Танки повернули на запад - Николай Попель

— Так ведь в городе наши люди, танки! — перебил Гусаковский.

— Да, товарищ подполковник, — и люди, и танки. Война как мы знаем, без жертв не обходится… Окруженное подразделение будет героически защищаться и выполнит свой воинский долг до конца. А силы, находящиеся восточнее города, я имею в виду вашу бригаду, товарищ Гусаковский, — пополнятся и во взаимодействии с подошедшими частями овладеют Бердичевом…

Офицеры — кто с интересом, кто с недоумением, а кто и сочувственно прислушивались к веско произносимым словам.

— На войне, — продолжал Ломчетов, — приходится порой жертвовать одними подразделениями, чтобы другие получили возможность выполнить боевую задачу. Это — азы, и прошу прощения, что я вам их напоминаю.

В летучке стало тихо. Монотонно стучал движок. В такт ему вспыхивало и опадало белое пламя лампочки.

Первым заговорил подполковник Сербии. Заговорил горячо, жестикулируя, поправляя указательным пальцем ржавые стрелки усов.

— Верно, совершенно правильно товарищ генерал нас учит, критикует наши ошибки, вскрывает недостатки… Надо нам перестраиваться в свете его указаний, делать выводы…

Гетман встал, исподлобья взглянул на Сербина, и тот умолк на полуслове.

— Вы, товарищ генерал, о живых людях как о покойниках говорите, — упругие щеки Гетмана побагровели, глаза сощурились.

Я знал, что Гетман — человек очень выдержанный и, если он идет на прямой конфликт с представителем штаба фронта, значит, протест его сильнее всяких иных соображений.

— Там люди кровью обливаются, — гремел Гетман, забыв о своих мудро-житейских правилах. — А вы, товарищ подполковник, — Гетман резко повернулся к Сербину, — больно спешите перестраиваться. Спешить надо было вчера ночью, когда Орехов вперед прорвался, а вы, вместо того чтобы с ним находиться, черт знает где болтались…

— Я высказал свое мнение, — поморщился Ломчетов. — А вам, товарищ генерал-лейтенант, решать.

— Не было так, чтобы танкисты своих братов на съедение врагу бросали, кипел Гетман. — От каждой нашей атаки Орехову великая польза. Даже если не ворвались в город. Мы на себя те силы оттягиваем, который. смяли бы его. Я атаки прекращу лишь в том разе, если прямой приказ дадут.

Гетман перевел дыхание и уставился на меня.

— Такого приказа вы не получите, — твердо сказал я. — Военный совет армии согласен с вашим решением.

Генерал Ломчетов выразил только свое личное мнение.

— Насчет того, что сил недостаточно — верно. Но не всегда же числом воюем.

Ломчетов поднял брови. Пожал плечами — поступайте, мол, как знаете, мое дело сторона.

«На войне не без жертв… пожертвовать одними, чтобы потом овладеть городом». Эти будто бы разумные доводы казались мне опасными, как зараза. От них сейчас веяло ледяным равнодушием. Я, как Гетман и Гусаковский, считал, что мы должны выручать окруженных товарищей.

Решил сегодня же поговорить с политработниками бригады о помощи окруженной группе. Помощь эта имела, помимо всего прочего, большой политический смысл. В своей пропаганде мы настойчиво проводили одну мысль: тому, кто боится окружения, не место в танковых войсках; будешь в окружении, твердо знай — тебя выручат любой ценой.

И вот человек с генеральскими погонами советовал махнуть рукой на попавших в беду танкистов, списать их со счета как «неизбежную жертву» и неторопливо, по всем правилам заняться подготовкой солидного наступления.

Немного стоила бы наша пропаганда, если бы мы так легко отказывались от помощи тем, кто попал в беду! А главное — с каким бы чувством уходили танкисты в глубокий рейд?..

Возбужденный голос радиста прервал мои мысли:

— Орехова слышу! Орехова!

Гусаковский сунул радисту блокнот. Карандаш быстро забегал по желтоватому разлинованному листу.

Мы читали из-за плеча радиста.

«1.1. 8:14. Ночь прошла спокойно. Противник вел артиллерийско-минометный огонь. Семь раненых умерло.

Плохо водой. Связались местным населением. Боеприпасы на исходе. Жду указаний».

Я взял микрофон. Назвался и с помощью установившегося у нас нехитрого кода передал в эфир:

— Все сделаем, чтобы помочь. Постараемся переправить боеприпасы и медикаменты. Противнику не дадим покоя. Военный совет верит в вашу стойкость. Держитесь, товарищи. Мы придем на помощь…

Потом поднес к глазам отпечатанные на машинке и подписанные Гусаковским реляции:

— Вы, товарищ Орехов, и лейтенант Петровский представлены к званию Героя Советского Союза…

Дважды прочитал весь список представленных к наградам.

