Дегтярев - Герман Нагаев

Радостные известия о победах советских войск, звуки победных салютов, разносимых радио, вдохновляли тружеников тыла, заставляли их работать с еще большим напряжением, чтобы приблизить час долгожданной победы.

Попрежнему много работал и Василий Алексеевич.

9 мая, как и всегда, он встал рано и вышел в сад поработать на свежем воздухе, чтобы набраться новых сил перед уходом на завод.

Утро было ясное — теплое и тихое.

Прополов грядку цветов, Василий Алексеевич сел на скамейку и закурил трубку с душистым табаком.

В эту минуту на аллее, ведущей к дому, показалась Вера Васильевна.

— Вася, Василий! — услышал он. — Иди скорей домой! Победа! Только сейчас объявили по радио!..

Через некоторое время, надев новый генеральский мундир, все ордена и медали, окруженный родными и друзьями, с огромным букетом цветов, прославленный оружейник направлялся на городскую площадь.

Улицы были забиты ликующим народом. Звучали музыка, песни, смех.

Василий Алексеевич был счастлив. Он обнимал и целовал рабочих, солдат, офицеров...

Вскоре после того, как на весь мир прогремели залпы в честь великой победы, Василий Алексеевич смог, наконец, поехать на курорт.

На завод он вернулся помолодевшим и снова энергично взялся за дело. Потекли заводские будни, полные труда и исканий. Дни вошли в выработанный годами регламент. В это время Дегтярев, как и все советские люди, работал с особенным подъемом.

«У него на все хватало времени и сил, — рассказывает его друг Михаил Судаков. — Я был поражен редкой организованностью и строгим, ничем не нарушаемым распорядком его дня.

Вставал он очень рано — не позднее 5.30 утра. Вымывшись холодной водой, сейчас же разжигал старинный тульский самовар.

После этого он обычно осматривал голубей и канареек, заглядывал минут на пятнадцать в сад и шел в столовую.

После чая, ровно в 6.50, раздавался сигнал шофера. Василий Алексеевич ехал на работу. Ни я, ни его близкие не помнят случая, чтобы он когда-нибудь опоздал на работу.

Обедать Василий Алексеевич приезжал тоже в строго определенное время. Перед обедом любил просмотреть газеты, после обеда — выйти во двор вспугнуть голубей или пройтись по саду. Провести 10—15 минут в любимом саду, где каждое деревце, каждый кустик были взлелеяны им, для Василия Алексеевича было отдыхом и зарядкой для остальной части рабочего дня. На работе же, как я знаю, он весь отдавался делу, ни одной минуты не тратя попусту.

После работы, если позволяла погода, Василий Алексеевич опять шел в сад, занимался прополкой цветов или окапывал деревья. А если было ненастье, делал что-нибудь по хозяйству. Он любил пилить и колоть дрова, что-нибудь чинить и исправлять. За такой работой он всегда отдыхал.

Много времени он отдавал депутатской работе. Иногда до позднего вечера принимал своих избирателей, беседовал с ними, давал советы или составлял письма по их жалобам и просьбам.

Проводив избирателей и поужинав, любил послушать чтение газет, посмотреть кинокартину (у него был свой киноаппарат). В дни Великой Отечественной войны он обычно после чтения газет приступал к обсуждению военных событий. Тут он оживлялся и иногда засиживался с нами до полуночи. Он глубоко верил в несокрушимость нашей армии, на вооружение которой отдавал все свои силы и способности. Верил в могучую силу русского народа и говорил об этом хотя и скупо, но горячо и страстно. Непоколебимо верил в мудрость и военный гений товарища Сталина.

Но как бы поздно мы ни засиживались по вечерам, в 5.20 утра звонил будильник, и мы, просыпаясь, слышали, как Василий Алексеевич раздувал свой старенький самовар.

Меня, как и многих других его друзей, Василий Алексеевич всегда поражал своей трудоспособностью и неутомимостью. Он всегда был бодр, весел, приветлив, добр. Все, знавшие его, сохранили его в своем сердце именно таким. А нужно сказать, что он обладал каким-то особенным свойством притягивать и располагать к себе людей. У него было множество друзей. Даже животные относились к нему с какой-то особой любовью.

Редкой любовью и привязанностью пользовался Василий Алексеевич у детей. Не было дня, чтобы к нему в сад не приходили дети: то свои внучата, то соседские, то пионеры, то ребята из детского сада.

Я никогда и нигде не видел людей, которые были бы так влюблены в свое дело, как он. Для него не было большего счастья, как творить, изобретать, работать для Красной Армии, для могущества советской власти, которая открыла ему, простому рабочему, путь к счастливой и радостной жизни»,

Встретив новый, 1946 год, 2 января Василий Алексеевич надел генеральский китель и, причесывая поседевшие волосы, подошел к зеркалу.

На левой стороне его груди сияла золотая звезда, ниже — три ордена Ленина, орден Трудового Красного Знамени и две медали, а на правой стороне — ордена Суворова первой и второй степени и орден «Красная Звезда» — награды Родины за многолетнюю беззаветную службу.

Он собирался в клуб на вечер встречи со своими избирателями, которые вторично выдвигали его кандидатуру в депутаты Верховного Совета СССР.

Появление Дегтярева на трибуне было встречено бурной овацией. Каждый из собравшихся прекрасно знал об огромных заслугах Василия Алексеевича перед народом.

На трибуну поднялся директор завода.

— Мы все знаем, — сказал он,— что заслуги Василия Алексеевича отмечены семью орденами и тремя Сталинскими премиями. Говоря о нем, нашем простом и скромном товарище, я вижу наших прославленных соколов, которые из его пулеметов сбивают фашистских стервятников в необъятных просторах синего неба. Я вижу моряков с военных кораблей Северного флота, высаживающихся на полуостров Рыбачий, и отряды грозной морской пехоты на холмах Севастополя с его оружием в руках. Я представляю себе страшные бои с немецкими танками под Москвой, Сталинградом, Орлом, которые победоносно вели мужественные бронебойщики, вооруженные противотанковыми ружьями Дегтярева. Мне представляются смелые налеты советских партизан с испытанным оружием Дегтярева на штабы и тылы врага. И, наконец, я отчетливо вижу перед собой героический штурм Берлина нашими доблестными войсками. Вижу стремительно наступающих солдат с пистолетами-пулеметами Дегтярева в руках. На фоне всех этих героических событий мне рисуется простое, ласковое лицо великого труженика — нашего славного Дегтярева. И мне хочется сказать, что среди нас нет человека более уважаемого и достойного. Попросим же его на трибуну.

Грянула музыка, раздались аплодисменты.

Василий Алексеевич поднялся на трибуну и тихо сказал: