Воровка - Александра Лисина

с самого начала за нами следил, а как увидел, что я повернул назад… мне даже показалось, что все, больше не выпустит, а он вон как… послушался. Значит, за хозяйку тебя признал.

Я только фыркнула.

– Ты глаза его видел?! Такому не хозяйка, а цепь нужна! Тоже мне, великий кошачий король… Некоторых, как оказалось, даже клетка ничему не учит – все считает себя пупом земли. Засадить бы его обратно на пару месяцев… видно, мало досталось! Тьфу! Ты сам-то как?

Лех озадаченно пожевал губами.

– Живой вроде. Он просто не успел… ревнивый!

Я зло сузила глаза.

– Был бы у него для ревности хоть один повод, я бы, может, и поняла. А так… засунул бы он эту ревность себе знаешь куда?

– Тебе лучше вернуться, – обеспокоенно огляделся Лех.

– Нет. Мне надо вымыться и привести себя в порядок. А вот тебе действительно пора – не думаю, что он далеко ушел.

– Я тебя одну не оставлю!

Я так же неожиданно успокоилась.

– А что мне грозит? Ну сожрет он меня… вам же проще будет. Ну а если нет, то хоть живность по округе распугает. Тем более тебе все равно с ним не справиться. Поверь, я видела, на что он способен – это действительно страшно. Так что не дергайся и иди спать. Спокойной ночи. – Я обогнула Леха по широкой дуге, ободряюще похлопала его по плечу и как можно быстрее покинула поляну, пока он не опомнился. А чтобы ни у кого не возникло иллюзий или соблазна совершить какую-нибудь глупость, намеренно ушла гораздо выше по течению, отыскала уютное местечко, где меня и днем-то было бы затруднительно заметить. После чего скинула сапоги, разделась, оставив на себе только длинную белую рубашку, и с нескрываемым удовольствием забралась в теплую воду.

Ох, как же хорошо…

Оборотня я, как ни странно, бояться перестала. Скорее, внутри меня поселилась какая-то веселая, бесшабашная, ничем не объяснимая злость, слегка дурманящая голову и заглушающая робкий голос разума. Надо было, наверное, испугаться или почувствовать себя неуверенно от самого факта этой недолгой стычки с существом, которое могло одним ударом переломить меня пополам. Да я еще и в морду ему чуть не заехала сгоряча, наорала, обругала, едва не пнула… должно быть, он сейчас сильно злится? Но мне до смерти приелись его замашки. Надоело все время ждать подвоха. Шарахаться от каждого куста и с холодеющим сердцем высматривать, не появился ли где этот клыкастый монстр. Да Двуединого ради. Пусть себе рыскает по окрестностям. Пусть подсматривает, сколько хочет. Хоть язык себе от злости откусит, но больше я не поддамся и отказывать себе в удовольствии тоже не стану. А если это кому-то не нравится, то пускай катится на все четыре стороны!

Да-да, так я и сообщила вслух, искренне надеясь, что меня услышали. А потом занялась собой и выбралась на берег, только когда почувствовала себя совершенно спокойной. После этого мне стало так хорошо, что я даже не отказала себе в удовольствии поваляться на мягкой травке, тихонько намурлыкивая под нос старую песенку, которую так любил распевать но выходным мастер Ларэ. И в какой-то момент так увлеклась, что позволила себе улыбнуться, сладко жмурясь в свете выглянувшего месяца и наслаждаясь его мягкими объятиями. Неслышно урча, будто сытая кошка. Щурясь и едва не облизываясь.

Конечно, круглая луна нравилась мне намного больше, потому что и сила у нее была не в пример активнее, но и маленький ее краешек мог принести ни с чем не сравнимое удовольствие.

Под этим светом хотелось плыть, танцевать, отрастить себе белоснежные крылья и кружиться до упаду, словно трепещущий возле лампы, привлеченный ее светом мотылек. Казалось, только-только я закрыла глаза, а ноги сами собой меня куда-то понесли и начали двигаться в такт неслышной мелодии. Сначала одной, потом другой, третьей… и вот я уже снова танцую во сне. В кромешной тьме, под изогнутым куполом неба, купаясь в струях теплого ветра и несказанно радуясь своему счастью…

Наверное, ни у кого нет таких запутанных отношений с этим небесным светилом, как у меня. Но я не жалуюсь: луна дает мне силу и скорость, она исцеляет, защищает и бережет меня так, как не умеет никто в целом свете. Конечно, иногда она становится чересчур настойчивой, и тогда моя истинная сущность всеми силами рвется наружу. В эти моменты я ее немного боюсь. А временами начинаю думать, что однажды это нечто вырвется из моего тела и расправит крылья, словно юная бабочка, выбравшаяся на свет из тесного кокона.

Но пока мне хорошо – я молода, полна сил и стремлений. А оберон… ну он – всего лишь неизбежное зло, с которым я рано или поздно столкнусь лицом к лицу. Правда, надеюсь, это случится после того, как я-бабочка обрету свои настоящие крылья. Ведь тогда мы с ним будем на равных. И у меня больше не будет повода от него убегать.

Я даже не заметила, как миновала полночь. Не сразу услышала торопливый топот бегущих ног и далеко не сразу сообразила, что этот топот был каким-то неправильным. Слишком легким для мужчины, слишком мягким для женщины и слишком громким для подкрадывающегося из темноты зверя.

Лишь когда сквозь кусты продралась хрупкая фигурка в коротких штанишках и с совершенно белым лицом, на котором двумя яркими звездами горели неподвижные, какие-то пустые глаза, меня неожиданно осенило.

– Лука!

Мальчишка, только что мчащийся на всех парах, внезапно встал как вкопанный, невидяще глядя куда-то сквозь меня, и я наконец смогла его рассмотреть. Он был бос, почти гол, если не считать обрывков рубашки и изорванных в клочья штанов. Руки и стопы перепачканы в земле, жестоко исцарапаны и выглядят так, будто немалый путь до реки он проделал не на двух, а на четырех конечностях. Грудная клетка бурно вздымалась, словно от быстрого бега. На тонкой шее быстро-быстро колотилась синяя жилка. Глаза стали огромными, нечеловеческими, почти черными, хотя только утром казались теплыми и живыми. Вместо зрачков возникло два глубоких провала, в которых в такт биению сердца пульсировали крохотные желтые мотыльки. Губы стали бледными, кожа тоже неестественно побледнела, будто кто-то высосал из мальчишки всю кровь. Но серьезных ран на теле нет. Так, небольшие царапинки