Тот, кто был равен богам - Джеймс Баркли

Но, кто бы из них ни был прав, сейчас ими овладело одно и то же чувство. Утро обещало быть великолепным, но это ощущение было обманчивым. И, хотя небо наливалось прозрачной синевой, которую постепенно пятнали облака, в воздухе повис едкий приторный запах. Калайус пах бедой.

К ним начали присоединяться самые любопытные из беженцев, глядя на побережье, поверх стен Ултана, в сторону Исанденета, кончики самых высоких шпилей которого можно было увидеть в ясное утро, такое, как сегодня. Катиетт скосила глаза влево. Между нею и Меррат стояла та самая iad, с которой она разговаривала вчера на марше, а за ее спиной виднелся ее давешний спутник. Ее звали Онеллой, и если Катиетт сможет спасти хоть кого-нибудь из нынешней передряги, это будет она.

— Не думаю, что тебе нужно видеть это, — сказала она.

— А что это? — спросила Онелла.

— Внушающая ужас энергия, вырвавшаяся на свободу, — ответила Катиетт, остро ощущая собственную беспомощность, что было для нее крайне непривычно.

— Туали захватили власть, — предположила Онелла.

Катиетт покачала головой.

— Ты ищешь не того врага и не в том месте. Это рука человека, которую направляет cascarg иниссул. А негодяи туали лишь воспользовались случаем, чтобы творить зверства и попытаться усилить свое влияние.

Онелла хотела что-то возразить, но тут над городом вспыхнуло зеленое зарево, окрашенное коричневыми тонами, и по океанским волнам побежали мертвенно-лиловые сполохи. Небо засверкало мириадами вспышек темно-желтого цвета, осыпавшимися вниз, подобно увядшим лепесткам. Они падали на землю, выбрасывая искры света до верхушек самых высоких шпилей. Жадное и злое ослепительно-желтое пламя вгрызалось в беззащитные бревна.

Катиетт с трудом проглотила комок в пересохшем горле. В душе у нее поднималась холодная ярость, прокатившаяся по всему телу. Творились чудовищная несправедливость и зло. Источником этого зла являлась эльфийка из клана Инисса. Жрица, движимая жадностью, преувеличенным чувством собственной значимости и стремлением уничтожить все, что создал Такаар. Сознавать это было больно. Ведь короткая память считалась позором у народа Инисса, ее соплеменников.

— И что мы будем делать? — прошептала Меррат.

— Ждать, — ответила Катиетт. — Действовать в соответствии с прежним планом. Скоро вернется Та… Ауум и Серрин. И тогда мы получим ответы, а быть может, и знамя, под которым пойдем в бой.

— Ничего не понимаю, — вырвалось у Онеллы, и девушка густо покраснела. — Прошу прощения, я не собиралась вмешиваться в ваш разговор.

— Это касается тебя так же, как и нас, — ответила Катиетт. — Чего ты не понимаешь?

В городе вспыхнуло не меньше пятидесяти пожаров. Демонстрация чудовищной силы, которую несли люди, продолжалась. Олмаат предупреждал их о том, что именно они увидят. Но он ни словом не обмолвился, как от такого зрелища сжимается сердце и замирает душа, так что даже воздух кажется нечистым и ядовитым, а земля под ногами — отравленной.

— Почему бы нам не вернуться, когда иниссулы восстановят порядок в городе?

— Порядок? — переспросила Меррат. — Ну, извини.

Катиетт покачала головой.

— Они не собираются восстанавливать гармонию. Не интересует их и ее поддержание. Если ты веришь в право иниссулов повелевать, тогда ты найдешь там друзей. Если же нет, тогда тебе лучше оставаться с нами.

— Но как можно восстановить гармонию после всего, что случилось с нами? — спросила Онелла.

— Потому что даже после Войн Крови мы научились жить вместе. Мы научились прощать. Но не будем загадывать наперед, потому что это подразумевает, что иниссулы останутся у власти.

— Вы полагаете, что они не сумеют подчинить себе кланы с помощью той силы, которой сейчас владеют безраздельно? — осведомился Ридд, спутник Онеллы.

— О, у меня нет никаких сомнений в том, что Исанденет покорится человеческой магии. Но больше всего я опасаюсь того, что случится потом.

— Почему? — спросила Онелла.

Катиетт пожала плечами.

— Потому что, будь я человеком и обладай я такой силой, вряд ли бы я захотела оставаться наемником на службе у эльфа.

Такаар взревел от боли, и Ауум не на шутку испугался за его жизнь. Такаар упал весьма неудачно, основательно приложившись головой о камень. Ауум помог ему подняться, не сбрасывая с плеч оленя, после чего поспешил в лагерь. Поначалу он никак не мог взять в толк, что произошло с Такааром. Его что-то укусило или ужалило? Или приключился приступ давнего недуга, с которым он сражался? Причина могла заключаться в чем угодно.

