«Попаданец» на престоле - Сергей Шкенев

— Не рассуждать!

— Так точно!

— Молчать!

— …

— Что?

— …

— Ах да, молчать не обязательно. Выполнять!

Юнга съежился от строгого окрика, предназначенного вовсе не ему. Трусоват? Или тут естественная робость храбреца и удальца пред начальственным взором? Сам, помнится, не любил…

— Кто такой будешь?

— Юнга дивизии Синего Флага Денис Давыдов, Ваше Императорское Величество!

«23 сентября 1817 года

г. С.-Петербург.

Милостивый государь! По совету некоторых моих знакомых и разсчитывая на ваше снисхождение, я решился доставить к вам двадцать экземпляров „РПК“, что есть „Ручной Пулемет Кушапова“, изготовленного мною для нужд морской пехоты и пластунских подразделений. Следовало бы мне сперва спросить о том вашего позволения, но как дело идет к зиме и пароходы совершают уже свои последние рейсы, то я и прошу вас извинить мою поспешность ради этой причины.

Желание мое, не согласитесь ли вы взять прилагаемые экземпляры на рассмотрение Высочайшей Комиссии, а несколько из их числа переслать в действующие дивизии на Багдадском и Мосульском направлениях, с намерениями провести испытания в полной мере? Я соглашусь на все условия, какия только вам угодно будет предложить мне; и весьма одолжите, если соблаговолите поддержать ходатайство о моем вступлении в действующую армию.

Если вы не прочь от моего предложения, то я вас попрошу уведомить меня, могу ли я впредь посылать к вам оружие моего изобретения, изготовленное на Пожвинском заводе, и взамен получать от вас патроны к нему из фабрики княгини Лопухиной.

Покорнейше вас прошу почтить меня вашим уведомлением, и примите уверение в совершенном уважении преданнаго вам.

«P. S. Мой адрес: г-ну Габдулле Кушановичу Кушапову, управляющему завода Бр. Воронцовых в Пожве, в Перми, дом Кушапова, № 42».

ГЛАВА 22

Петербург. Михайловский замок.

Две недели спустя

Нельсон так и не решился атаковать форты и отдал приказ к отступлению. Красиво они уходили — сквозь взрывы и грохот мин, сквозь поднимающиеся к небу водяные столбы. При всей подлости, лицемерии и заносчивости англичан, в храбрости им не откажешь. Хотя и пустили впереди себя шведов, но тут уж традиции — въезжать в рай на чужом… хм… На сей раз тоже получилось, причем в буквальном смысле. А уж в рай или в ад, не мне решать. Да и черт с ними.

Прорвавшихся встречали канонерские лодки, еще перед постановкой минного поля пробравшиеся вокруг Котлина мелководным Северным каналом. И набросились подобно собачьей своре на подраненного охотниками волка с предсказуемым результатом. Из двух-трех десятков ракет с греческим, он же кулибинский, огнем, хоть одна, да достигала своей цели. В худшем случае… потому что чаще попадало не менее четырех. Чертов граф! Ведь клепал реактивные снаряды, невзирая на прямой запрет и отсутствие финансирования. Где взял денег? Накажу старого хрыча и не посмотрю, что победителей не судят, по особому совещанию пойдет. И стоимость канонерок, большинство из которых загоралось после первого же залпа, тоже оплатит из собственного кармана.

Из-за пожаров, кстати, нескольким супостатам удалось удрать. В том числе флагманскому кораблю с Нельсоном на борту. Жалко… Но, видимо, судьба припасла сэру Горацио крепкую намыленную веревку, поэтому упорно хранит своего баловня от остальных неприятностей. Ладно, что же теперь, подождем… пеньки и мыла в России много.

Я так и не узнал, почему Кулибин провожал парламентеров с таким довольным, пополам со злорадством, лицом. Сам граф молчал, а англичанин со шведом наверняка сейчас кормят рыб на дне Финского залива и не смогут открыть тайну Ивана Петровича. Не хочет, его дело.

Все это произошло две недели назад. Господи, как быстро летит время! Вот так не успеешь оглянуться, а уже умирать пора. А нельзя… столько еще не сделано и сколько еще не отомщено! Ты только не мешай, Господи, если помочь не в силах, уж дальше я сам как-нибудь справлюсь.

