Москва в эпоху Средневековья: очерки политической истории XII-XV столетий - Юрий Владимирович Кривошеев

смерти или плена, укрывшись в окрестных лесах [Клюг 1994: 51]. Кроме того, к западу смещалось население Переяславской земли, часть которой до поры составляла Тверь. Связано это было с тем, что восток Переяславского княжения пострадал от татар особенно сильно[195] [Штыков 2004: 48–49]. На рубеже XIII–XIV вв. усилившееся Тверское княжение привлекало к себе все более пристальное внимание верхов древнерусского общества – бояр. Первая крупная боярская группа прибыла сюда, очевидно, в тревожных 1293–1294 гг. Вторая, более значимая и по численности, и по представительности, – после смерти великого князя Андрея Городецкого [Штыков 2006: 72]. Все это, безусловно, усилило военно-политический потенциал Тверской земли и позволило со временем проводить более агрессивную внешнюю политику [Штыков 2006: 73].

Для идеологического обоснования своих политических устремлений Михаил Ярославич Тверской позаботился о составлении собственного летописного свода[196]. Не оказал ли князю в этом деле помощь и приехавший на север Руси митрополит Максим? Первоиерарх мог содействовать в получении необходимых для этого списков летописных записей из разных земель Руси[197], ведь он «имел возможность беспрепятственно получать летописный материал из местных епархий» [Насонов 1969: 247]. Во всяком случае, удобный момент для просьбы предоставить подобный список из новгородской владычной библиотеки представился Максиму во время поставления в архиепископы Феоктиста. Кстати, на берега Волхова митрополит ездил вместе с Тверским архиереем. Симпатизировать митрополиту должны были и в Рязани – хорошие отношения с местной кафедрой установились у него после решения вопроса о Черном Яре (об этом мы еще скажем ниже). Значит, Максим мог обратиться к ее властям с тем же: выслать материалы местного летописания. Таким образом, первоиерарх способствовал созданию нового крупного летописного свода Северо-Восточной Руси, в центре внимания которого оказывалась усиливавшаяся Тверь.

Владимир в то время терял свое значение, причем не только как центр земли, но и как собственно город: его хозяйство, по свидетельствам, полученным археологами, было в кризисе (см.: [Жарнов 2003: 50, 52, 53, 57]). Поддержать престиж города могла бы лишь передача его стола в собственность какой-либо одной княжеской ветви (так как великие князья, зная, что Владимир можно в любое время потерять, заботились главным образом о своем родном городе – своей отчине). Максим же не проявил здесь дальновидности и поддержал старый порядок в ущерб новому (передачу власти по боковой ветви княжеского рода, а не по нисходящей). А между тем митрополиту было бы выгодно опереться на сильную власть князя [Соколов 1913: 202–203].

Перенос митрополии, конечно, имел более серьезные причины, чем просто очередное разорение Киева татарами, он, как мы видели, соотносился с общей миграцией населения на северо-восток. Этот шаг давно назревал: его, безусловно, подготовили частые визиты первоиерархов – Кирилла и Максима. И если первый из них колебался между севером и югом, второй сделал окончательный выбор, но, как показала история, выбор этот был не совсем выверен: Максим «не мог отгадать, что Владимир со своей областью есть средство для князей, а не цель, ему нужно было избрать сильнейшего из борющихся, а борьба продолжалась» [Карпов 1864: 26].

В 1303 г. состоялся «снем» князей в Переяславле, на котором присутствовал и Максим [Приселков 1950: 351; ПСРЛ, т. XVIII: 86]. В результате съезда было выработано соглашение: спорный Переяславль остался за Юрием Московским, но с условием его перехода в руки наследника Андрея Городецкого на великокняжеском столе [Кучкин 1984: 129–131]. По мнению Н. С. Борисова, «можно думать, что… именно митрополит Максим нашел компромисс, позволивший хотя бы на время избежать войны между князьями» [Борисов 1995: 48]. А. А. Горский считает, что на итоги переговоров повлияло подкрепление Даниилом Александровичем каким-то образом своих притязаний в Орде и нежелание ханов слишком усиливать городецкого князя [Горский 2000: 42]. На наш взгляд, эти версии не являются взаимоисключающими: митрополит вполне мог найти данное мирное решение, всех устраивающее (в том числе татар) и одновременно требующее от всех (кроме ордынцев) каких-то уступок (которые в будущем каждый планировал компенсировать). Вместе с тем московский князь как политик разумный, конечно, старался защитить свои интересы в Орде, и это (наряду с его собственной силой) заставляло с ним считаться. Получал свои выгоды и Андрей Городецкий: противоречия Москвы и Твери после этого стали непреодолимыми. Безусловно, решение съезда было согласовано с ханской ставкой, но одного авторитета хана было для князей, видимо, недостаточно и для большей надежности договора отнюдь не лишним стало присутствие митрополита. Это свидетельствует о политической значимости русского первоиерарха.

После смерти Андрея Александровича Городецкого в 1304 г. законным правителем становился Михаил Тверской. Его соперником был Юрий Данилович. Митрополит употребил силу своего убеждения, чтобы удержать Юрия от борьбы за власть и от визита в Орду: «Блаженныи и приснопамятныи митрополитъ киевьскы и всея Руси Максимъ съ многою мольбою браняшеть ити в Орду, глаголя: “Азъ имаюся тобе с великою княгинею Оксиньею, матерью князя великаго Михаила, чего восхощешь изъ отчины вашея то ти дасть”» [ПСРЛ, т. VI, вып. 1: стб. 376]. Э. Клюг обосновал достоверность этого известия о вмешательстве митрополита, которая была поставлена под сомнение некоторыми историками [Клюг 1994: 100, 133]. На фоне этого выглядит странным мнение Р. Пайпса о том, что митрополит в это время предпочитал прочим городам Москву и лишь из «желания держать формальный нейтралитет» принял решение поселиться после ухода из Киева во Владимире [Пайпс 1993: 91–92].

Такие действия иерарха были вполне логичны: после переезда на север он сблизился с Андреем Александровичем и теперь действовал в интересах его союзника Михаила. Юрий же давал уклончивые ответы митрополиту, видимо, ссора с ним в его планы не входила. При этом неправильно видеть в действиях Максима только лишь политическую подоплеку: видимо, немалое значение имело и его простое желание не допустить нового кровопролития в результате междоусобия. Первоиерарх в данном случае выполнял свой долг пастыря [Штыков 2004: 89–90]. Возможно, именно убеждения Максима сыграли свою роль, когда Юрий в Орде отказался от великокняжеского стола в пользу Михаила, хотя и постарался насколько возможно минимизировать потери и отказался от спора за власть лишь в тот момент, «когда ставки взлетели до небывало высокой черты» [Борисов 1999: 92–94]. За традиционный порядок престолонаследия выступили и бояре покойного великого князя Андрея, переехавшие к Михаилу. Именно они должны были побуждать Тверского князя настойчиво добиваться в Орде великокняжеского достоинства [Черепнин 1960: 460–461]. Подчеркнем, что это был первый случай после нашествия Бату-хана, когда высшая церковная власть фактически оказалась в тесном союзе с князем нового политического центра, активно набирающего силу [Штыков 2004: 90].

В 1305 г. митрополит Максим скончался [ПСРЛ, т. I: стб. 528]. Его похоронили во Владимире, чем было