Александр Великий или Книга о Боге - Морис Дрюон

Воины закутывались во что попало, обматывали руки и ноги женской одеждой или овечьей шерстью, отобранными у изредка попадавшихся крестьян; кожа рук нередко примерзала к железным копьям и панцирям. У многих замерзали глаза, и они падали, ослепленные. В этом бредовом переходе Александр потерял больше людей, чем во время своих самых кровавых сражений.

Солдаты, мечтавшие в Экбатанах о возвращении в Грецию, вспоминали теперь об этом городе, как об утраченной родине и блаженной стране. Какое значение имели теперь мои предсказания! Если они были неблагоприятными, Александр не слушал их.

Мне было тогда около пятидесяти лет, и, несмотря на то, что я знал тайны магических приемов, которые давали мне силу для сохранения собственного тепла и которые я перенял у египетских учителей, я иногда обвинял их в ошибочных предсказаниях моей судьбы. В ледяных горах индийского Кавказа мне часто казалось, что я уже умираю, я шел и думал только о том, чтобы выжить и двигаться.

Когда из-за невыносимой погоды и чрезмерной усталости Александр вынужден был останавливаться, он пользовался привалом, чтобы основать новый город, как будто хотел увековечить следы своего безумия. В ту зиму, когда люди умирали на каждом шагу, он основал две новые Александрии, и оставил там строителей для возведения городов (42).

Наконец весной мы спустились в долину Бактрии, однако страдания армии на этом не кончились. Бесс опустошил страну, и на смену испытания холодом пришло испытание голодом. Нельзя было найти ни вина, ни хлеба, ни масла, ни скота, ни фуража; зерно пшеницы стоило столько же, сколько зерно ладана. Все золото солдат, завоевавших огромные богатства, оказалось бесполезным.

Бесс (Артаксеркс) уже не был в своей столице Бактре, он ушел на север, за реку Окс. Кто над кем взял верх, преследователь или преследуемый?

Самые высокие горы, самая широкая и бурная река не остановили Александра. Бесс при отступлении сжег все лодки у берегов Окса, и Александр заставил повергнутых в ужас воинов переправиться на плотах, сооруженных из бычьих шкур, прибитых к стволам деревьев. При этом он чуть не утопил всю армию. Едва высадившись на другой берег, он узнал, что Бесс-Артаксеркс только что разделил судьбу Дария. Главный военачальник Бесса, Спитамен, и несколько командиров набросились на него и сорвали с головы корону. Бесс, по крайней мере, был жив; Спитамен, убегая, бросил его, и Бесс попал в руки македонского авангарда.

Бесса, избитого плетьми, обнаженного, в деревянном ошейнике, приволокли к Александру, который осуждал его не за то, что он оказал ему сопротивление, а за то, что он предал Дария. Александр приговорил его к обычному для персов наказанию: здесь же, на месте, ему отрезали нос и уши. Затем изуродованный Бесс был отправлен в Экбатаны с приказом везти его медленно, чтобы его видели люди, и передать брату Дария, который возглавит казнь. В Экбатанах узурпатора привязали за руки и за ноги к двум молодым деревьям, предварительно склонив их верхушки и связав их веревками, затем разрубили веревки, и деревья, распрямившись, разорвали его.

Когда Бесс был побежден, в войсках решили, что их испытания на этом закончились. В Задракарте им обещали, что новая кампания Александра будет быстрой и последней, но она длилась уже более года. Вот почему ветераны едва не подняли восстание, услышав в лагере на Оксе о намерении Александра продолжать поход на север и захватить Согдиану. Они хотели немедленно отправиться в Экбатаны, а оттуда – прямо в Элладу.

К этому времени Александр получил большое подкрепление, прибывшее из разных мест империи, и сразу воспользовался этим для того, чтобы распустить самые усталые армейские части. Он назначил своего тестя Артабаза наместником Бактрии, а сам с частично обновленной армией направился с берегов Окса на север до Мараканды и от Мараканды до реки Яксарт (43).

