От первых проталин до первой грозы - Георгий Скребицкий

Наконец послышались шаги. Пришли. В комнату вошёл Коля и следом за ним худая немолодая женщина в поношенном пальто и в платочке.

Она не вошла в комнату, а остановилась в дверях и низко поклонилась Елизавете Александровне.

— Здравствуй, Марья! — сказала бабка Лизиха, вставая навстречу, Проходи, проходи сюда!

— Благодарствуйте. Я и тут постою, — ответила женщина.

Бабка Лизиха подошла к ней и положила руку на плечо.

— Виновата я перед тобой, Марья! — сказала она дрогнувшим голосом. Перед тобой и перед Васей. Не брал он денег, зря мы все на него подумали.

— Зачем все? — тихо ответила Марья. — Мы не думали, мы знаем, что он не вор.

— Грех попутал, уж ты прости! — И она поцеловала Марью в щёку.

— Что ж, бог простит, — ответила та. — Конечно, уж очень тяжко, уж очень прискорбно тогда было! Вася чуть руки на себя не наложил. Э, да чего зря вспоминать! — добавила она.

— Да, да, что об этом вспоминать! — подхватила Лизиха. — Правильно говорится: кто старое помянет, тому глаз вон. А что же Васенька-то с тобой не пришёл? Прикажи ему, чтобы завтра же приходил утром. Скажи: бабушка Елизавета Александровна его ждёт, о нём очень соскучилась.

— Нет уж, благодарим вас, — сухо ответила Марья. — К чему ему сюда идти после такого сраму…

— Да ведь всё же выяснилось! — перебила её Елизавета Александровна. Никто про него и не думает плохо.

— Это верно, — так же сухо ответила женщина. — Только ходить ему на учёбу будто и не к чему. Он уж в переплётную ходит, книги переплетать обучается. Ну и пусть. Всё-таки к делу привыкает, да и копейка в дом.

— Слушай, Марья, — сказала ей Елизавета Александровна, — посуди сама: разве дело, чтобы Васенька так недоучкой и остался? Денег нет, так я же его как учила бесплатно, так и буду учить. Всё по-старому так и останется.

— Нет уж. Мы премного вам благодарны, — отвечала тем же деревянным голосом женщина, — а в обученье его не отдам. Хорошо, что тогда в острог не посадили. Слава богу, цел, невредим Много вами, сударыня, довольны.

— Ну, как знаешь, — сухо ответила Елизавета Александровна, отходя в сторону. — Я же хотела Васеньке помочь.

— Много вами довольны, — повторила женщина Обе замолчали. Елизавета Александровна не знала, что ещё сказать.

— Можно идти мне? — спросила Марья.

— Ступай, если хочешь, — пожала плечами Елизавета Александровна. — Я тебя не держу. Женщина вышла в переднюю.

— Стой, стой! — закричала ей вслед Елизавета Александровна. — Если Васенька всё-таки надумает учиться, пусть когда хочет приходит. Я ему всегда рада. Да постой же ты!

Марья опять появилась в дверях.

Елизавета Александровна встала, подошла к буфету и достала из него горсть леденцов — тех самых, которыми всегда потчевала Митеньку.

— Вот, — сказала она, протягивая женщине конфеты, — передай от меня Васеньке.

— Премного вам благодарны, — поклонилась женщина, не двигаясь с места.

— Бери, бери, не стесняйся! Не тебе даю, а Васеньке.

— Не извольте беспокоиться. Он у нас к сластям не привычен, ещё зубы разболятся.

Обе женщины стояли друг против друга, не двигаясь с места.

— Позвольте мне пойти? — опять спросила Марья. — А то старик у меня один дома. Я ведь только на минутку к вам, как сами наказывали.

И не дождавшись ответа, Марья потихоньку вышла в переднюю. Ушла.

Елизавета Александровна постояла, потом резко повернулась к буфету и швырнула на полку леденцы.

— Хамка, тварь неблагодарная! — раздражённо фыркнула она в пустую переднюю. Оттуда никто ей не ответил.

НЕОТЛОЖНЫЕ ДЕЛА

Наконец-то настали долгожданные зимние каникулы. Как только нас отпустили из школы на праздники, Серёжа в тот же день уехал к своей маме в Москву. А мы с увлечением занялись подготовкой к ёлке. По вечерам мы с мамой доставали со шкафа из передней запылённые картонные коробки из-под старых шляп, стирали сырой тряпкой с них пыль и открывали крышки.

Из коробок весело выглядывал какой-то особый мир — мир праздников. Тускло поблёскивали перепутанные между собой серебряные и золотые нити «дождя», ёлочной канители. Будто сказочные расписные яблоки, лежали укутанные в вату разноцветные стеклянные шары.

А как хороши были ватные зайчики, белки, мишки!.. Как празднично сверкали усыпанные блёстками звёзды! И всё это было забрызгано жёлтыми застывшими капельками воска от свечей. И вся вата, как снег в лесу, усыпана сухой еловой хвоей.

