По Северо-Западу России. Том 2. По Западу России. - Константин Константинович Случевский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Юрьев. Анатомический театр
При подобных воззрениях удивительно не то, что Император Александр I видел кусочек Рейна в Эмбахе, что он создал и так богато снабдил немецкий Дерптский университет, а то, что, несмотря на этот молодой порыв великодушие, Император в указе об учреждении университета все-таки упомянул о том, что он создается «для Русского государства» и «на службу отечеству».
За время более чем восьмидесятилетнего существования на новых условиях университет переживал самые разнообразные эпохи бытия; взгляды и веяния менялись, менялись генерал губернаторы, менялось непосредственное начальство — попечители учебного округа.
Первым по времени, до 1817 года, попечителем был Клингер, проводивший большую часть времени в Петербурге, поэт и друг юности знаменитого Гёте; местные источники не дают о нем прямых указаний, но приписывают первое утверждение самостоятельности университета профессору Парроту, о котором упоминалось.
С 1817 года попечителем назначен князь Ливень, действовавший в полном единении с ректором Эверсом на утверждение обособленности в чисто-немецком духе; этому много способствовало назначение его впоследствии, в 1828 году, министром народного просвещения. За время князя Ливена ежегодная сметная трата казны на университет возвышена с 126,000 руб. на 337,000, кроме того выхлопотано: на клиники 15,000 руб., на ботанический сад 31,000, на библиотеку 55,000, на анатомический театр 57,000, на обсерваторию 71,000, на хозяйство 65,000, на научные путешествия 52,000 и пp. и пр., всего на 1.002,166 рублей; все это, конечно, на ассигнации.
Юрьев. Астрономическая обсерватория
Крупны эти цифры, но князь Ливен, будучи впоследствии министром, сам объясняет в письме 1830 года, что «Дерптский округ, и в особенности университет, это моя слабая сторона, и я испытываю относительно него некоторую невероятную болезненную чувствительность» (wunde Reizdarkeit). За время Ливена прочно устроились студенческие корпорации, в 1822 году лифляндцы и эстляндцы, в 1823 — рижане, каждая в своей обособленности.
Преемником его по попечительству, с 1828 года, назначен советник, сенатор, барон Пален, уволенный от этой должности в 1835 году, причем назван в указе генерал-лейтенантом.
При нем, хотя и без «невероятной болезненной чувствительности», исключительное положение университета продолжало укрепляться и оказалось уже настолько сильно ко времени назначения третьего попечителя, Крафштрема, что когда, с конца тридцатых годов, вслед за июльской революцией и польским восстанием, началось введение в наши университеты значительной большей дисциплины и число студентов ограничено 300, юрьевский университет продолжал сохранять свой особую физиономию и сделался даже центром оппозиции, как, например, по известному в те дни делу профессора теологии Ульмана.
Крафштрему наследовал в попечительстве, с 1854 года, Брадке. Помимо основания университетской церкви, значительного увеличения средств и учебных пособий, попечитель достиг также восстановления права университета выбирать самостоятельно ректора и проректора, и при нем «признаны правительством» студенческие корпорации.
По смерти его, в 1862 году, вступает в попечительство граф Кейзерлинг, и замечается новое увеличение средств и окончательное утверждение полной независимости в избрании профессорского персонала. Оба управления, Брадке и графа Кейзерлинга, были не чужды агитационного, в немецком смысле, характера. В 1870 году назначен Жерве, довольствовавшийся, как здесь говорят и находят это лучшим в «русском чиновнике», тем, что предоставил все университетскому самоуправлению. Надо заметить, однако, что он счел за нужное переехать из Юрьева в Ригу и, так сказать, механически, хотя отчасти, освободиться от угнетавшей его мероприятия университетской среды. Это было хорошо, и поэтому не продолжалось. Ему наследовал Сабуров, которому, как когда-то князю Ливену, путь отсюда лежал к министерскому посту.
В книжке «Die deutsche Universitiit Dorpat» неизвестного автора, из которой многое из сказанного здесь заимствовано, тайный советник Сабуров назван «опаснейшим» попечителем округа. Он начал с того, говорится в книжке, что вернулся из Риги в Дерпт. «В несколько недель, замечает автор, достиг он такой популярности, какой не пользовался ни один из его предшественников... Барский дом его был открыт всем и каждому. Весь Дерпт со своими профессорами и студентами, дворянами и гражданами лежали у ног попечителя...» Вот что значило попечителю вернуться в Юрьев! Картинка эта, за правду которой, конечно, ручаться нельзя, поставлена автором с той целью, чтобы доказать, что этим путем тайный советник Сабуров достигал со стороны дворян и университета уступок quasi-невероятных: ему не противоречили, например, когда «он говорил открыто, что хочет русифицировать прибалтийский край», и он достиг образования учительской семинарии, то есть такого учреждения, которое, будто бы, «опасно для немецкого характера края». «Пятнадцать лет управления такого попечителя, сказано в книжечке, — и все прибалтийские провинции потеряли бы свое немецкое сознание и всю силу сопротивления». В Петербурге «не поняли», однако, этой единственно правильной системы обрусения, и назначен был, немногим чем отличавшийся от своего предшественника во взглядах на русское дело в крае, новый попечитель — барон Штакельберг, уступивший, наконец, место тайному советнику Капустину, который не замедлил перенести управление попечителя в Ригу.
Совершенно прав Эккарт, когда говорит, что «только с тех пор, как существует в прибалтийских губерниях юридический факультет университета, можно быть уверенным в пользовании старым правом, которое одно служит залогом их самостоятельного существования».
Юрьев. Развалины замковой церкви
Нет никакого сомнения в том, что именно в юрьевском университете сходятся и сплетаются все обособленности края, потому что еще очень недавно, вплоть до мероприятий самых последних дней, все три губернии получали всех своих деятелей и получают их в большинстве до сих пор из юрьевского университета, начиная от становых (гакенрихтеров) до предводителей дворянства и всего обширного, сплоченного персонала лютеранского духовенства.
Петр I, даруя немцам право возобновить стушевавшийся в 1710 году университет, поставил непременным условием существование в нем особой кафедры славянского языка. Александр I открыл его «на пользу всего Российского государства». 19 декабря 1836 года, при Уварове, университету предписано, чтобы он не давал ученых званий без испытания в русском языке; позже, чрез пять лет, объяснено, чтобы, без строгого экзамена в русском языке, студентов на курсы не принимали. в 1842 году учреждена кафедра по русскому праву, и Высочайшее повеление гласило о чтениях на обеих кафедрах на русском языке; в 1846 году состоялось уваровское предписание, чтобы, кроме курса русской словесности, в каждом факультете было введено еще одно чтение на русском языке. Эти Высочайшие повеления и министерские распоряжения плохо соблюдались: в русском языке не испытывали, чтения не введены, об обязательности посещения
