Самозванцы - Дмитрий Шидловский

Крапивин посмотрел на него исподлобья:

— Ну ты даешь, интриган. Настоящий царедворец. Расскажи-ка поподробнее, что вы там с вашим самозванцем удумали.

ГЛАВА 26

Рокош

— А теперь, панове, давайте выпьем за пана Крапинского, приехавшего к нам из Московии, — провозгласил пан Анджей. — Он не только привез нам денег на рокош, но и показал себя как славный рубака и хороший друг.

— Да ладно тебе, пан Анжей, — отмахнулся Крапивин. — Каким еще рубакой я себя показал? Ну, укоротил я этого наглеца, который про москалей гадости выкрикивал, так что с того?

«Вот попался бы ты мне под Новгородом-Северским или в Добрыничах, узнал бы, как я рублюсь на самом деле», — добавил он про себя.

— Э нет, пан Владимир, — улыбнулся во всю раскрасневшуюся рожу пан Анджей, — знатного бойца видно издалека. Ты не только ростом вышел, но и духом воинским. За тебя, друже.

Все сидящие за столом выпили. Крапивин тоже пригубил вина и повернулся к сидящему рядом Михаилу Линкевичу, начальнику городской стражи:

— Послушай, пан Михал, может, посты проверить?

— Зачем? — искренне удивился Линкевич.

Ему явно не хотелось выходить из-за стола, покидать теплую компанию, и отправляться в ночную темень под мелкий сентябрьский дождь.

— Так для порядку надо, — заметил Крапивин. — Мне показалось, что многие в караул пьяные пошли.

— Да пусть ребята повеселятся, — отмахнулся Линкевич.

— Нельзя так, мы на войне, — настаивал Крапивин. — Как пан Забжидовский с основным войском в поход против короля ушел, так его городок со складами и казной — лакомая добыча. Я бы, по крайней мере, на месте королевского гетмана обязательно сюда нагрянул.

— Король когда еще войско соберет! — фыркнул пан Михал.

— Если так караульную службу нести, то нас можно и с одной сотней взять, — огрызнулся Крапивин.

— Вот, хороший ты человек, пан Владимир, — усмехнулся Линкевич, — только скучный. Для тебя война — это караулы, дисциплина, провианта подвоз. Не люба шляхтичу такая война. Наше дело такое: увидел врага — так руби его. Не видишь — так мед пей и девок щупай. Жизнь коротка, а завтра еще и убить могут. Почто голову себе забивать?

Крапивин поморщился и отвернулся. Уже два с половиной месяца он жил среди шляхты и никак не мог привыкнуть к ее бесшабашности. После сражения под Новгород-Северским он не мог не признать отвагу и великолепную боевую выучку поляков. Рубились шляхтичи азартно и самозабвенно, в большинстве своем были храбрыми воинами, почитавшими трусость тягчайшим из грехов, великолепно владели саблей и пикой, на коне сидели, словно родились в седле. Весьма успешно управлялись они и с артиллерией, и с мушкетами (по крайней мере, не хуже русских ратников), однако недолюбливали огнестрельное оружие, предпочитая яростную кавалерийскую атаку перестрелке и артподготовке. Был у них боевой кураж, который очень многое значит в рукопашной схватке. Крапивин вспомнил дуэль с молодым шляхтичем, который при его появлении стал злословить о русских. Ни рост, ни солидный боевой опыт не дали тогда подполковнику решительного перевеса в дуэли. Поединок закончился через две минуты: Крапивин ранил шляхтича приемом, который показал ему когда-то Басов. Но все же Вадим отметил, что очень молодой еще шляхтич оказался для него, умудренного опытом бойца, весьма опасным противником. Подполковник вынужден был признать, что среднестатистический польский воин значительно превосходит русского в бою.

Но была в поляках невероятная безалаберность, повергавшая в шок офицера двадцатого века. Нечто подобное он наблюдал в своем мире, когда в качестве наблюдателя находился в частях египетской и афганской народной армии. Состояние противника всегда оценивалось примерно, «на глаз», вопросам обеспечения и координации действий войск уделялось минимум внимания, караульная служба была поставлена из рук вон плохо, а о дисциплине приходилось только мечтать. Но египтян и афганцев в двадцатом веке никто не воспринимал как серьезную силу.