Едва я кончил, дверь летучки распахнулась. Начальник разведки бригады громко доложил:

— Прибыл человек от Орехова — старшина Голомзик. И пропустил вперед невысокого старшину с мятыми погонами на черной, туго перехваченной ремнем телогрейке. Из пропоротой на рукаве дыры лезла вата. Левая ладонь белела свежим, только что наложенным бинтом. Старшина окинул всех взглядом широко раскрытых серых глаз. Скуластое крестьянское лицо было обожжено ветром и зимним загаром.

Мы сидели с Голомзиком в углу летучки. Подходил то один офицер, то другой. Послушает молча и спешит по своим делам. Раза два останавливался возле старшины генерал Ломчетов. Не выпуская изо рта трубку, сверлил Голомзика острыми черными глазами. Но Голомзик, рассказывая, никого и ничего не замечал. Он жил там, с окруженными в Бердичеве, и все происходившее по эту сторону было для него чем-то далеким и не совсем реальным. Он принес донесение и поведет обратно в окруженный город группу солдат с боеприпасами и медикаментами.

— Отправляйтесь отдыхать, старшина, — встал я. — Впереди нелегкая ночь.

— Да, товарищ генерал, ночка предстоит веселая… Вытянулся и строго спросил:

— Разрешите быть свободным?..

С улицы доносилась крутая ругань Гетмана. Гусаковокий резко кричал в телефонную трубку. Начальник штаба чертил красно-синим карандашом на большом листе, что-то приговаривая себе под нос.

Бригада готовилась к очередной атаке.

Но и новая атака не принесла нам успеха. Танки и стрелковые подразделения вернулись на исходные позиции.

Под вечер меня остановил Ломчетов:

— Я остался при прежнем своем мнении, так же, вероятно, как и вы при своем. Считаю нужным незамедлительно доложить свою точку зрения командующему фронтом, о чем и ставлю вас в известность.

Я пожал плечами. Говорить нам было не о чем.

Когда стемнело, группа Голомзика двинулась к передовой, чтобы пробраться в Бердичев. Со старшиной отправлялось десять бойцов и один фельдшер — все добровольцы. За плечами у них были вещмешки, набитые под завязку гранатами, бинтами, медикаментами. Голомзик получил также несколько свежих номеров армейской газеты.

Мы с Гусаковским стояли под запорошенной свежим снегом сосной. Мимо неторопливо, согнувшись под грузом «Сидоров», шли бойцы. Автоматы покачивались на груди в такт тяжелым шагам. Старшина Голомзик задержался около меня, кивнул головой и зашагал дальше в темень фронтовой ночи.

Неожиданно Гусаковский разговорился. До того он все время мотался по частям, а появившись ненадолго на КП, сразу хватал телефонную трубку.

Армейская судьба его складывалась негладко. В 1937 году он расстался с военной формой и лишь через два года, реабилитированный, вернулся в часть. Начал войну помощником начальника штаба танкового батальона, а вот теперь возглавил бригаду. Я чувствовал, что его несколько связывает присутствие начальства, особенно — молчаливо сосущего трубку Ломчетова. Гусаковский со своей сложной биографией воспринимал это по-своему.

— Из ума не идет давешний разговор с представителем штаба фронта, признался он. — Гоняешь круглые сутки туда-сюда, а в мозгу свербит одно — верно ли поступаем?..

Командование поддерживает, генерал Гетман согласен. Но и Ломчетов не вчера на свет белый появился, тоже понимает вроде. Откуда же у него такой ход мыслей? Не легко ли он чужими жизнями жертвует?.. Прежде думалось, для командира самое главное — верно оценить обстановку, оперативно принять решение и проводить его… Главное-то оно главное, да только это еще не все. Ломчетов не хуже других обстановку понимает, а вывод у него противоположный нашему… Не люблю, когда говорят: война без жертв не бывает. Кто же этого не знает? Зачем талдычить? Иной людей ни за грош уложит и спокоен: без жертв не бывает, для Родины ничего не жалеем… А жертва жертве рознь. Вот в чем суть…

Не впервой я наблюдал, как командир, получивший большую власть, начинает ломать голову над тем, что прежде представлялось совершенно ясным. В нем пробуждалась тревога за людей, идущих по его приказу на смерть.

К утру подтянулся артиллерийский полк и своим огнем дружно поддержал атаки танков и пехотинцев. Но и на этот раз кольцо прорвать не удалось. Немцы подбросили свежие силы, хотя значительную часть их вынуждены были использовать на отрывке новых траншей и отсечных позиций.