Стихотворения - Михаил Кузмин

III Глава. Опять Венеция

Лишь здесь душой могу согреться я,Здесь пристань жизни кочевой:Приветствую тебя, Венеция,Опять я твой, надолго твой!Забыть услады края жаркогоДуше признательной легко ль?Но ты, о колокольня Маркова,Залечишь скоро злую боль!Пройдут, как тени, дни страдания,Взлетит, как сокол, новый день!Целую вас, родные здания,Простор лагун, каналов тень.Вот дом и герб мой: над лужайкоюВознесся темный кипарис, —Сегодня полною хозяйкоюВойдет в тот дом моя Фотис.Привыкнет робою тяжелоюСмирять походки вольный бег.Влекомы траурной гондолою,Забудем ночью дальний брег.Как воздух полн морскими травами!Луна взошла на свой зенит,А даль старинными октавами,Что Тассо пел еще, звенит.Когда ж, от ласк устал, я падаюИ сон махнет тебе крылом,Зачем будить нас серенадою,Зачем нам помнить о былом?Здесь каждый день нам будет праздником,Печаль отгоним рядом шлюз,С амуром, радостным проказником,Тройной мы заключим союз!

Зачем в тот вечер роковойВдвоем с тобой мы не остались?Зачем с покоем мы расстались,Какой несчастною судьбой?Зачем «Севильский брадобрей»На пестрой значился афише,А голос несся выше, вышеПод вопли буйных галерей?Зачем спокойна и однаОна явилась рядом в ложе,И что шепнуло мне, о Боже:Взгляни налево, вот она!Как прежде, смотрят очи вниз,Бросая сладостные тени,Но нет: глаза мои на сцене,А сердце там, где ты, Фотис!Принес цирульник фонари,И ловкий брак уже улажен,Соседки вид — печально важен.Будь верен, глаз мой, не смотри!Зачем толпы живой потокОпять нам бросил случай встречи?Она на мраморные плечиНебрежно кинула платок.Движенья те же и новы.— Фотис! Фотис, я твой навеки! —Тяжелые поднявши веки,Другая шепчет: «Это — Вы?»

Опять, как встарь, открыта дверь балконная —Опять, как встарь…Вино желто в бокалах, что янтарь,А ночь струит мне волны благовонные,Опять, как встарь.

Во мгле ночной медлительно приблизилась —Во мгле ночной, —Гондолы тень с расшитой пеленой;Грифона пасть у носа смутно виделасьВо мгле ночной. —

Она сошла, одета в платье черное,Она сошлаВ условный дом, откуда вымпелаСудов видны; с решимостью упорноюОна сошла.

Я долго ждал за темною решеткою,Я долго ждал,Смотря без дум на дремлющий канал,Встревоженный одною вашей лодкою,Я долго ждал.

Но вот шаги… дверь тихо растворилася,Но вот шаги…Любовь, любовь! еще раз помоги,Чтоб сердце так в груди моей не билося!

Цепь былую ныне рву я,Не порвал ли уж вчера?И, свободу торжествуя,Лишь с Фотис одной пируя,Проведу все вечера!  Я ль, как мальчик, ждал свиданья?  Но любовь меня спасла.  Та, которой робко дань я  Прежде нес, сама признанья  Запоздалые несла.Я не дрогнул, я не сдался,Пусть стучала кровь в висках!Я свободен, не осталсяВ ваших сладостных тисках.  Как мертвец из смертной сени,  Как больной восстав с одра,  Я бегу обнять колени,  Вылить слезы, вылить пени  На груди, что так мудра.Не вздохнула, не спросила:«Что с тобой?» — моя Фотис,Но целительная силаТак любовно пригласила:«Не клонись главою вниз».

