Сладкая мука любви - Джил Грегори

Но девушка лишь глубоко вздохнула, и взгляд снова стал отчужденным, словно она попросту вычеркнула эту ночь из своей жизни.

– Нет, Гарретсон, это было вчера. А сегодня мне нет до тебя дела.

Он должен был бы чувствовать облегчение. Совершенно очевидно, что нелепая страсть, которую они ощутили друг к другу – вопреки всякой логике, вопреки всему, что их разделяло, – отгорела для Эммы Маллой.

Все это было прекрасно, просто прекрасно… Вот только ему-то не удалось покончить с этой историей. Может быть, на этот день, но отнюдь не навсегда.

Такер сел и свесил ноги с нар. Он с трудом удержался, чтобы не застонать. Как обычно, настоящая боль пришла не сразу, а много позднее побоев. Теперь болела каждая косточка, каждая мышца, каждая связка. Где-то ныло, а где-то дергало или слабо, но неприятно пульсировало, и можно было с легкостью определить, куда пришелся каждый удар. Впрочем, боль могла подождать. Эмма собиралась уйти, и не ясно было, увидятся они еще когда-нибудь или нет.

– Может, увидимся как-нибудь? – вырвалось у Такера, и в ту же минуту он почувствовал себя круглым идиотом.

– Это еще зачем? – осведомилась Эмма тоном, способным заморозить и эскимоса.

В глазах ее что-то мелькнуло на одно мгновение – и исчезло. Теперь они выглядели, как два кусочка бирюзы в глазах прекрасной языческой статуи.

– Все было лишь для того, чтобы перебеситься, не так ли? С этим покончено. Так мы договорились.

Эмме хотелось, чтобы Такер бросился к ней, схватил ее в объятия так грубо, как только пожелает, и сказал, что не отпустит ее, что все только начинается. Тогда ужасная пустота в душе исчезнет, сомнения развеются и вернется все то, во что она поверила на несколько часов.

Но он лишь молча смотрел с обычным своим непроницаемым видом.

– Что ж, прощай, – пробормотала девушка и повернулась к двери прежде, чем на глаза навернутся слезы.

– Любой договор можно пересмотреть, – послышалось за спиной.

Она оглянулась. Такер стоял теперь возле нар с задумчивым и несколько настороженным видом. На нем были только брюки, ничего больше. Она в отчаянии смотрела, как солнечные лучи пронизывали его спутанные волосы, золотили поросль на груди… И небо за окошком не могло соперничать с синевой его глаз. Вот только небо было приветливым, а глаза Такера – упрямыми и холодными. Они не всегда бывали такими, теперь она знала это. Совсем иначе он смотрел на нее на их импровизированном ложе страсти, когда они сплетались в объятии, которое было естественным, как дыхание. Ей казалось тогда, что можно утонуть в его глазах, в его любви…

Девушка резко оборвала неуместные мысли. Это была слабость, не более того, заставлявшая хвататься за соломинку. Что надеялась она прочесть во взгляде Такера? Сомнения в том, что страсть, которую они разделили, поставила точку на их влечении друг к другу? Надежду, что само это влечение не было ошибкой.

Но если он думал так, то почему молчал? Почему не пытался удержать ее? Он всегда был активной стороной, значит, и теперь поступил бы по-своему вопреки ее протестам. Но ничего не происходило, и Эмма поняла, что больше не выдержит.

– Не вижу причины пересматривать наш договор! – резко проговорила она. – Впрочем, если ты думаешь иначе, говори. Я слушаю.

– Думаю иначе? С чего ты взяла? Что до меня, все кончено.

«Она, должно быть, не чает оказаться как можно дальше от хижины и от меня!» – подумал Такер.

А почему бы и нет? В ярком утреннем свете все видится иначе, чем во мраке ночи. То, что казалось правильным или хотя бы допустимым, выглядит безумием. Распря между Гарретсонами и Маллоями продолжалась слишком долго, чтобы одна ночь любви могла перечеркнуть ее. Между детьми враждующих отцов возможны только неприязнь и недоверие, ничего больше. Когда-то они были слишком юными и неопытными, чтобы это понимать, и потому позволили прорасти семечку страсти, которое вдруг расцвело пышным цветом. Но цветение не длится долго. В огне кровной вражды не выживет никакой цветок.

Все отгорело, остался только пепел.

Но если так, почему он все еще испытывал властную потребность сжать эту девушку в объятиях и целовать до тех пор, пока статуя снова не оживет? Но что тогда? Катастрофа, бедствие.

Вне стен этой хижины для них нет будущего.

– Прощай, солнышко, – тихо сказал Такер.

Он заставил себя произнести это ровным, бесстрастным тоном. Если бы только нашлись слова, которые могли бы запасть ей в душу!

– Ты не женщина, а вулкан.

Он сказал это и понял, что совершил ошибку. Эмму передернуло, и глаза, начавшие оттаивать, снова заледенели. Такер отдал бы все на свете за то, чтобы эти слова не были сказаны, но понимал, что вернуть их назад невозможно. Он все равно что заклеймил Эмму, дал ей понять, что нашел в ней отличную партнершу для постели, но не более того.

Дьявольщина, но ведь он никогда прежде не был в постели с кровным врагом! Он не мог научиться галантности за те несколько минут, пока Эмма шла к двери! На деле он имел в виду, что она прекрасна, желанна, незабываема…

– Убирайся с нашей земли, Гарретсон! – процедила Эмма сквозь зубы. – Перемирие окончено, и с этой минуты ты находишься на вражеской территории.

Она изо всех сил хлопнула дверью и бросилась прочь не оглядываясь. Солнце щедро заливало землю теплом и светом, дали тонули в мягкой дымке, но девушке казалось, что она пробивается сквозь снежный буран.

Она не видела, куда идет, зная лишь, что к дому. Слезы текли и текли, и она даже не пыталась бороться с ними.

– Если я никогда его больше не увижу, это все равно будет слишком скоро! – бормотала она, спотыкаясь о кочки и кусая губы, чтобы не зарыдать в голос.

«Если я никогда его больше не увижу, я умру! Господи, пусть он появится, пусть скажет, что чувствует хоть что-то, хоть тень того, что я чувствую к нему!»

– О нет, ты не умрешь, Эмма Маллой! – упрямо сказала она себе, спускаясь с каменистого склона. Она шла все быстрее, потом пустилась бегом через ближайшее к ранчо пастбище. – Ты сильная, ты выживешь. Ты сможешь превосходно обойтись без Такера Гарретсона! Он тебе нисколечко не нужен.

Но, не удержавшись, она бросила взгляд через плечо. Там были горы, небо и луг, поросший сочной травой, – но Такера там не было.

Он и не думал догонять ее. С какой стати? Он ведь получил все, что хотел.

Слезы хлынули градом.

Глава 16

Впереди уже виднелись ворота с резной надписью «Эхо» на арке, когда позади послышался стук копыт. Меньше всего Эмме хотелось в эту минуту видеть кого бы то ни было, кроме разве что Коринны. Она надеялась упросить экономку передать отцу, что она дома и в полном порядке, и тем самым избежать неминуемых расспросов. Девушка жаждала укрыться в своей комнате, как в тихой гавани. Однако всадник пустил лошадь в галоп, торопясь догнать ее.