Все или ничего - Маргарет Малькольм

Повисла напряженная пауза. Наконец мистер Разерфорд глубоко вздохнул и возобновил свою атаку на девушку.

— Послушайте, моя дорогая, — начал он миролюбиво. — Я понимаю, что вы тоже обижены. Но не кажется ли вам, что не правы были обе стороны? Обычно так и бывает. И именно гордость порой не позволяет человеку сделать первый шаг и извиниться. Я это точно знаю. Я сам прошел через подобное испытание. Многие оказывались в похожей ситуации. Но вы — женщина более мягкая, терпимая, вы не можете быть такой же твердолобой в вопросах взаимных обид, обвинений, компромиссов, как мужчина. Моя дорогая, пойдите на уступку, сделайте первый шаг. Я уверен, вы не пожалеете об этом.

Он мягко положил руку на плечо девушки и заглянул ей в лицо, но Розамунда хранила молчание.

— В таком случае не остается другого выхода, как дать слово самому Джону! Вот, пожалуйста! — Он быстро раскрыл свой портфель и что-то достал оттуда. — Это копия того, что он успел написать. Прочтите эти строки, может быть, вы поймете, за какого человека вышли замуж! — Он передал ей пачку отпечатанных листов и, опустив голову, направился к калитке.

Розамунда медленно побрела к «Гордости Лондона», но ее вновь нагнал мистер Разерфорд.

— А вы никогда не думали о том, как трудно, невыносимо жить с идеальным человеком? — задумчиво спросил он. — С тем, кто никогда не совершает ошибок? Вы понимаете, что это значит? Вам придется постоянно себя контролировать, что бы, не дай бог, не оступиться, потому что иначе вы будете чувствовать себя незначительным, ничтожным существом по сравнению с безгрешным божеством. Невыносимо! Да, это самое подходящее слово! Пожалуй, пусть мы все лучше будем несовершенными существами!

Он махнул рукой на прощание и удалился. Розамунда вернулась на «Гордость Лондона».

Лишь поздно вечером Розамунда смогла без помех прочитать рукопись Джона. Она плотно задернула занавеску и удобно устроилась в постели, подложив под спину подушку.

Рукопись лежала на столе у кровати. Несколько мгновений Розамунда в нерешительности разглядывала листочки. Мистер Разерфорд дал их ей прочитать. Но имела ли она на это право? Джон не давал своего согласия на это. А без его разрешения все это напоминало вторжение в чужое личное пространство.

Но какая-то неведомая сила заставила ее взять в руки стопку бумаги. Розамунда открыла первую страницу и принялась читать.

Час спустя она закончила читать четвертую главу, последнюю из написанных Джоном, и трясущейся рукой провела по странице. Мистер Разерфорд мог и не высказывать свое мнение, и так было понятно: это нечто потрясающее, исключительное. Каждое слово свидетельствовало об этом.

Образы в книге были живые, рельефные, герои будто выхвачены прямо из жизни. Они вызывали у читателя интерес, хотелось узнать о них как можно больше.

Сюжет был великолепен. И хотя Розамунда держала в руках лишь малую часть книги, она понимала, что все сюжетные линии, уже глубоко разработанные, получат в дальнейшем более полное развитие, сплетутся в оригинальную, насыщенную образами и событиями повествовательную ткань.

Розамунде все было предельно ясно, обеспокоенность мистера Разерфорда по поводу завершения книги также не вызывала удивления. Но было ещё что-то, от чего тревожно билось сердце…

Книга была написана так проникновенно, с таким глубоким чувством и четким видением проблематики, что Розамунда замирала от волнения. Нет, эта книга — не коммерческий проект. И не воплощение чисто художественного вымысла. Эти строки написаны кровью сердца.

В своей книге Джон раскрылся целиком и полностью. Перед мысленным взором Розамунды вставал мужчина, которого она полюбила и потеряла, потому что выдуманный ею образ не выдержал испытания на прочность.

Ведь это почти невозможно, чтобы писатель был менее значительной личностью, чем его литературные герои. Разве смог бы Джон вдохнуть в них столько жизни, не отдавая им частички своей души? Розамунда перечитала несколько абзацев и убедилась в том, что абсолютно права. Здесь было все: устремленность, одержимость мечтой, надежды, слабости и недостатки, присущие любому человеку. А еще Розамунда уловила в словах Джона душевную теплоту, нежность, доброту — то, ради чего стоит жить.

Она долго ворочалась без сна, а когда наконец заснула, рука ее так и осталась лежать на рукописи.

Доктор Роб и мисс Элис обвенчались тихим солнечным днем. Они никого не посвящали в свои планы, но слухи каким-то образом все-таки распространились, и в церкви жениха и невесту уже ждали… Доктор Роб гордо катил суженую в инвалидном кресле по проходу, а Джон и Розамунда следовали за ними, держась на безопасном расстоянии друг от друга, так что их руки даже ни разу не соприкоснулись…

Эта церковь мало напоминала ту, старинную, в которой венчались Джон и Розамунда. Но таким местам присуща особая атмосфера, навевающая воспоминания и размышления.

Когда служба началась, Розамунда полностью погрузилась в свои мысли о прошлом.

Джон? Девушка украдкой взглянула на него из-под опущенных ресниц. Он смотрел прямо перед собой, его лицо было лишено какого-либо выражения.

Церемония венчания закончилась, брак был официально зарегистрирован, и все вышли во двор. Радостные поздравления, пожелания при прощании, большая удобная машина, доставленная из Лондона специально для мисс Элис, отъезд молодоженов…

— Ну вот и все, — оживленно проговорил Джон. — Ты, наверно, тоже поедешь…

Розамунда должна была выехать вслед за отцом на малолитражной машине. Никто не поинтересовался, что будет делать Джон, он также никого не посвятил в свои планы.

— Да, — спокойно ответила Розамунда. — Мне уже пора. Тебя подбросить куда-нибудь?

— Нет, спасибо, не надо, — сказал Джон. — Я вернусь на яхту. Тут близко: я прогуляюсь.

— Пожалуйста, как хочешь. — В голосе Розамунды сквозило равнодушие. — Но мне тоже надо на яхту, я кое-что забыла. Ну как?

— Я пойду пешком, — отрезал Джон и зашагал прочь.

Розамунда села в машину и вскоре проехала мимо Джона, который неспешно брел по переулку. Она, как всегда, припарковала автомобиль на поле, прошла через калитку и была уже на яхте «Гордость Лондона», когда на причале появился Джон. Он решительно направился прямо к Розамунде.

— Господи, я рад, что ты вернулась, Розамунда. — Его голос звучал напряженно. — Нет-нет, не бойся меня, — успокоил он девушку, поймав ее озабоченный взгляд. — Просто у меня появилась возможность сказать тебе что-то очень важное. Я понял, что должен это сказать.

Розамунда молчала, опустив глаза, у нее кружилась голова, и сердце билось в груди, как пойманная птичка.