Виа Долороза - Сергей Парфёнов

– Подожди-ка! – прервал его вдруг министр внутренних дел. Голос у него изменился, стал бодрым и энергичным. – Михайлов ведь, кажется, сказал, чтоб мы ему свои предложения подготовили… Так? А давай-ка, под это дело мы все соберемся – я, ты, Линаев, Петров… Вязова пригласим от Министерства обороны… На военных за последнее время столько дерьма вылили, что он тоже молчать не будет… Соберемся и обсудим все хорошенько…

– Хорошо! – согласился Крюков. – Я поговорю с Линаевым и с Петровым, а ты бери на себя Вязова… Встречу ориентировочно назначай на послезавтра на вечер, на 19-00. Договорились?

– Лады! – коротко кивнул Тугго.

Они вышли на широкий кремлевский двор и расселись в поджидавшие их черные непробиваемые лимузины. Длинные машины, с ходу набрав мощными моторами обороты, выехали за кремлевские стены и резво помчались, развозя хозяев по их грозным ведомствам.

Теплое лето набирало силу. Улицы шелестели свежей изумрудной листвой, гомонили щебетом шустрых воробьев и клекотом ленивых сизарей, а рейтинг Михайлова, в противовес ожившей и буйно расцветшей природе, стремительно падал, приближаясь к нулевой отметке. Теперь уже Михайлов не устраивал никого – ни левых, ни правых и на днях даже центральная газета коммунистов "Правда" поместила на центральной полосе подборку писем, поносящих его и его реформы.

"Господин Президент!" – было напечатано на первой странице. – "Спасибо Вам за то, что развалили Союз, развратили молодежь, и пустили по миру великую державу…"

Михайлову, читавшему газету в своем кремлевском кабинете, показалось, что он уже где-то видел эти строчки. Он нахмурился, стараясь припомнить…

"Крюков! – наконец всплыло в его сознании. – Ну, да, конечно! Нечто подобное ему приносил председатель КГБ Крюков! Что-то похожее было в одном из писем… Может совпадение? – подумал он. – Нет! Каким бы ещё иным способом адресованные мне письма могли попасть в редакцию?"

– Сволочь! – громко выругался Михайлов в пустой тишине кабинета. – Сукин сын! Совсем уже распоясались! Ничего не боятся! Разгоню всех к чертовой матери!

И, не дочитав, скомкал газету и зашвырнул её в стоящую рядом мусорную корзину. Несколько секунд, он смотрел остановившимся взглядом на блестящую полировку стола, затем, желая убедиться, что взял себя в руки, взглянул на выглядывающий из корзины скомканный газетный лист. На измятой бумаге четко вырисовывались причудливо изогнутые буквы названия – "ПРАВДА". В этот момент телефон на широком столе тревожно зазвонил. Михайлов нервным движением снял трубку и поднес ее к уху. Голос адъютанта произнес:

– Товарищ Президент, к вам генерал Плешаков…

Михайлов недоуменно нахмурился. Сегодня он не планировал встречаться с начальником службы охраны – он привык, что Плешаков без вызова или без предварительной договоренности не приходит и поэтому его сегодняшний визит выглядел странно.

– Попросите его к трубке, – сказал Михайлов. Услышав голос Плешакова, сухо произнес:

– Слушаю вас, Юрий Алексеевич…

– Алексей Сергеевич, прошу прощения, что без вызова – я всего на несколько минут… Я по поводу спецтранспорта для членов Верховного Совета, – голос у Плешакова был каким-то неприятным, неестественно лебезящим.

– Какого спецтранспорта? – машинально спросил Михайлов и наморщил лоб, пытаясь сосредоточиться.

– Вы сказали, чтобы все эти вопросы решались теперь только через вас, – быстро ответил Плешаков и в трубке стало слышно его тревожное, прерывистое дыхание.

Михайлов, наконец, понял, что Плешаков чего-то не договаривает…

"Черт, это ещё что за маскарад?" – подумал он сердито, но мозг его уже начал лихорадочно въедаться в путанную ситуацию:

"По такому случаю, как спецтранспорт, Плешаков не стал бы специально беспокоить, –подумал он, – такие вопросы решаются или по телефону, или докладной… К тому же вопрос со спецтранспортом давно обсужден, ещё раз поднимать его по своей инициативе Плешаков будет… Значит, почему-то не хочет говорить, что-то хочет сообщить один на один, с глазу на глаз…"

У Михайлова от предчувствия плохих новостей тоскливо заныло под ложечкой.

– Хорошо, заходите, – бросил он в трубку.

Плешаков зашел в кабинет, сжимая подмышкой пухлую коричневую папку. Вошел и плотно закрыл за собой дверь.

