Том 5. Кому на Руси жить хорошо - Николай Некрасов

Впервые опубликован: ПСС, т. XII, с. 301–341 (с ошибочным указанием, принадлежащим редактору тома К. И. Чуковскому, места хранения автографа: Центральный гос. литературный архив вместо частного собрания В. Е. Евгеньева-Максимова).

4) Автограф ИРЛИ Г — ИРЛИ, Р. I, он. 20, № 35, л. 1-20. Представляет собой 10 двойных листов (40 страниц) плотной писчей бумаги с двойной нумерацией: авторской нумерацией двойных листов («1-10») и принятой за основу архивной нумерацией одинарных листов («1-20,»). Текст написан черными чернилами с исправлениями чернилами и карандашом (последняя авторская правка). На полях семи страниц — пометы для набора и фамилии наборщиков. Заголовок чернилами: «Кому на Руси жить хорошо. Глава VI Последыш». После заголовка «Кому на Руси жить хорошо» карандашом вписан подзаголовок: «Часть вторая», а римская цифра «VI» исправлена на «V,». К подзаголовку относится подстрочное примечание: «Первую часть смотри в „От<ечественных> з<аписках>“ 1869-70 и 71 годов, NoNo и в отдельном издании: Стихотворения Н. Некрасова, часть 5. 1873 г.». В конце автографа дата: «5 янв. 1873 г.». Является наборной рукописью.

Впервые опубликован: ПСС, т. III, с. 339–342.

Есть основания утверждать, что сюжет главы «Последыш» сформировался в творческом сознании Некрасова еще в период работы его над первой частью поэмы, т. е. не позднее 1869 г.: бумага и чернила автографа ИРЛИ А, уже содержащего узловые моменты повествования о самодуре-крепостнике, от которого скрывают факт освобождения крестьян, идентичны бумаге и чернилам наборной рукописи «Пьяной ночи», а сам автограф находится среди рукописей первой части «Кому на Руси жить хорошо».

После опубликования «Последыша» реакционная критика упрекала поэта в том, что сюжет этой главы построен «на совершенно невероятном и, можно сказать, вполне бессмысленном анекдоте» (Реальнейший поэт. — РВ, 1874, № 7, с. 440; подпись: А. <В. Г. Авсеенко>). Между тем случаи такого рода имели место в русской действительности. Декабрист А. В. Поджио в письме к доктору Н. А. Белоголовому сообщал о подобном факте. В селе Щуколове Дмитровского уезда Московской губернии владелица имения скрывала факт освобождения крестьян от своего разбитого параличом мужа и «ежедневно счастливый еще помещик отдает по-прежнему приказания старосте: „Завтра — сгон, собрать баранов, баб не спускать“ и пр.» (Белоголовый И. А. Воспоминания и другие статьи. М., 1897, с. 111). К. И. Чуковский, указавший в комментарии к поэме на этот факт, высказал предположение, что он мог быть известен Некрасову от Н. А. Белоголового и положен поэтом в основу сюжетной ситуации главы «Последыш». И. Н. Кубиков усомнился в справедливости гипотезы К. И. Чуковского на том основании, что, познакомившись с Н. А. Белоголовым в ноябре 1872 г., Некрасов не мог за полгода написать такую большую вещь (Кубиков В. Комментарий к поэме Некрасова «Кому на Руси жить хорошо». М., 1933, с. 91–92). Поскольку многие произведения Некрасова были созданы в очень сжатые сроки, К. И. Чуковский счел возражение И. Н. Кубикова неосновательным. Но датировка автографа ИРЛИ А доказывает, что сюжетная ситуация главы «Последыш» зафиксирована Некрасовым значительно раньше знакомства его с Н. А. Белоголовым. Может быть, поэт имел другой, более ранний источник информации о случае в селе Щуколове, может быть, отталкивался от какого-то другого реального факта. Известно, например, что отец Некрасова, по словам самого поэта, «сошел в могилу <…> не выдержав освобождения, захворав через несколько дней поело подписания уставной грамоты.» (ЛН, т. 49–50, с. 142).

Опирался ли Некрасов при работе над «Последышем» на какой-то известный ему реальный факт или нет, важно, что сюжет главы подсказан ему сущностью социально-экономических отношений, сложившихся между пореформенным крестьянством и бывшими владельцами «крещеной собственности», когда «крестьяне в большинстве губерний коренной России остались и после отмены коепостного права в прежней, безысходной кабале у помещиков» (Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 20, с. 140). Сюжет главы «Последыш», построенный на резком столкновении интересов большого крестьянского коллектива и помещика-землевладельца, и отражает Факт кабальной зависимости «свободных» крестьян от помещика.