Жизнь потихоньку входила в мирную колею — Петербург зализывал раны, оплакивал погибших, чествовал героев и ожидал известий от нашего Балтийского флота, отправившегося в Стокгольм с ответным недружественным визитом. Он вышел в море на следующий день после бегства англичан и представлял довольно грозную силу, а если учесть, что к нам присоединились жаждущие крови предателей датчане…

Одновременно с морской операцией в Финляндию вошла армия Кутузова. Поддержанная вновь образованной добровольческой дивизией, состоявшей преимущественно из поляков. Поставленный над ними генерал Багратион поначалу всеми силами отказывался от назначения, ссылаясь на полную невозможность обеспечить боеспособность волонтеров на должном уровне. Но Петру Ивановичу пришлось смириться… тем более его солдат подразумевалось использовать в первую очередь как трофейные команды. Ну и заодно как громоотвод для недовольства местного населения.

Михаилу Илларионовичу, ввиду приближающейся зимы, не требовалось совершать чудеса героизма — всего лишь нависнуть над Швецией дамокловым мечом. В первоисточнике, правда, он над головой нависал… тут же, если посмотреть на карту, больше похоже на откляченную задницу. И коли риксдаг не склонен к французской любви, то поневоле пошлет войска для парирования возможной угрозы с тыла. А мы… мы пока с фасадной части поработаем.

В самой России тихо — народ затаил дыхание в ожидании плюшек и плюх. Тут уж кому что достанется. Произошло несколько крестьянских бунтов, причем с одним из них случился полный конфуз — из-за проклятых англичан как-то упустили из виду братьев Воронцовых, и оба успели записаться на службу в штрафной батальон. Поэтому наспех подготовленное народное возмущение превратилось в сущий балаган, которым, впрочем, все участники остались довольны. Мужики получили вольную с землей в аренду, а новоявленные штрафники — гарантию личной неприкосновенности на все время службы. Думается, их теперь и на пенсию никогда не выгнать.

Крепостное право я так и не отменил. Честно говоря, просто испугался последствий. Объявлю всех вольными… Дальше что? Все станут счастливы? Единственное, что сделал, это издал указ, по которому владеть крестьянскими душами разрешается только отслужившим в армии или во флоте не менее пятнадцати лет и вышедшим в отставку в чине не ниже майорского. Но даже этого оказалось достаточно уже для дворянских волнений — некий тамбовский дворянин Антонов произнес в тамошнем Благородном собрании зажигательную речь, уличавшую Александра Христофоровича Бенкендорфа в подмене настоящего императора на фальшивого, сколотил отряд из восторженных недорослей и ушел в леса, намереваясь скопить силы и двинуться на Петербург во главе Третьего народного ополчения. Курьез послужил немалой забавой и поводом к частым тренировкам тамбовского гарнизона — солдаты, отправлявшиеся против бунтовщиков, имевших одно только холодное оружие, стреляли из ружей горохом и крупной солью. Оперетка, одним словом. Чистая оперетка!

Дела в Европе обстояли немного хуже — неприятно оживилась Австрия, из Парижа доносили о полном уничтожении египетской армии Наполеона, так и не дождавшейся нашей помощи. Буонапарте, говорят, негодовал по поводу отказа русского царя, то есть моего отказа, поставить пушечное мясо для la belle France. Врет, скотина, как сивый мерин. Я разве отказывал? Наоборот, целиком и полностью согласен был — на определенных условиях. Моя ли в том вина, что на выполнение этих условий у французов банально не хватило денег? Жмоты!

А в остальном все тихо и спокойно — ждем известий из Стокгольма. Да, чуть не забыл… на свадьбе Федора Толстого и Лизаветы Лопухиной, будучи изрядно подшофе, вместо «горько» кричал: «Гитлер капут!» На следующий день в Петербурге и окрестностях арестовали одного Гидлера, двух Хитлеров, нескольких Гитлевичей, неизвестно отчего — Булгакова и, наконец, сенатора Хитрово. Потом, правда, разобрались и отпустили с рекомендацией сменить фамилию, особенно последнему.

— Павел! — Голос императрицы за спиной заставил вздрогнуть от неожиданности и спрятать за голенище сапога неосмотрительно оставленную на столе фляжку. — Ты опять грустишь в одиночестве?

— Дорогая. — Стараюсь не дышать в сторону Марии Федоровны. — Душа моя, я вовсе не грущу, а работаю с бумагами.

— Вот именно, Павел. Все время работаешь, работаешь, работаешь, и никакой личной жизни.

— Личная жизнь? Солнце мое, если что-то и было раньше… Сама знаешь прекрасно — ты умнее и красивее всех этих прости… хм… фрейлин.

— Возможно, — императрица улыбается нехитрой лести. — Но разве разговор об этом?