Белый мыс - Тюрэ Эрикссон

Он прошел мысленно по широкой красивой улице вдоль залива, срезал путь напрямик по газону, поднялся на лифте на четвертый этаж и… Но он сам не знал, что будет дальше.

…Ни мрачностьПлаща на мне, ни платья чернота,………………………………Не в силах выразить моей души…

Громкий храп возчика пробудил его от мечтаний. Новый костюм – это совсем не мало, когда у тебя за всю жизнь не было одновременно двух костюмов, а старый уже превращается в лохмотья.

Оке решил отложить свидание до тех пор, пока ему не исправят пиджак, и пошел вместо этого в «Красную комнату». Там все было, как обычно: густой табачный дым, перезвон посуды и бездомные люди, дремлющие над чашкой кофе.

Внезапно монотонный гул прорезал энергичный, настойчивый голос:

– «Стбрмклоккан»! Покупайте «Стормклоккан», старейшую молодежную газету страны!

– Небось уже мохом поросла? – не замедлил откликнуться какой-то шофер-острослов.

– Смотри, как бы у тебя мозги не заросли!

Это вмешался ночной сторож, копаясь негнущимися пальцами в кошельке.

– Подай-ка газету, парень. Я тоже продавал ее, когда был в твоем возрасте. Ты бы посмотрел, что делалось во время великой забастовки 1909 года или во время борьбы за избирательное право и голодных бунтов 1917 года!

Проходя мимо Оке, газетчик почему-то не предложил ему газету.

– Эй, ты, мне тоже одну!

– Пожалуйста.

Газетчик продолжал свой обход по кафе и вернулся в конце концов к столу Оке:

– Можно присесть?

Он порылся в одном из многочисленных карманов своей куртки, прежде чем заказывать себе что-нибудь, и пробормотал:

– Э, нет, здесь у меня лежат деньги по сбору средств… Меня зовут Гуннар Гоффен, – продолжал он общительным тоном. – Ребята зовут меня просто Геге. Ты, конечно, сочувствующий?

– Конечно, – ответил Оке, хотя и сам не понимал, что это значит. Во всяком случае, Геге произвел на него симпатичное впечатление. Лицо открытое, мягкие черты, но карие глаза светятся решимостью и спокойным юмором.

Геге проверил еще один карман, побренчал мелочью в третьем и объяснил с улыбкой свои манипуляции:

– Понимаешь, я кассир в нашей ячейке. А когда к тому же ходишь без работы, то нет ничего опаснее, чем начать путать свои деньги с общественными. Не успеешь оглянуться, как ты уже оказался растратчиком. Даже газетные деньги я никогда не кладу вместе с кассой ячейки.

Геге болтал с Оке непринужденно, как со старым другом, и Оке ответил ему тем же, рассказав кое-что о себе самом и своей работе.

– Ты живешь в Старом городе? – спросил Геге.

– Нет, я переехал несколько месяцев назад сюда, в Норрмальм, на Каммакаргатан.

– Тогда ты можешь вступить в ячейку Васа. Я дам тебе рекомендацию, – заключил Геге и стал рыться в своих бесчисленных карманах в поисках бланка вступительного заявления.

– Да я…

Оке не знал, что ответить. Он вспомнил горячую, но тем не менее бесплодную дискуссию о наступлении и обороне, относительности равновесия и формах существования материи. Исследование подобных вопросов и определений представляло, возможно, большой интерес для опытных революционеров, но Оке боялся, что лично он будет чувствовать себя в ячейке так же неловко и одиноко, как на курсах машинописи.

– Чего тут еще сомневаться – вступай в нашу ячейку! Взносы у нас невысокие. Когда получишь билет, рассчитаешься. Собрание – на следующей неделе.

Геге заговорил на чисто стокгольмском диалекте, который нелегко было понять, но уж никак нельзя было назвать высокомерным. Он записал адрес и фамилию Оке и обещал известить его поточнее о собрании. Затем поспешил в следующее кафе.

Для того чтобы с площади Святого Эрика спуститься переулочкам района Атлас, надо было пройти целый яд арок и длинных лестниц. Ячейка расположилась в маленькой подвальной комнатушке с белеными стенами, свернутыми лозунгами в углу и гудящими водопроводными трубами вдоль потолка. Очевидно, здесь помещалось правление районной организации, но в данный момент венский стул у шаткого письменного стола был пуст.

Куда подевались члены ячейки? Собрание должно было уже начаться – Оке пришел с опозданием. Сегодня, как назло, было столько дел, что он освободился уже много спустя после закрытия магазина.

– Привет! Долго искал нас?

