Девушка с голодными глазами - Маша Царева

– Уж я-то знаю, – вздохнула я.

– После Оленьки была Варвара. А потом Надюша. С Надюшей я расстался сегодня утром. Просто собрал вещи в чемодан, оставил записку на кухонном столе и ушел, пока она спала… Весь день слонялся по городу, сам не свой…

– А вечером решили броситься с моста.

Петр грустно кивнул. Как ни странно, его трагедия более не казалась мне театром абсурда. Я перебралась на подлокотник его кресла и погладила его по голове. Он с готовностью приник к моей груди – в этом порыве не было ни капли эротизма, скорее он нуждался в материнской поддержке. Ему необходимо было почувствовать, что он не один.

– Ну ладно вам, ладно, – я гладила его волосы. – Все еще наладится. Вы встретите женщину, которая будет любить себя такой, какая она есть. Которую не переубедят ни соседки, ни подруги-манекенщицы, – я говорила это и самой себе не верила. Если такие женщины есть, то уж не в этом безумном городе, помешанном на перфекционизме.

– Не могу же я заточить ее в хрустальной башне, – невесело усмехнулся Петр, – запретить ей читать журналы и смотреть кино. Отвадить всех ее безумных подруг… Все они были потрясающими женщинами, все пять моих бывших жен. Такими разными, красивыми… И с чего они взяли, что лучше быть как все? Почему все считают, что торчащие ребра – это красиво? Что отсутствие зада украшает девушку? Почему они предпочли из уникальных экземпляров превратиться в банальных штампованных кукол?! Не понимаю… Вера, я так разнервничался. Наверное, я вас шокировал.

– Немного, – улыбнулась я. – Просто в последнее время мне все больше попадались мужчины, не считающие пышечек за женщин. Никогда не задумывалась об обратном полюсе этой ситуации.

– Спасибо вам, Вера. Вы замечательный человек, так мне помогли. Наверное, мне просто надо было выговориться… Но я такой эгоист. Вывалил на вас свои проблемы и даже не поинтересовался вашими. Вы, кажется, сказали, что у вас тоже черная полоса?

– Ну… Вроде того, – замялась я. После его исповеди мне казалось неприличным говорить о своей борьбе с лишним весом. Кстати, наверное, год назад я была женщиной в его вкусе. Хорошо, что я не имею сентиментальной привычки расставлять по квартире собственные фотографии. А то он сразу бы понял, с кем имеет дело, и подумал бы, что мое сочувствие имеет глумливую подоплеку.

– Расскажите мне, – почти весело попросил Петр, – вы тоже расстались с мужчиной? Вера, а может быть, выпьем чаю? Мне на нервной почве всегда есть хочется. Не против, если я сделаю себе бутербродик?

Я машинально кивнула, все еще углубленная в свои хмурые мысли. Петр отправился на кухню, бодро загремел чашками. Он только успел подойти к холодильнику, а я уже почувствовала озоновый холодок приближающейся катастрофы. Жуткий момент – ты прекрасно понимаешь, что сейчас произойдет нечто ужасное, но сделать ничего не можешь.

Не могла же я с воплем «Не-е-е-ет!!» броситься ему наперерез.

Поэтому я просто стояла, прислонившись к дверному косяку, и, закусив нижнюю губу, наблюдала за его действиями. Вот он открывает дверцу холодильника. Улыбка медленно сползает с его лица. Он удивленно смотрит на поросшие инеем пустые полки, потом переводит взгляд на меня… С некоторых пор я и правда не держу дома продуктов. Так удобнее – меньше соблазнов. Пакетик обезжиренного кефира, заветренный кусочек сыра, надкушенный ржаной хлебец. И – вот ужас – пузырек с красноречивой надписью «Пилюли от аппетита».

У него было такое лицо, что моя рука инстинктивно дернулась к телефонной трубке, звонить 03. Все краски схлынули с лица Петра, его щеки ввалились, губы посерели, а подбородок затрясся от гнева. В тот момент ему можно было дать и пятьдесят лет.

– Ты… Так ты… Как ты могла… Я рассказывал, а ты смеялась… Это все подстроено…

– Петр, успокойтесь, – начала было я, но, остановленная его взглядом, притихла.

С делано равнодушным лицом он прошествовал в прихожую, долго не мог попасть в ботинки. Когда он завязывал шнурки, пальцы его тряслись, как у алкоголика. А мне почему-то хотелось плакать.

– Ты просто ничтожество, Вера, – он старался держаться холодно, но его голос все еще дрожал, – женщины сходят с ума из-за таких, как ты. Ты подаешь дурной пример. Ты втискиваешься в детские шорты и смеешь этим гордиться. Хотя что хорошего может быть в том, что у взрослой бабы зад, как у подростка. Своим видом и образом жизни ты внушаешь другим комплексы. Люди сходят с ума. Красивые женщины превращаются в скелетов.

– Подожди, я просто…

– Я не желаю ничего слушать. Это ты виновата в том, что моя личная жизнь пошла коту под хвост. Ну может быть, не лично ты, – он криво усмехнулся. – Но такие, как ты. Вы все из одного лагеря, и когда-нибудь я пойду на вас войной. Вы изменили культ красоты, исказили само понятие «красивая женщина». По-моему, вас надо отлавливать, запирать в вольерах с колючей проволокой и насильно вталкивать вам в горло бруски сливочного масла. И отпускать только, когда на вас лопнут ваши джинсы!

– Постойте, я…

– Не надо, Вера. Я ухожу. И знаете – мне жаль, что сегодня вы меня спасли. Скажу даже так – это какая-то издевка, что меня спасли именно вы.

Он ушел, а меня еще долго била нервная дрожь. Завернувшись в одеяло, я подошла к зеркалу и посмотрела на свое изможденное лицо. Скулы острые, глаза запали, кожа пожелтела, лицо словно мумифицировалось.

Болезненная худоба идет не всем. Если худая Наталья Водянова выглядит как спелый персик, это вовсе не значит, что выпирающие косточки – единственно возможный рецепт красоты. Как послушная марионетка, я последовала воле Нинон. Но у нее модельная фигура от природы, а у меня – полные колени и ямочки на щеках.

Мне стало дурно.

Я прилегла на пол и обняла голову руками.

Не знаю, сколько времени пролежала я вот так, на прохладном полу, завернувшись в одеяло и притянув колени к груди. Кажется, у меня звонил телефон. Кажется, я слышала писк разряжаемого мобильника. Кажется, за окном то светлело, то снова становилось темно. Мне было все равно. Я была окружена ватным коконом равнодушия. Не чувствовала сквозняка, голода, жажды. В какой-то момент мне начало казаться, что я больше не живой человек, я всего лишь часть этой пыльной квартиры, намертво вросшая в старенький паркет.

В дверь кто-то звонил, потом стучал, потом колотил ногами – но я даже не повернула головы. Я равнодушно прислушивалась к чужим голосам:

– Кажется, у нее горит свет! – это говорила соседка, тетя Надя.

– Надо ломать дверь, – гулкий мужской голос, встревоженный. Кажется, Гениальный Громович. Господи, ему-то что от меня понадобилось?

– Да брось! Наверное, загуляла, Верка такая! В последнее время ее не узнать. Нацепит шмотки блядские и уходит.