Жизнь с препятствиями - Феликс Кривин

Мой сосед по столу, в прошлом известный юморист, позднее известный поэт, а в последнее время известный прозаик, знакомил меня с болдинскими нравами и рассказывал о своем жизненном пути.

Да, у него уже был жизненный путь, который, несомненно, впоследствии станет известным, но для меня мой сосед сделал исключение, позаботясь, чтобы мне он стал известен уже сейчас.

— Почему я сатиру сменил на поэзию, а поэзию на прозу? Дорогой мой, в этом повинна арифметика. Да, да, простая арифметика. — Он кому-то кивнул, с кем-то раскланялся, кого-то прижал к сердцу и продолжал: — Возьмите прозаиков. Возьмите самых крупных. Льва Толстого возьмите, Достоевского, Тургенева, Гончарова… Затем Герцена возьмите, — говорил он, словно передавая мне холодную закуску, — Горького, Алексея Толстого, Паустовского… Кого еще? Бунина, Куприна… Каков средний возраст этих крупнейших наших писателей? Не трудитесь подсчитывать: ровно семьдесят лет.

Он доел первое и принялся за второе.

— Теперь возьмите поэтов. Тоже самых крупных, разумеется. Пушкина возьмите, Лермонтова, Некрасова, Тютчева, Фета. Блока и Маяковского. Есенина возьмите. Пастернака и Ахматову. Средний возраст — пятьдесят два. На восемнадцать лет ниже, чем у прозаиков. Вы понимаете?

Да, теперь я начал понимать.

— Ну, а теперь возьмем сатириков. Гоголя возьмем, Щедрина, Чехова, конечно. Затем Аверченко и Сашу Черного, Булгакова и Зощенко, Ильфа и Петрова. Из пародистов — сейчас пародисты в большом ходу, — так мы из них возьмем Архангельского. И что же нам говорит арифметика? Средний возраст — сорок восемь лет. Меньше, чем у поэтов, хотя из названных поэтов почти половина умерла не своей смертью. А сатирики, за исключением Петрова, погибшего на войне, все умерли своей смертью, но какой ранней! Гоголь и Чехов едва перешагнули за сорок, Ильф и Петров не дожили до сорока! А еще говорят, что юмор продлевает жизнь. Нет, дорогой, Джамбул прожил девяносто девять лет, но найдите у него хоть одно юмористическое произведение!

Я вежливо наморщил лоб, припоминая творчество Джамбула.

— Какой из этого вывод? Значит, что-то укорачивает сатирикам жизнь — почище, чем поэтам дуэли и самоубийства. Сорок восемь лет — средний возраст! Да если б Достоевский столько прожил, не видать бы нам ни «Бесов», ни «Братьев Карамазовых»!

Он доел второе и принялся за компот.

— Конечно, пока молодой, можно заниматься сатирой. И я занимался, вы это знаете! А как перевалило за сорок, думаю — стоп! Так недолго и помереть. И перешел на поэзию. Ну, конечно, жил сдержанно: на дуэли не стрелялся, самоубийством не кончал, смирял свои страсти. А как перевалило за пятьдесят — средний-то возраст поэтический пятьдесят два года! — стоп, думаю. И перешел на прозу. До семидесяти у меня еще десять лет Поживу, поработаю. А там, возможно, займусь переводами. Переводчики у нас живут долго, особенно если сатиру не переводить…

— То-то я смотрю, у нас мало сатиры…

— Естественно. Как же ее будет много, когда в ней люди не живут? И поэзии настоящей мало. В ней тоже люди не живут.

Я хотел сказать, что и прозы настоящей мало, но воздержался: мой сосед мог подумать, будто он мало написал.

За окном шумело Болдино, не слыша нашего разговора.

— Осень здесь чудесная, — вздохнул мой сосед-прозаик, допивая компот.

Ультрабелые стихи

Суд жизни

На суде, который над нами идет,

Родители наши — свидетели защиты,

А дети наши — свидетели обвинения.

Время отстающее

Когда часы отстают, время выглядит моложе.

И тогда непременно куда-нибудь опоздаешь:

Не заглядывайся на молодых!

Правило перехода

Количество!

Переходя в качество, оглянись по сторонам.

Чтоб хотя бы знать, в какое качество ты переходишь.

Цветы

Разные цветы плохо уживаются в общем сосуде.

Они ненавидят друг друга за форму листьев, за цвет лепестков.