А вот поляки в начале семнадцатого века считались одной из самых грозных армий Европы. Двести лет назад, в битве при Грюнвальде, они составляли ядро армии, нанесшей удар по немецким рыцарям, удар, который на триста лет прекратил немецкий «Drang nah Osten»[15] да и, по сути, предрешил будущую судьбу Тевтонского ордена. Потом именно польские шляхтичи сыграли огромную роль в остановке самой мощной на тот момент османской армии, двигавшейся на запад. Швеция всерьез опасалась агрессии со стороны Польши, а в конце семнадцатого века, по словам Чигирева, участие поляков в сражении на стороне Австрии должно было предотвратить захват турками Вены и остановить великий османский поход на Европу. Все это никак не вписывалось в представление о Речи Посполитой как о второсортной в военном отношении державе.

Главным стимулом для шляхтича в бою был вовсе не приказ командира, а желание блеснуть своей удалью. Единственным страхом — страх показаться трусом. Их, потомственных бойцов, заставляло действовать сообща только одно понимание того, что отсутствие согласованности непременно приведет к общей гибели. Все недостатки организации и дисциплины с лихвой окупались яростью атак и отчаянной рубкой, но Крапивин прекрасно понимал, что рано или поздно это лихое, заносчивое и недисциплинированное воинство столкнется с умелым противником, который нанесет ему серьезный урон.[16]

Застолье продолжалось. Рокошане в неисчислимых количествах поглощали всевозможную снедь и со страшной скоростью истребляли выставленные на стол хмельные меды и вина. «Господи, да как же можно так воевать? — изумлялся Крапивин. — Они же в зоне боевых действий! Или враги у них не лучше? Да нет, ведь я пришел сюда именно потому что поляки представляют опасность для моей страны, потому, что знаю о грядущей оккупации. Польской оккупации. В чем же их сила? Или, может быть, главное — это не их сила, а слабость самой России?

И тут с улицы донеслись дикие крики и хлопки выстрелов. Дверь зала распахнулась. Расхристанный шляхтич с обнаженной саблей в руке, выкатив глаза, заорал:

— Беда, Панове! Королевские войска идут!

— Пся крев! — закричал Линкевич, выхватывая саблю. — Ну, мы им сейчас покажем!

Опрокидывая столы и потрясая оружием, рокошане ринулись вон.

Выскочив на улицу, Крапивин огляделся. Слабо светила выглянувшая из-за туч луна, мелькали огни факелов, откуда-то со стороны городских ворот доносились редкие звуки мушкетных выстрелов и нарастал топот множества копыт. В мгновение ока Крапивин оценил обстановку. Было ясно, что нападающие уже ворвались в го-род, и теперь исход боя был предрешен.

Гул усилился, до рокошан донесся лязг, и вскоре на слабо освещенную факелами площадь вылетел отряд польских гусар. Их доспехи состояли из тяжелых кирас, поножей и стальных шлемов, надвинутых на глаза, а за спинами у них развевались огромные «крылья». Склоненными пиками они целились прямо в столпившихся на площади рокашан. Те подались назад, потрясая саблями, уже понимая, что сопротивление бессмысленно, но еще не до конца решив, стоит им погибнуть с гордо поднятой головой или сдаться на милость победителя.

В планы Крапивина не входило ни то ни другое. И он рванул. Перебежав площадь буквально перед самыми пиками несущихся вперед кавалеристов, он нырнул в одну из узких прилегающих к площади улиц. Двое гусар тут же повернули коней и ринулись следом.

Петляя по кривой улочке, Крапивин прекрасно понимал, что хотя кавалеристы не смогут разогнаться здесь во весь опор, но все же рано или поздно настигнут его. Сзади нарастал топот конских копыт. И тут подполковник увидел лестницу, прислоненную к одному из одноэтажных домов. Очевидно днем хозяин чинил крышу и забыл убрать лестницу. Крапивин с ходу влетел наверх. Под ногами заскрипела черепица. Во дворе отчаянно залаяла собака.

На улице появились преследователи. Первый, увидев, что жертва пытается уйти по крыше, нацелил на подполковника свою пику. Крапивин выхватил саблю и отразил удар, разрубив древко. Однако второй шляхтич, придержав коня, весьма проворно забрался на крышу прямо с седла. Пику он отбросил, в его руке сверкнула сабля. Крапивин встретил противника мощным ударом саблей сверху. Тот парировал его своим оружием, но заскользил по черепице и упал с крыши. Второй преследователь уже взбирался по лестнице. Когда он оказался наверху, Крапивин был уже тут как тут. Подполковник попытался, как и в предыдущий раз, скинуть противника на землю, но тот, отразив его выпад, контратаковал. Пытаясь уклониться, Крапивин поскользнулся и упал под ноги гусару. Немедленно сработал рефлекс спецназовца. Крапивин толкнул противника ногой в живот, и тот с отчаянным криком полетел вниз.