Хотя действие главы «Последыш», писавшейся в 1872 г., приурочено к лету того же года, когда семь временнообязанных мужиков начали свое странствие, она не уводила в прошлое. Подсказанная тревогами и надеждами 1870-х гг., она обращала внимание читателя-современника к самым животрепещущим вопросам дня и главному из них — вопросу о положении и дальнейших судьбах крестьянства, ибо в течение всего пореформенного десятилетия продолжался процесс его разорения и обнищания. Показывая страшную силу инерции прошлого, пережитки крепостничества в социально-экономической жизни России 1870-х гг., поэт говорит и о тех сдвигах, которые произошли за десятилетие в народном сознании, о пробуждении мысли народной даже в самом глухом захолустье.

Глава «Последыш» намечает важный перелом в идейном движении всей поэмы. Не отказываясь от намерения рассказать о встречах странников с чиновником, министром, царем, автор «Кому на Руси жить хорошо» в 1872 г. выдвигает на первый план вопрос о поисках путей к народному счастью, определив этим в какой-то степени направление дальнейшего развития действия. Но на этом этапе работы главу «Последыш» Некрасов считал сюжетно завершенной и закончил ее эпилогом, из которого читатель узнавал, что крестьяне с наследниками Утятина «тягаются доднесь».

Цензор Н. Е. Лебедев писал о «Последыше» в феврале 1873 г. в своем докладе Главному управлению по делам печати, что эта глава «отличается <…> крайним безобразием содержания и, не имея никакого литературного и художественного достоинства, носит характер пасквиля на все дворянское сословие», что здесь «поэт хотел представить в мрачном свете и отталкивающем виде не только прежних дворян, владельцев крепостными, но и настоящих, так как молодые наследники представлены им также бесчестными и не сдерживающими данного слова». На основании того, что «означенное стихотворение может служить возбуждением антагонизма между высшим и низшим классами общества и составляет оскорбление для дворянского сословия», цензор требовал изъятия этой главы поэмы из журнала «Отечественные записки» (ГМ, 1918, № 1–4, с. 90). После того как «Последыш» был все-таки опубликован, Цензурный комитет вторично обратился в Главное управление по делам печати, по-прежнему резко характеризуя это произведение и считая его типичным «для определения характеристики журнала» (там же, с. 91).

«Последыш» был встречен разноречивыми суждениями критики. Наряду с беглыми упоминаниями (так, «Биржевые ведомости» в № 78 за 1873 г. писали о «новом отрывке» из поэмы Некрасова: «При оригинальности склада он отличается выдержанностью и дышит чисто народным юмором, так что некоторая его растянутость почти не утомляет читателя»), появились развернутые рецензии.

Восторженно, по ее собственным словам (см.: ЛН, т. 49–50, с. 582), отозвалась о новой главе поэмы А. Г. Степанова-Бородина. Отметив оригинальность названия главы, она пишет о князе Утятине: «Все в характеристике Последыша <…> исполнено глубокой жизненной правды… Перед нами так и встает <…> фигура этого вымершего на Руси типа». А про отповедь Агапа Последышу замечает: «Тут старый князь в первый раз услышал вольную, непринужденную речь мужика» (Журналистика. — Новое время, 1873, J& 7; подпись: А. С).

Положительно оценил «Последыша» В. П. Буренин, назвав его лучшей главой «Кому на Руси жить хорошо» и увидев в нем «художественную правду в соединении с современной общественной мыслью». По мнению критика, анекдотичность сюжета не снижает впечатления, ибо анекдот здесь «возведен художником па степень события, имеющего широкое и глубокое жизненное значение». Некрасов «превосходно обрисовывает, с одной стороны, тип замирающей крепостнической, „барской“ власти, а с другой, — отношение к этой отжившей власти крестьянства». Утятин — «это типический образ отжившего бесправия, которое называлось крепостным правом», которое «не хочет признать себя побежденным, в безумии отвергает естественный ход жизни и умирает, окруженное смехом и презрением народа…». Но в своих положительных оценках «Последыша» Буренин стремится представить дело так, что явления, изображенные Некрасовым в новой главе поэмы, всецело принадлежат прошлому России и не имеют никакого отношения к русской действительности 1870-х гг. (Журналистика. — СПбВ, 1873, № 68; подпись: Z).

В грубом и издевательском тоне писал о «Последыше» В. Г. Авсеенко. Авсеенко обвинял Некрасова в том, что поэт «никогда не поспевает со своей сатирой вслед за действительностью и обличает крепостное право ровно через 12 лет после его отмены»; приписывал Некрасову «водевильное отношение к народу» (русский мужик никогда «не станет забавляться бессмысленными фарсами, которые представляются столь забавными петербургскому поэту»); не верил, что отношения крестьян к дворянам «до такой степени проникнуты злобного ненавистью, как это кажется г. Некрасову» (Реальнейший поэт. — РВ, 1874. № 7, с. 454, 441, 442; подпись: А.).