О Понимании - Василий Васильевич Розанов

Понять существование есть первая и самая трудная задача науки как цельного миропонимания. Выходя из внутренней сосредоточенности, разум прежде всего встречает его. Познав себя и то, что совершается в себе, мышление обращается к тому, что лежит вне его, и первое невольное удивление и невольный вопрос его – что это такое, что существует этот мир? т. е. что такое это существование мира, что лежит в мире, отчего он существует, что такое существование само по себе? И чтобы разрешить этот первый и трудный вопрос, необходимо, чтобы предшествовавшее ему самоуглубление разума было не бесплодно; чтобы хорошо созданы были и учение о познающем, и учение о познавании как предварительные ступени для учения о познаваемом, существование которого предстоит понять теперь.

Трудность здесь состоит в запутанности вопросов; в том, что один вопрос переплетается с другим, и притом так, что, разрешая один, как будто запутываешь другой, уже разрешенный; а снова разбирая первый, опять затрудняешь второй, уже распутанный. Так, напр., определяя различные типы существования, как будто спутываешь вопрос об однородности, простоте существования; а снова восстановляя ее, как будто затрудняешь определение его типов как различных форм. Далее много представляет затруднений неясность вопросов, неточность границ их; как будто ускользает порою из-под мысли то, что мыслится, и из-под слова то, о чем говорится. Так с учением о потенциальном существовании: есть нечто в настоящем, что осуществится в будущем, следовательно, есть действительное существование потенциального пребывания, есть действительность в настоящем только возможного в будущем. Это полусуществование, однако необходимое для правильного мышления и для живой природы, чрезвычайно трудно уловить и мыслью, и выражением. Еще большие, хотя и однородные, трудности встречаются в учении об образующемся существовании: здесь, продолжая признавать его простым и потому неизменяемым, является необходимость говорить о его постепенном проявлении как переходе с каждым новым моментом в новое состояние, все более приближающееся к реальному, – является, таким образом, необходимость признать изменяемость в его состоянии. А между тем избежать этого невозможно, потому что трудно признать и то, что «существование» есть нечто сложное, и трудно признать одним обманом чувств явление происхождения, образования вещей. Во всех этих случаях, как бы невольно скользя по трудному вопросу, мысль незаметно стремится заменить его другим, ненастоящим вопросом – вопросом о потенциальности или образовании вещи существующей, а не самого существования, между тем как предмет изучения составляет именно это последнее: вещь, имеющая реальное существование, т. е. во всем своем объеме и во всех своих формах в некотором особенном значении имеет существование уже и в потенции, и в процессе; и оно то именно – неощутимое, только прозреваемое умом несовершенное существование целого, когда еще реальной формы его нет, и составляет здесь неудержимо ускользающий предмет познания. Наконец, есть случаи, когда как будто совершенно исчезает сущность того, о чем спрашивается в этой трудной форме науки; чувствуется смутно, что тут есть что-то, требующее познания, но не сознается, что такое это. Таково все учение о несуществовании. С одной стороны, наблюдая действительность, мы вынуждены думать и говорить: «этого нет, это не существует», следовательно, «есть несуществование этого»; а с другой стороны, «если несуществование есть, следовательно, оно существует, т. е. заключает в себе существование, и, не заключая ничего другого, есть существование», т. е. «несуществования нет, а есть только существование». Иначе невозможно примирить эти противоречия, как признав резкое различие между «несуществованием этого» и «несуществованием» безотносительным; приняв первое как очевидное для чувства; отвергнув безусловно второе как невозможное и немыслимое. Потому что ясно, что если несуществование есть, то оно есть существование, потому что есть; и вместе с тем ясно, что форма этой сделанной мною вещи есть теперь, когда я ее сделал, и нет вот теперь, когда я ее разрушил; есть цельность этой палочки, которую я держу, и нет этой цельности вот теперь, когда я ее переломил. Оба эти предложения безусловно справедливы, или по крайней мере одно никак не менее справедливо, чем и другое. Хотя – и это сомнение вновь все спутывает – что же такое «несуществование вообще», как не «совокупность всех этих единичных несуществований»; и каким образом справедливое относительно общего может быть несправедливо относительно частного, которое подходит под это общее, несомненно содержится в нем.

Еще несколько пояснительных слов о том, почему, кроме существующих вещей, мы признали отдельно еще и существование; и почему, несмотря на очевидную простоту его состава, признали различные формы в нем, как будто несовместные с этой простотой.

Существование нам представляется более общим и более неподвижным, чем существующие вещи; представляется неизменным, когда они изменяются, – и потому отдельным от них. Рассмотрим их соотношение и кажущуюся неразрывную связь: есть существование и есть существующая вещь; находится ли первое во второй как только свойство, присущее ей? Пусть вещь изменилась во всем, даже в сущности, – существование ее осталось неизменным; пусть она разложилась на невидимые элементы – осталось неизменно существование этих элементов и промежутков между ними; пусть исчезнут самые элементы – остается существование пустоты, образовавшейся из слитых в одно промежутков; пусть в пустоте появится что-либо вновь – будет существование появившегося. Словом, невозможно уничтожение существования – оно вечно, хотя вещи появляются и уничтожаются; следовательно, не оно в вещах, но вещи в нем; они то погружаются в него, то выходят из него, то изменяются в нем; само же оно стоит неподвижно. Вот почему, подобно тому как пространство, хотя оно наблюдается только в протяженных вещах, однако мыслится и существует независимо от этих вещей как высшее условие их бытия, как бесконечная возможность их конечного протяжения; так точно решились мы высказать, что есть вне существующих вещей существование, независимое от этих вещей, как другое, высшее условие их бытия, как вечная возможность их временного пребывания.

Признать, что есть различные формы существования, нас побудила необходимость различить то, что очевидно несходно; потребность различения есть основание классификации видов пребывания. Напр., дерево, уже выросшее, несомненно существует, и форму пребывания его мы назвали реальным существованием. Возможно ли ограничиться им одним и все другое признать или несуществующим, или существующим также? – вот основной вопрос. Если мы признаем, что дерево существует только тогда и только в той форме, когда и в какой форме оно выросло, то, следовательно, в семени дерева нет еще; т. е. что пока существует семя, существования дерева нет. Согласимся с этим и посмотрим, что из этого выйдет. Вот это семя мы разрушили, раздавили и разбросали его части. Дерева, которое могло бы из него вырасти, теперь также нет. Спрашивается, есть ли какое-нибудь различие в несуществовании дерева теперь, когда