Не зная вас, вам шлю письмо.Меня как женщина поймете,Увидевши, что в каждой йотеСквозит любви моей клеймо.Быть может, я неосторожна,Свиданье было бы верней,Но, лишь дойду я до дверейДо ваших, — мысли: «Невозможно».Тот мало честью дорожит,Кто страстью поздней пламенеет,Бумага, к счастью, не краснеет,Пускай рука моя дрожит.Зачем вам повести унылойДокучное начало знать?Дана вам свыше благодатьНе сделать жизнь мою могилой.Робею, медлю, как дитя,Прервать письмо уже готова,Но нет, мучительное словоСкажу, волненье укротя;Сошлись любовные дорогиМоя и ваша. Разный путьЗаставил нас в глаза взглянуть,Прочесть в другой свои тревоги,Но ваша юная любовьС моей равняться вряд ли может,Ничто мне в муке не поможет,Лишь в смертный час остынет кровь.Другое счастье в долгой жизниЕще вам будет суждено,И знаю — встретится оноНе здесь, а в радостной отчизне.Как прежде позабыл меня,Так вас он скоро позабудет,И лепет детский не разбудитУже потухшего огня.А я готова быть рабыней,Всегда лежать у милых ног,И взгляд один взрастить бы могСады над бывшею пустыней!Безумна просьба и смешна,Для вас, быть может, непонятна.Всегда любовь другим не внятна, —Любви лишь явственна она.Но если признаки недугаЗнакомы вам и не чужды,Отбросьте мелочность вражды,Коль вправду любите вы друга.Не бойтесь слез, не бойтесь слов —Ответьте на мое призванье.Под вечер, позже, в семь часов,Придите в среду на свиданье.Мы обе вместе там решим,В чем нам искать теперь спасенья,И две любви соединимВ одну любовь, в одно хотенье.

Под пологом ли слишком жарко,Ночник ли пущен слишком ярко,Иль шум и шелесты мышейТвоих коснулися ушей,Что ты не спишь, раскинув руки,И слушаешь глухие звуки?

«Фотис, ты спишь?» — Я сплю, молчи, —И снова замерло в ночи.«Ты плачешь?» — Нет, спокойся, милый,Расторгнут нас одной могилой! —Наутро встала так бледна,Как будто год была больна.

Весь день был ветрен, сух и ясен,Но лишь закат зарделся, красен,Фотис сказала: «Я пойдуНа час». Предчувствуя беду,Ее просил побыть я дома,Покуда не пройдет истома.

«Не бойся, друг, не будь враждебен.Клялась я отслужить молебен.Одна доеду без трудаИ тотчас возвращусь сюда.Ты жди меня, не мучься скукой, —Молитва будет нам порукой».Я скрыл тогда невольный вздох.Вот шум шагов вдали заглох,На темном и глухом каналеГондолу тихо отвязали,Но уж давно взошла луна,Когда вернулася она.

Что с Фотис любезною случилось?Отчего ее покой утрачен?Отчего так скучен и так мраченТемный взор, и что в нем затаилось?Онемела арфа-рокотуньяИ, печальная, стоит у стенки,А сама Фотис, обняв коленки,Все сидит, не бегает, летунья.Или холодно моей голубкеОт приморского дождя-тумана,Что не встанет с мягкого дивана,Что не скинет с плеч тяжелой шубки?Или остров вспомнился родимый,Хоровод у берега девичий,Иль тяжел чужой земли обычай,О семье ль взгрустнулося родимой?Подойдешь — как прежде, улыбнется;Голосок — как прежде, будто флейта.Скажешь: «Милая, хоть пожалей-то!» —Промолчав, к подушке отвернется.

Сердце бьется, пленный стрепет, —Пенит волны белый след,Бледных звезд неверный светОтмель плоскую отметит.Смолкнул долгий разговор,Лишь плеснет последний лепетДа замедлит нежный взор.

Снова скажет, слишком зная,Что отвечу ей: «Мой друг,Что моих бояться мук?Любит больше та, другая!Всех она прекрасней жен,Но, любя иль умирая,Я приму любви закон».

Стихла речь, ей отвечалиВзгляд, объятье, поцелуй.«Видишь, муть молочных струйРозы солнца пронизали?Полно, сердце, слез не лей!Снова реют в ясной далиФлаги вольных кораблей!»