Но видимых признаков всех вышеупомянутых поводов не наблюдалось. При первой же возможности, когда тело Такаара более не сотрясали конвульсии, Ауум внимательно осмотрел его, разыскивая следы укусов или крошечные красные точки, свидетельствовавшие бы о том, что его что-то ужалило. Он ожидал обнаружить участки кожи, изменившие цвет, нарывы, язвы, пену в уголках губ, трещины на черепе, треснувшую кожу на ступнях. Ничего. Ровным счетом ничего.

Очевидно, тот припадок буйства, что случился с Такааром, был вызван процессами в его голове, но наблюдать со стороны за болью, терзавшей его, за отчаянной мольбой в его глазах, с которой он обращался к Аууму всякий раз, с трудом разлепляя веки, было мучительно. Ощущая свою полную беспомощность, Ауум попытался устроить мастера поудобнее, дав ему напиться и согрев его. Тот дрожал, как при лихорадке, хотя утро выдалось просто великолепным.

Ауум развел костер. Освежевав убитого оленя, он принялся жарить куски мяса на огне. Вскоре вокруг распространился умопомрачительный запах. Оставалось надеяться, что это поможет. Приступ у Такаара длился уже целый час, а между тем взошло солнце, и небо начало затягиваться облаками. Время от времени он начинал скрести ногтями землю, но тут же отдергивал руку, словно обжегшись о горячие уголья.

И вдруг глаза Такаара распахнулись. Он сосредоточенно смотрел куда-то мимо Ауума. Казалось, взгляд его был устремлен на запад, далеко за пределы тропического леса.

— Жадный, всепоглощающий огонь, — прохрипел он. — Шары, изрыгающие коричневую силу. Пожирающие все.

— Такаар? — Ауум склонился над наставником, чтобы тот увидел его и пришел в себя. — Вас что-то укусило? Или вы отравились чем-то?

— Он прожигает оборонительные порядки. Они бегут, но их следы обращаются в пепел. Зло разгуливает по улицам. Пожирает беззащитных. От него нет спасения. Почему до сих пор не пошел дождь?

— Он пойдет, — отозвался Ауум. — Скоро.

Но Такаар словно не слышал его.

— Разобщение. Бегство. Шпиль пожирают языки пламени. Они утратили веру. Надежда разбилась вдребезги.

— Пожалуйста, — сказал Ауум. — Поговорите со мной.

Голос Такаара понизился до бессвязного шепота. Ауум не мог разобрать ни слова. Тело наставника застыло в неподвижности, и лишь глаза судорожно вращались в глазницах. Он очень быстро мигал. И вдруг Такаар расслабился, успокоившись. Напряжение покинуло его, и он глубоко вздохнул. Дыхание его выровнялось.

— Они убивают нас, — сказал он. — А ведь мы сами открыли перед ними двери.

— Кто? — спросил Ауум. — Люди?

— Я знаю, для чего ты пришел сюда. Не настолько уж я глуп.

Теперь уже Ауум с трудом заставил себя взглянуть Такаару в глаза. Его взгляд проник ему в самую душу.

— Вы нужны нам, — сказал он. — И не только ТайГетен. Всем эльфам. Они постепенно разрушают все то, что создали вы. Мы вернемся во времена Войн Крови, если только вы не согласитесь встать с нами вместе. Вновь объединить нас.

Такаар приподнялся и сел, опираясь спиной на ствол дерева на своем бивуаке. Голова его тряслась, и смотрел он куда-то в сторону.

— Я знаю, что сам во всем виноват. И тебе необязательно еще раз напоминать мне об этом. Ты и так целых десять лет делаешь это каждый день. Дай мне подумать.

Ауум вдруг представил, как входит в Исанденет с Такааром, а тот нечленораздельно что-то бормочет и спорит с голосом у себя в голове. Хорош спаситель, нечего сказать. Юношу вновь охватили сомнения.

— Пойдемте со мной. По крайней мере, поговорите с ТайГетен и Молчащими. Они ждут вас. — Ауум глубоко вздохнул, сознавая, что следующие его слова могут привести к катастрофе в возбужденном эмоциональном состоянии Такаара. — Катиетт ждет вас.

Но Такаар отреагировал отнюдь не сразу. Он по-прежнему упорно смотрел в землю слева от себя. Рука его машинально поглаживала траву.

— Она еще жива? — Такаар кивнул самому себе, и по щекам его потекли слезы. — Она — причина моего предательства. Моей трусости. Я всегда был недостоин ее внимания и любви. И успешно доказал это, не так ли?

Ауум ничего не ответил. Такаар, похоже, заглянул себе в душу. Аууму оставалось только молиться, чтобы он нашел там силу, которая понадобится ему уже в ближайшие дни.