Искушение для ректора - Яна Соболь

он любил тебя, то не бросил бы здесь одну. Прости, Катя. Но я убью его, потому что он взял то, что принадлежит мне.

Я рассмеялась бы над его словами. Такими нелепыми они были. Но вид парня предупреждал об опасности. Инстинкты во мне вопили, чтобы я была осторожна!

— Что принадлежит тебе? — спросила я.

— Ты. И твой нежный цветок, который он сорвал и растоптал. Вы оба за это ответите.

Вот теперь в словах не было никакого фарса. Он выдал себя, назвав меня нежным цветком! Может и по пути в академию он проговаривался, но я об этом знать не могла! Папа не дал мне прочитать все письма преследователя, да я и не хотела пачкаться о чью-то больную психику.

И вот теперь я была один на один со своим маньяком!

Где же Шереметьев? Он в своем уме, что оставил меня одну посреди леса? Со мной могло случиться что угодно! И уже случилось!

Меня родители прятали от преследователя, а он нашел меня в самой глуши! А дальше? Что будет со мной, когда по плану Шереметьева я должна буду вернуться в академию?

Приедет и найдет мой истерзанный труп?

Или нет. Степан же маньяк, а не дурак. Он разделит меня на части и разбросает по лесу, чтобы волки не оставили ни косточки. От меня к утру даже следа не останется…

Но Шереметьев сам так решил.

Меня от страха выворачивало наизнанку, но лицо оставалось спокойным. Я понятия не имела, что меня ждет, но готовилась к худшему.

— Что ты хочешь? — прохрипела я.

Степан осмотрел меня с головы до ног.

— Раздевайся.

— Что?

— Раздевайся. Я хочу трахнуть тебя. Я слишком долго этого ждал и упустил возможность быть твоим первым.

— М-мои родители убьют тебя.

— Они не узнают, — усмехнулся он.

Я так и предполагала. Он изнасилует меня, а потом убьет… Обо мне не узнают ни родители, ни Шереметьев.

— А если ты будешь болтать, что встречаешься со мной, я покажу твоим родителям эту пикантную фотографию. А потом покажу ее твоему муженьку. Как думаешь, его впечатлит, какая ты шлюха?

Меня просто перекосило от злости на этого придурка. Я схватила с тумбочки первое, что попалось под руку, и с силой ударила Степана по лицу.

Он вскрикнул, отшатнулся и прикрыл щеку рукой. Я посмотрела на зонт, который сжимала в дрожащей руке.

— Не подходи, — звенящим голосом произнесла я, а потом не думая, выскочила на улицу и понеслась от дома прочь.

Я понимала, что он за мной погонится, но так надеялась, что устанет и не тронет меня. Или я хотя бы отсрочу время, ведь не станет он трахать меня в сугробе?

Одно я знала точно, этот придурок придумал, что влюблен в меня, но убивать по крайней мере не собирается.

Степан налетел на меня сзади. Сбил с ног. Мы оба повалились в сугроб. Я отбивалась, закапываясь все глубже и отпинываясь от парня.

Он злился и пытался выдернуть меня из сугроба, но каждый раз получал пяткой то по руке, то в грудь, то в бедро.

И все же силы были неравны… Степан скрути меня как щенка, взвалил на плечо и поволок обратно в дом. Только тогда, все еще сопротивляясь ему, я заметила огни фар на дороге. Они были еще далеко, но здесь не ездили проезжие машины! Кто-то направлялся в дом Шереметьева, и мне было пофиг кто, лишь бы скорее приехал и спас меня от насильника.

В доме Степан сразу потащил меня к кровати, бросил на нее и стал стягивать с себя ремень.

— Зачем? — испугалась я.

— Ты думаешь, я буду за тобой бегать по лесу? — зло бросил он, перехватил мне ремнем руки и привязал к спинке кровати.

Если бы это сделал Шереметьев, я бы уже текла сиропом от предвкушения. Но от методичных движений Степана мне стало плохо.

— Я давно мечтал развернуть тебя, как подарок, — вдруг признался парень изменившимся голосом. — Ждал, когда ты останешься в доме одна, а я смогу прокрасться к тебе в комнату и признаться в чувствах.

Степан неожиданно наклонился и разорвал на мне кофту и рубашку, оголив грудь.

Я не стала надевать бюстик, еще надеясь на возвращение Шереметьева, а теперь очень жалела об этом. Степан уставился голодными горящими глазами на мою грудь.

— Я буду кричать, — предупредила я.

— Не будешь, — прохрипел он, стянул с себя футболку, скомкал ее и затолкал мне в рот, вызывая рвотные позывы.

Я думала, что задохнусь, но лучше бы так и случилось, чем чувствовать все то, что стало происходить дальше.

Степан набросился на мою грудь, покрывая ее грубыми поцелуями, оставляя болезненные засосы. Он мял их пальцами, заставляя меня надрываться от боли с кляпом во рту. А когда его зубы вцепились в сосок, я сорвала горло, закашляла, из глаз полились слезы.

Где же та машина?

Где мой чертов спаситель?

А вдруг это дружок Степана и сейчас они разделят меня на двоих?!

Я закрыла глаза, пытаясь отрешиться от происходящего. Я тонула в боли и отвращении. Но мерзости становилось только больше.

Парень стянул с меня штаны и сунул свою лапищу в трусы. Я взвилсь и сразу заглохла, когда он с силой шлепнул по ягодице.

— Тварь. Какая же ты тварь, что отдалась не мне!

Под его руками затрещали трусы. Теперь Степан заговорил благоговейным тоном:

— Ты так прекрасна. Моя принцесса. Я влюбился в тебя с первой минуты, как увидел. Всегда знал, что вырасту и ты будешь моей.

Я сжалась, когда почувствовала его рот внизу… После болезненных укусов и ноющей груди, я ничего хорошего не ожидала.

Господи, пусть весь этот ужас поскорее закончится.

Я не открывала глаза, когда он сосал мои складки, когда трахал пальцами и злился, что я сухая, когда плевал мне на клитор, а потом растирал свои слюни между ног.

Я безмолвно рыдала и не переставала умолять, чтобы все поскорее кончилось. Я не смогу это пережить. Такого унижения и боли я не чувствовала даже при самых коварных наказаниях Шереметьева.

Степан не успел снять с себя штаны. Дверь в дом резко распахнулась, наверное ее выбили плечом, и в дверях спальни появился широкоплечий силуэт.

Спаситель или еще один насильник?

Я не понимала, кто это, но точно не Шереметьев. Его бы я узнала из тысячи.

—