Мы бережно вынимали каждую вещицу и проверяли: в порядке ли нитяная петля, за которую игрушку надо будет прицепить к сучку ёлки. Где нужно, привязывали новые петли. Потом мама доставала стеклянные разноцветные бусы. Добрая половина их оказывалась побитой. Но это нас ничуть не смущало. Такова уж судьба этих бус — ежегодно биться, да так и висеть на ёлке разбитыми, похожими на раскрытые ракушки с серебряной сердцевиной.

— Блестят, и хорошо, — говорила мама, откладывая бусы в сторону.

Наконец с самого дна коробки появился большой ватный дед-мороз. Вид у него был сильно помятый будто заспанный. И неудивительно — попробуй-ка проспи в темноте на шкафу целый год, от елки до ёлки.

Мама бережно поправила на дедушке шапку, мешок с игрушками, который он нёс за спиной, немножко выправила голову, сильно склонившуюся на один бок от долгого лежания. Стряхнула со старика прошлогодние иголки. И дед-мороз снова стал «как молодой», готовый занять своё законное место под ёлкой.

Очень весело было перебирать старые ёлочные украшения, но ещё веселее делать новые. Каждый год мы с мамой клеили из золотой и серебряной бумаги длинные блестящие цепи и маленькие корзиночки, В каждую корзиночку клалась конфета. И до чего же вкусны оказывались потом эти конфеты с ёлки, немного подсохшие, пахнущие хвоей, куда вкуснее свежих, из магазина.

В самый разгар такой весёлой предпраздничной работы в комнату частенько заходил и Михалыч. Он добродушно, но слегка иронически посматривал на наше занятие и говорил:

— Делать вам нечего! Клеят какие-то бумажные колечки! Ну зачем они? Украшений и так пропасть, вешать некуда.

На подобные замечания мы с мамой ничего не отвечали и продолжали своё занятие.

Постояв с минуту, Михалыч обычно присаживался тут же рядом на стул, закуривал папиросу и, лукаво улыбаясь, следил за работой.

— А ну-ка, Юра, дай и мне немножко поклеить, так и быть — помогу вам.

— Да ведь ты же глупостью это считаешь! — удивлялась мама.

— Конечно, глупость, — соглашался Михалыч. — Просто делать нечего, терпеть не могу сложа руки сидеть.

Я давал Михалычу лист золотой бумаги, запасные ножницы, кисточку для клея. И Михалыч с увлечением принимался за работу.

Сейчас же начиналось состязание: кто за час склеит больше колечек, у кого цепь выйдет ровнее и1 красивее. В пылу трудов мы не замечали, как летит время.

— Ужин подали, идите, а то остынет! — всегда неожиданно раздавался из столовой грозный приказ тётки Дарьи.

— Подожди, сейчас! — отвечала мама. Тётка Дарья появлялась в дверях, суровая и непреклонная.

— Чего ждать-то? — гневно вопрошала она.

— А ты разве не видишь, что мы срочным делом заняты? — с возмущением вступался Михалыч.

— «Заняты, заняты»! — передразнивала Дарья. — Тоже, подумаешь, дело!

— Конечно, дело! — убеждённо отвечал Михалыч. — И притом, учти, не терпящее отлагательства.

— Ну что же, не терпит, и не нужно, — равнодушно соглашалась тётка Дарья. — Не хотите, значит, есть, я ужин в кухню уберу.

И она не торопясь поворачивалась, собираясь уходить.

— Стой, стой! — испуганно кричал ей вслед Михалыч. — То есть как это уберёшь? Мы сейчас. Я ужасно проголодался.

И он, не доклеив свою цепочку, спешил в столовую.

НА ЁЛКЕ

Больничный сторож Дмитрий привёз из леса небольшую, но очень пушистую ёлку. Её внесли в дом, поставили в кадку с песком посреди кабинета, и сразу в комнате запахло свежей хвоей, смолой, запахло зимними праздниками.

Когда ёлка оттаяла и немного согрелась, мама разрешила мне начать её украшать. Сама она тоже принимала в этом участие.

Принесли лестницу-стремянку. Я забрался повыше, водрузил на верхушку ёлки блестящую звезду, а потом стал развешивать канитель, бусы, флажки и разные другие украшения. Мама украшала нижние ветви. Не прошло и часу, как деревце было уже полностью наряжено.

Пришёл из больницы Михалыч. Ещё раздеваясь в передней, он уже потянул носом и, подняв палец вверх, многозначительно сказал:

— Чую праздничный дух!

Потом вошёл в кабинет, с удовольствием оглядел украшенную ёлку и добавил:

— Угадал. Вот она как-ая красавица!

После обеда начались приготовления к праздничному вечеру. В кухне что-то стряпали. Оттуда с озабоченным видом то и дело появлялась мама или тётка Дарья, поспешно шла в столовую, доставала из буфета блюдо или какую-нибудь миску и тут же исчезала в кухне.