В двери, ведущей в маленькую соседнюю комнатку, появился Геге. Он распахнул дверь настежь и представил:

– Знакомьтесь – вот наш новый товарищ.

Семнадцать юношей и девушек глядели на Оке приветливо и внимательно. Они все уже расселись по местам и ждали начала собрания. Аксель Линд, секретарь, нервно рылся в своих бумагах. Он был прямой противоположностью Геге – длинный, светловолосый, с напряженным выражением нервного лица. Его внешность, жесты – все казалось Оке знакомым. Он где-то видел секретаря раньше, но, сколько ни напрягал память, не мог вспомнить точно, где и когда. Остальные члены ячейки были самые обыкновенные молодые люди, которых можно встретить на фабриках, в небольших прокуренных кафе, на задних лестницах шикарных квартир и в очередях на бирже труда.

Место председателя занимала девушка с русыми волосами и спокойными голубыми глазами. Она была одета в простенькое коричневое платье и казалась бесцветной в сравнении с остальными шестью девушками, но это впечатление развеялось, как только она ударила молотком по столу и заговорила.

Оке больше прислушивался к ее голосу, когда она читала повестку дня, чем к содержанию отдельных пунктов. Красивый, звучный и размеренный голос как бы возвышал девушку над обыденностью. Да он, собственно, и кормил ее. Не будь у Эдит Бенгтссон столь подходящего для телефонистки голоса, начальник отдела кадров большой фирмы, где она работала, давно уже посадил бы кого-нибудь другого к коммутатору за стеклянной перегородкой. На нее падало сильное подозрение в авторстве нескольких статей, в которых критиковались методы фирмы при найме служащих.

Прием Оке был утвержден дружным хором, после чего он со смущенным видом выслушал обращенные к нему приветственные слова председателя. Вот уж чего он не ожидал, что руководителем ячейки окажется девушка!

На стене позади нее были развешаны два знамени. Красная материя пылала на фоне голой бетонной стены.

Мы наш, мы новый мир построим, Кто был ничем, тот станет всем.

Именно из недр общества, из его подвалов должны выйти преобразующие, смелые, обновляющие идеи! Вот где его место! Здесь Оке нашел тот дух товарищества, который тщетно искал до сих пор. Он почувствовал такое же облегчение, какое испытывает путник, когда после долгого блуждания по незнакомому лесу выходит наконец на дорогу, ведущую в поселение.

После обсуждения внутренних дел ячейки и утверждения отчетов об учебной работе и распространении газет Эдит передала слово докладчику, который должен был открыть сегодняшнюю дискуссию.

– Товарищ Свенссон из райкома прочтет сейчас доклад «Единый фронт против фашизма», – сказала она и села между Оке и Геге.

– Главное сегодня – это защита остатков буржуазной демократии, которые еще сохранились в отдельных странах Европы. Что толку в едином антифашистском фронте, если он возникнет только в концентрационных лагерях! – начал молодой оратор.

Введение было явно позаимствовано из какой-нибудь передовицы с тем же названием, что и доклад, и все ясно почувствовали, когда докладчик перешел на свой обычный язык.

– Мы не должны недооценивать наших нацистов, хотя их как следует поколачивают, когда они появляются на улицах Сёдэр с длинными финками на поясе. Серорубашечники, коричневорубашечники и как они там себя еще называют – все они только смеются над запретом носить форму. Никто не мешает им устраивать провокации в рабочих районах. Но мы не должны рассчитывать на то, что споры о том, кому быть «фюрером», помешают сколотить из них штурмовые отряды против рабочего класса, когда дело пойдет всерьез… В настоящее время международный рабочий класс вынужден вести оборонительные бои, – продолжал он и удивился, почему Оке вдруг улыбнулся.

X

Оке подошел быстрым шагом к остановке и глянул вдоль улицы направо. Автобуса не было видно. Легкий мороз начал покусывать кончики пальцев, и он спрятал руки в карманах основательно поношенного, но еще теплого пальто, которое приобрел к рождеству в одной из лавок на Киндстюгатан на свои чаевые.

Над парком Обсерваториелюнден быстро неслась серая туча так низко, что, казалось, ее царапают ветки голых деревьев. Но снег не пошел, лишь несколько легких хлопьев закружилось в воздухе, тая при соприкосновении со щекой.

Несмотря на ветер, три башни в дальнем конце улицы были окутаны дымкой. Между позеленевшими медными кринолинами Большой церкви и церкви Св. Катарины торчала темным наконечником копья Немецкая кирка.

Оке приплясывал от нетерпения, расстроенный тем, что прозевал автобус. Теперь Курт снова встретит его у заднего входа – уже в халате – и сделает этакое манерное и презрительное движение рукой, поднося часы к глазам.