Даже в общей своей беде они не прощают друг другу различия.

Человек и природа

Природа не устает зеленеть.

Открывая нам с вами зеленый свет.

Но мы почему-то упорно идем на красный.

Книги

Книга любит, когда на нее обращают внимание.

Пусть ее только раскрыли и сразу закрыли.

Но книга уже вобрала мимолетный взгляд

И долго будет потом вспоминать, как ее раскрывали.

Чиновник и поэт

Один сказал: «Поговорим в другом месте».

Другой сказал: «Поговорим в другом времени».

Дистрофики

Светлая радость на каждом лице,Каждое сердце поет и трепещет.Все говорят о счастливом конце,Все улыбаются и рукоплещут.

Крики слышны: «Молодец! Мо-ло-дец!»Вот и фанфары уже прозвучали…Грустно вздыхает счастливый конец:Если бы все это было вначале!

Человек впадает в детство,Как река впадает в море.Вырывается из тесныхБерегов и категорий.

Прочь заботы! Прочь напасти!Снова каждый юн и холост…Выпадает в жизни счастье,Как последний зуб и волос.

Слово «война» родственно слову «вина».Так утверждают словари и подтверждает исторический опыт.Правда, во все обозримые исторические временаВина ни разу не сидела в окопах.

Еще глядишь — прославишься сгоряча,А она не любит, когда ее оглашают.Вина бывает маленькая и неизвестно чья,А война бывает общая и большая.

Не смотри на годы, не смотри,Не живи календарю в угоду.Мы отменим все календари,Чтоб тебя не торопили годы,

Чтоб, не омрачая небосвода,Проносилось время над тобой,Чтоб была ты вечно молодой,Как тебя задумала природа.

Старый век свое отвековал,Но торопит годы и события.Прошлое не требует похвалИ не обижается на критику.

Будущему тоже все равно —Что ругай его, что возвеличивай.Только настоящее одноСуетно, тщеславно и обидчиво.

Современность читает — и все о себе,Даже то, что писалось когда-то.И находит себя она в каждой судьбе,И вмещает все лица и даты.

Потому что ей нужно в себе сочетатьВсе, что было и будет за нею.То, что было, уже не умеет читать.То, что будет, — еще не умеет.

Как чужую женщину, ту, что недоступна,От которой ничего не ждешь,Прошлое и будущее полюбить не трудно,Потому что с ними не живешь.

Как родную женщину, близкую, как воздух,Тот, каким попробуй надышись,Прошлое и будущее разлюбить не просто,Потому что между ними — жизнь.

Нетрудно быть Сократом в век Сенеки,Сенекой — в бурный век Джордано Бруно…

Чужому веку угодить нетрудно,Все трудности — от собственного века.

Как складывается жизнь?Она просто складывается и складывается,Иногда из того,О чем не думалось, не годилось.

Но как-то незаметноВсе скрадывается и скрадывается,Как будто она не складывалась,А вычиталась.

На базаре времениВечно одно и то же:Споры, ссоры,Швыряние шапок о землю…

Старики пытаютсяПрошлое продать подороже,Молодым не терпитсяБудущее купить подешевле.

По знакомой улице иду,По дорогам дальним и селениям.Обгоняю мысли на ходу,Оставляю их без сожаления.

Сколько я рассеял их в пути —На лесной тропе, на горном склоне…Может быть, идущий позадиИх еще когда-нибудь догонит.

Что сказать нашей памяти, ожиданию, нас томящему,Что сказать нетерпению: когда наконец, когда?На суде над прошлым все голоса принадлежат настоящему,А будущее томится за дверью, и его не пускают в залу суда.

И пока настоящее все рассмотрит, изучит и вызнает,И пока сбалансирует шансы возможных побед и потерь,Гадает за дверью будущее: вызовут или не вызовут?И смотрит с надеждой будущее на закрытую дверь.

Крылья у правды не выросли,Ноги болят и томятся.Хочется правде стать вымыслом,Чтоб от земли оторваться.

Нет в небесах справедливости:Высшие блага приемля,Хочется правдой стать вымыслу,Чтоб опуститься на землю.

Новые будни и новые праздники,Новые песни — и все же,Старая классика, старая классика,Ты все мудрей и моложе.

Время не старит тебя быстротечное,И не выходит из моды:Сейте разумное, доброе, вечное…В неурожайные годы.

Зачем нужен юмор?