"Раньше папок он с собой не носил…" – механически отметил про себя Михайлов.

– Ну, так что у вас, Юрий Алексеевич. Что вы там ещё принесли? – спросил он сердитым голосом. Плешаков широким шагом подошел к столу, и выставил перед Михайловым маленький плоский магнитофон "Грюндиг". Увидев недоуменный взгляд Михайлова, пояснил поспешно:

– Алексей Сергеевич, это запись разговора Тугго и министра обороны Вязова… Сделана вчера вечером… Есть серьёзные основания думать, что некоторыми членами правительства готовится ваше устранение от власти… – и нажал на никелированную кнопку. Сначала из небольшого магнитофончика послышалось шуршание пустой ленты, а затем раздался приглушенный мужской голос. Плешаков торопливо покрутил пальцем маленькое колесико сбоку у магнитофона – прибавил громкости, и Михайлов явственно различил голос министра внутренних дел Тугго, слегка искаженный металлическим звучанием миниатюрного динамика:

– Дмитрий Васильевич, – говорил Тугго. – Пора определяться, кому мы служим и кому присягу давали…

А следом раздался легко узнаваемый глубокий бас министра обороны маршала Вязова.

– А ты меня за Советскую власть не агитируй, Борис Константинович… Без тебя разберусь… Только мне твоя политика, знаешь, вот уже где!

И из магнитофончика донеслись едва различимые хлопки, – Михайлов живо представил себе, как массивный Вязов стучит ладонью по широкой бычьей шее.

– Верю! – опять послышался голос Тугго. – Верю, Дмитрий Васильевич! Но мне ведь не за себя, а за страну обидно… Не только потому, что со времен Екатерины ни одна пушка в Европе без ведома России выстрелить не могла… И не потому, что над нами уже третьи страны смеются, хоть это и позорище! А потому, что без станций дальнего радиообнаружения, скажем в Прибалтике, ни Москву, ни Ленинград не защитишь… Потому, как обороноспособность наша по принципу единого пространства построена! А я тебя, Дмитрий Васильевич, как честного офицера знаю… И молчать ты не будешь, когда страну по углам начнут растаскивать… Поэтому и пришел…

Вязов угрюмо пробасил в ответ:

– Борис, давай начистоту! Раз пришел и не боишься, что завтра я пойду и передам наш разговор Михайлову, значит сказать чего-то серьезное хочешь… Ну, так говори! Только откровенно, как мужик мужику…

Тон у министра внутренних дел сменился с жесткого на вкрадчивый и доверительный:

– Дмитрий Василич, пора этот шабаш этот прекращать! Я хочу сказать, что есть люди, которые совесть не потеряли и в случае чего готовы головы свои подставить… Сейчас готовится совместное исследование аналитических служб КГБ, МВД, с привлечением специалистов Минфина, но и так ясно – сидим мы на пороховой бочке и фитиль короткий… Так, что думай сам… Только в расчет прими, что у Михайлова-то из поддержки никого, – одни пресс-секретари остались… А Крюков с нами, Павлов – с нами, Линаев – тоже за нас… С Верховным Советом, думаю, договоримся…

Несколько секунд после этого слышался сухой шелест пленки, а потом голос старого маршала устало произнес:

– Борис, ты вроде всё правильно говоришь, а в итоге всех собак опять на армию навешают? Да хватит уже! В России и так за всю историю больше всех царей перебили!

Плешаков на этом месте покосился на Михайлова и заметил, как у того на темени, изуродованном длинным родимым пятном, заблестели мелкие бисеринки пота. Из плоского магнитофончика тем временем опять раздался голос Тугго:

– Дмитрий Васильевич! Ты что ж думаешь, что я тебя на убийство Михайлова подбиваю? – голос Тугго налился обидой. – Да, ты меня идиота-то не считай! Михайлова надо просто заставить в стране навести порядок! Напомнить, что он президент, а не сопля на палочке! А что по-поводу "собак навешают"… Если так дальше пойдет от армии скоро ничего не останется… Скоро и навешивать будет не на что!

Михайлов, наконец, не выдержал и в раздражении махнул Плешакову рукою:

– Ладно, хватит… Выключайте… – и дождавшись, пока Плешаков щелкнет никелированной клавишей, спросил терпким голосом, не глядя в его сторону:

– Какие ещё сведения по этому вопросу?

– Пока больше никаких…. – Плешаков торопливо убрал со стола магнитофон обратно к себе в папку и исполнительно вытянулся. Михайлов неприятно скривился. Лицо у него стало некрасивым – тонкие брови сошлись на переносице, а губы стянулись в узкую гузку.