Десятый праведник - Любомир Николов

Буше нашел спички, и огоньки гасли один за другим в его ладонях.

— Не смотри, идиот!

Но Николай смотрел вниз как завороженный, не в силах оторвать взгляд, даже когда приходилось нагибаться за очередным мешком с песком. Что-то происходило со зрением, и он видел сцену с поразительной ясностью, несмотря на увеличивающееся расстояние. Угольная куча действительно тлела, распространяя вокруг кровавое зарево, которое превращало белые одежды лежащих иоаннитов в кардинальские мантии. Последняя тройка вышла вперед.

Звякнула печная дверца. Наконец-то Буше удалось запустить двигатель.

— Ложись!

Он собрался выполнить приказ, но тело не слушалось. Словно по какой-то собственной, неподвластной разуму программе, оно продолжало нагибаться за новыми мешками, а голова автоматически поворачиваться, чтобы не пропустить ни мгновения гибельного зрелища. Первый иоаннит пошатнулся в нескольких шагах от кучи, упал, скорчился у рассыпанного сундучка. Второй, споткнувшись о него, бессильно рухнул на землю. Оставался последний — предводитель, с уверенностью подумал Николай, хотя с такого расстояния невозможно было точно определить. Красноватое сияние усиливалось, забивая пламя костров. Качаясь, словно пьяный, иоаннит прошел мимо неподвижных тел, упал на колени, поднялся и последним усилием воли бросился вместе с сундучком в центр разгорающегося пекла.

В страшный миг вселенской, ледяной тишины в котловине вырос шар ослепительно адского огня, ночь превратилась в день, и на круче отчетливо проявилось каждое деревце, каждый листочек. И на дирижабль со зверским ревом обрушилась ударная волна взрыва. Николай отлетел к противоположному борту, от страшной боли в спине у него перехватило дыхание, и он распластался на полу. По соседним горным вершинам прокатилось эхо взрыва. Гондола качалась, словно маятник, что-то скрежетало и трещало, но они остались живы, невероятно, потрясающе, живы!

Он почувствовал руки Буше, которые помогли ему подняться.

— Как ты?

Боль в спине стала утихать. Переломов не было. Тишина мешала ему думать, стискивала мозги со всех сторон.

— Это был не ядерный взрыв, — глухо сказал Николай.

Полицейский кашлянул:

— Очевидно. Очередной провал, но они на правильном пути. Рано или поздно они своего добьются.

Ветер усиливался, свистел в стропах, в ивовых прутьях гондолы, заглушая шум двигателя. Луна показалась из-за рваных облаков и снова скрылась. Буше встал.

— Пора убираться отсюда. Черт его знает, сколько радиоактивного мусора носится в этом воздухе. — Его голос вновь стал металлическим и властным. — Иди на нос и следи за курсом. Двести восемьдесят градусов запад-северо-запад.

Лишь теперь Николай почувствовал холод. Дрожа, он наугад шагнул вперед, и ботинок зацепился за что-то на полу. Он нагнулся. Пальцы наткнулись на холодящий ствол пулемета.

Вот и решение, мелькнуло в уме. Это выход, спасение от рабской зависимости. Один выстрел, и конец! Больше никто не услышит об Алене Буше, никто не найдет его хладный труп в горах. Он должен это сделать!

«Но ведь он спас меня, — возразил внутренний голос. — Жизнью рисковал ради меня».

«Чепуха, — сказал Николай. — Буше в роли спасителя! Да он ломаного гроша за меня бы не дал, если бы я не был участником в его непонятной игре. Этот тип — просто маниакально упрямый полицай, который понятия не имеет, что такое жалость и сочувствие».

Его пальцы обхватили дуло пулемета. Другой рукой он нащупал приклад. Почувствовал, как напрягаются мышцы на слегка согнутой спине. Он был готов резко выпрямиться, развернуть дуло и нажать на спуск.

И в этот момент сквозь шум двигателя до него донесся спокойный голос:

— Если ты решил меня убить, советую подождать, по крайней мере, до приземления. Останешься без пилота, тебе — крышка.

Безупречная логика. Холодная и не по-человечески расчетливая, как и сам Буше. Николай вздохнул, оставил пулемет и прошел вперед, где на приборном щитке слабо фосфоресцировали несколько циферблатов.

— Курс? — крикнул голос с кормы.

Он пригляделся, увидел кружок компаса.

— Почти запад. Двести шестьдесят восемь.

Винты меняли направление. Дирижабль медленно начал разворачиваться направо. Стрелка дрогнула и поползла по широкому кругу циферблата.

— Строго запад, — объявил Николай. — Теперь на два градуса северней… пять… восемь… двенадцать… Чуть назад… Готово, ровно двести восемьдесят!

— Высота?

— Тысяча восемьсот метров.

— Хорошо, — довольным голосом отозвался Буше. — Продолжай следить за курсом и высотой. Если будут отклонения, сразу же сообщай мне… К твоему сведению, шансов у нас не так уж много. В баке трещина, горючее вытекает. Ночной полет, мон ами, ночной полет без горючего, без видимости и при сильном ветре. Так что не стоит жалеть об упущенной возможности. Ничего удивительного, если мы оба не доживем до утра.

Странно, в голосе полицейского не было ни намека на тревогу. Скорее, он радовался, таким извращенным образом, риску и смертельной угрозе. Как наркоман, подумал Николай. Только вместо того, чтобы накачиваться гашишем, морфием или алкоголем, подвергает свое тело напряжению, чтобы насладиться адреналиновой волной.

Луна опять показалась низко над горизонтом, почти напротив них. На мгновение его охватило чувство, подобное тому, которое толкает ночных бабочек лететь на огонь свечи — чувство, что некая гипнотическая, всемогущественная сила овладевает всем его существом, затягивая в загадочную светлую дыру на черном небосклоне. Болезненно засосало под ложечкой, и, чтобы избавиться от головокружения, он закрыл глаза, а потом отвел их от луны. Дирижабль летел над мрачными хребтами горных вершин на высоте ниже трехсот метров. Далеко справа, почти параллельно курсу их следования, смутно поблескивали воды длинного Вельтбургского озера.

Он посмотрел на табло и вздрогнул.

— Высота тысяча семьсот метров!

— Ясно. Выправим, — ответил Буше и добавил зловещим голосом: — Пока.

Двигатель заурчал более мощно, и Николай почувствовал, что они начали подниматься. Он опять взглянул на табло.

— Тысяча семьсот пятьдесят… восемьдесят… Тысяча восемьсот… Эй, мы продолжаем подниматься! Тысяча восемьсот пятьдесят.

— Знаю, — резко оборвал его полицейский. — Молчи!

Что-то случилось с двигателем. Он работал явно с перебоями. Николай оглянулся назад и увидел, что светлый кружок на печной дверце еле помаргивает. И вот, прямо у него на глазах, моргнул последний раз и погас. Кончилось горючее.

— Сбрасывай оставшийся балласт, — велел Буше. — И все, что только можно. Газ вытекает, видимо, где-то порвалась обшивка.