Не вернулись ли снова златые дни,Не весной ли пахнуло в осенний день?Мы опять засветили любви огниИ далеко бежала былая тень.Пролетело ненастье, лазурь — для нас,Только в мире и дышим, что я да ты,Будто завтра наступит последний час,Будто завтра увянут в саду цветы.Каждый день — лучше утра, а вечер — дня,Ночи — счастья залоги — того милей,Как две арфы, согласной струной звеня,Наше сердце трепещет, и звук полней.Крепче к сердцу прижмися, сильней, вот так!Не расторгнутся губы, пусть смерть придет!Разорвать цепь объятий не властен враг,Вместе склонимся долу в святой черед.

Любовь, какою жалкой и ничтожнойДевчонкой вижу я себя! ВозможнойКазалась мне дорога и не ложной,Но я слаба.  Страшна ли я, горбата и ряба,  Иль речь моя несвязна и груба, —  Что глупая привозная раба  Меня милее?Склонится ли негнущаяся шея?И с плаксой ли расплачусь я, слабея?Нет, сердце, нет, не бойся! не вотще яОтчизны дочь.  Венеция, ты мне должна помочь!  Сомненья, робость, состраданье, прочь!  Зову любовь, зову глухую ночь,  Моих служанок.Не празднуйте победы спозаранок;Я вспомню доблесть древних венецианокИ выберу в ларце меж тайных стклянокОдну для вас.  И тот, последний, долгожданный час  Любви моей да будет воскресеньем!  И раньше, чем закат вдали погас,  Ты будешь мой, клянусь души спасеньем!

Недаром красная лунаВ тумане сумрачном всходилаИ свет тревожный наводилаСквозь стекла темного окна.Одной свечой озарены,Вдвоем сидели до утра мы,И тени беглые от рамыУ ног скользили, чуть видны.Но вдруг лобзанья прервалаИ с тихим стоном отклонилась,Рукою за сердце схватилась,Сама, как снег в горах, бела.«Фотис, но что, скажи, с тобой?»Она чуть слышно мне: «Не знаю».Напрасно руки ей лобзаю,Кроплю ее святой водой.Был дик и странен милый взгляд,В тоске одежду рвали руки,И вдруг сквозь стон предсмертной мукиВскричала: «Поздно, милый!.. яд!»И вновь, сломясь, изнемогла,Любовь и страх в застывшем взоре…Меж тем заря на белой штореУж пятна красные зажгла.И лик Фотис — недвижно бел…Тяжеле тело, смолкнул лепет —Меня сковал холодный трепет:Без слез, без крика я немел.

В густой закутана вуаль,С улыбкой сдержанной и страннойОна вошла, как гость нежданный,В покой, где веяла печаль.Ко мне она не подошла,С порога лишь заговорила:«Теперь узнайте, что за силаМеня опять к вам привела,Любовь слепая так сильна,Что в тягость стала мне личина.Откроюсь — я была причинаВнезапной смерти, я одна.Мое признанье, ваш отказ,Фотис надменной отреченье,Любовь, обида, жажда мщеньяВодили мной в тот страшный час.Но нет раскаянья во мне,Так сладко быть для вас преступной.Судите мерой неподкупной:Любовь лишь к вам — в моей вине.Я знаю, в вас еще живетБылой огонь, былое чувство.Напрасно хладное искусство —Безумной страсти бил черед.Я жизнь и честь для вас сожгла,Стыдливость, гордость позабыла,Желанье сердце отравило,Как ядом полная игла.Плативший высшею ценойЕдва ли может быть обманут;Пусть скорби все в забвенье канут,Со мной узнайте мир иной!»И, платьем траурным шурша,Она подвинулась, взглянула…Не ты ль, Фотис, крылом махнула,Что вдруг проснулася душа?Наверно, диким был мой взор,Утраты полн непоправимой,И ясно в нем непримиримыйОна узнала приговор, —Затем, что, смертно побледнев,Она внезапно замолчала,Но долго взор не отвращала:Была в нем страсть, и смерть, и гнев.Ушла навеки. Не вонзилНожа в предательское тело.Какая воля так хотела,Чтоб я был трус, лишенный сил?

IV Глава. Париж