найти то, чего ищешь.

Беовульф улыбнулся, ощутив желание провести последнюю ночь с женщиной, которая так много лет назад стала его женой, обрести мир в ее объятиях.

— Помни обо мне, — сказал он. — Помни меня не как короля, героя, сокрушителя демона, а как человека, слабого и заблуждающегося. Помни меня таким.

И король Хеорота поцеловал свою жену, зная, что целует ее в последний раз, и она не отшатнулась, не отстранилась.

19 Страж клада

Говоря по правде, Беовульф был рад присутствию Виглафа. Король приказал своему герольду и старому другу остаться в замке ответственным за оборону и за жизни тех, кто уцелел от первого нападения дракона. Но Виглаф живо возразил, утверждая, что без одного дряхлого старика оборона замка не пострадает, и назначил сам себя сопровождающим Беовульфа. Пожары к моменту отбытия гаутов выгорели сами собою, оставив дымящиеся кучи углей.

И теперь, глядя на темное озеро, на радужную пленку, переливающуюся на поверхности Вёрмгруфа, Беовульф был рад, что он не один. Прошло три десятка лет, но он не смог обнарркить видимых изменений ландшафта. Та же бурая трава, та же маслянистая пленка, тот же крутой подъем береговой линии, отмеченный тремя могучими дубами; все так же стекала вода в темную дыру пещеры, еле слышно журчала меж камнями и корнями. Воздух все так же вонял гнилью и грибком, илом и дохлой рыбой. Кажется, что те же самые вороны проносятся над головами...

В этот раз Беовульф и Виглаф прибыли верхом, не пришлось им пробираться по лесам и болотам, нащупывать путь сквозь зыбкую трясину. Спустя три десятка лет обнаружилась объездная дорога, неизвестная ранее. Но как только приблизились они к пригорку с тремя дубами, кони их стали ржать, испуганно поводить ушами, принюхиваться.

— Я их понимаю, — вздохнул Виглаф, натягивая повод своей лошади, наклоняясь к ее уху и шепча что-то успокаивающее.

— Приехали. — Беовульф остановил коня. — Это место я посещал в ночных кошмарах, но никак не думал, что придется вернуться сюда наяву.

Виглаф огляделся, внимательно всматриваясь в озерный пейзаж.

— Никаких изменений. Все та же поганая дыра, как и в тот день, когда ты убил мамашу Гренделя. Как раз для демонов и троллей.

— Зато мы изменились. Я больше не тот молодой бахвал, — сказал Беовульф еле слышно. — Теперь я не смогу вызвать этого ночного убийцу так, как когда-то нагло прыгнул на Гренделя, голышом, без оружия и доспехов, полагаясь на свою счастливую звезду.

Виглаф повернул голову к Беовульфу. Тот пристально смотрел на троицу дубов над входом в пещеру. С дубов так же пристально и внимательно озирали пришельцев черные вороны. Когда король данов снова заговорил, слова давались ему с трудом.

— Должен я тебе кое-что сказать, Виглаф.

— Да, государь?

Беовульф вздохнул. Где-то внутри шевелилось разочарование, что дыра эта под корнями дуба не заросла, не засыпалась землею, все еще приглашала его в черную бездну.

— Наследника у меня нет. Если чудовище меня убьет, если я умру сегодня, ты займешь престол. Я уже оставил соответствующие распоряжения.

Виглаф отвернулся, рассматривая пейзаж.

— Не надо об этом, государь.

Беовульф вздохнул, глядя в зияющую меж корнями дубов черноту. В нем поднималась печаль, а с печалью он справляться не научился. Он вынул золотой драконий рог, принадлежавший Хродгару и вернувшийся в Хеорот по прихоти судьбы.