Теперь, когда царство Дария принадлежало ему, он говорил, что хочет обследовать его рубежи. Две тысячи пятьсот стадий прибавились к десяткам тысяч уже пройденных. Я задумался над тем, что значит следовать за человеком, воплотившим в себе небесные силы. Прошло около трех лет с тех пор, как он выполнил миссию по возрождению Амона, но силы, вложенные в него, не были исчерпаны, и не было возможности остановить его, как нельзя остановить ураган. Дух захватывало при одном только воспоминании об этом дерзком походе; можно себе представить, чего стоило пережить его.

Во время согдианской кампании Александра многие города были разрушены, один – за то, что он оказал сопротивление, другой – потому, что там проживали потомки среднеазиатских греков, которые пятьдесят лет тому назад предали Грецию, перейдя на сторону персов, и теперь Александр вымещал на их правнуках вину предков. В одном из сражений он был ранен стрелой, повредившей ему кость ноги. В течение многих недель он передвигался на носилках. В это время произошел удивительный случай, который показывал состояние духа в войсках. Среди тех самых солдат, которые так часто угрожали восстанием, было столько поклонников Александра, его самого и его славы, что фаланги начали драться за честь нести его; пришлось сделать перемещение в войсках, так, чтобы каждая часть могла по очереди пользоваться этой привилегией. Отношения Александра с армией напоминали отношения между любовниками: ссоры чередовались с примирением, взрывы гнева с восторженной радостью. И так было до конца.

Дойдя до берегов Яксарта – границы Великого Царства, Александр основал новый город, который он назвал Александрией Крайней, и строительство которого, включая возведение стен, храмов и домов полностью было закончено за семнадцать дней. В работах участвовали все солдаты, пленные и рабы, для того, чтобы построенный город был преподнесен в дар Александру в день его двадцатисемилетия. Однако, в то время как целая армия каменщиков достраивала последние дома, за спиной у нее восстала сатрапия Согдиана. Персидский военачальник Спитамен, свергнувший Бесса, предпринял осаду гарнизона в Мараканде; одновременно с захватом власти он продолжил борьбу.

Александр был отрезан от баз, снабжение нарушено, световые сигналы выведены из строя, гонцы не имели возможности проникнуть в город. Без подкреплений, не получая никаких известий, затерянный на границе незнакомых земель, он оказался в таком шатком положении, каким оно не было еще никогда. Он резко повернул армию назад и, еще хромая от раны в ноге, взял приступом и разгромил семь городов, истребил жителей, сея смерть среди бегущих впереди его лошади мужчин в остроконечных шапках и женщин в широких шароварах. Восстание было потоплено в море крови, особенно в районах, близких к его лагерю. Во время одного из штурмов он был ранен, на этот раз тяжелым камнем, пущенным из пращи; он потерял сознание, и в течение многих дней его глаза, как будто засыпанные песком, видели все как в тумане.

Для освобождения гарнизона, находившегося в Мараканде, Александр счел достаточным направить туда полторы тысячи пеших солдат и восемь тысяч всадников под командованием Медимены, одного из лучших гетайров. Сам он едва держался на ногах, еще слабый после двух ранений и вдобавок мучившийся животом из-за жары и скверной питьевой воды, и, тем не менее, он объявил о своем намерении переправиться через Яксарт. Когда он, лежа в кровати, похудевший, лихорадочно возбужденный, сообщил мне об этом безумии, я постарался заставить его отказаться от этого.

«Ты достиг границы царства Дария, до которой ты так хотел дойти, – сказал я. – Остерегайся перейти ее». – «Именно это я и хочу сделать, – ответил он, – идти дальше и подчинить себе земли на краю света. Мне надоело видеть на том берегу скифов, которые смеялись надо мной все время, пока строился город (44)». – «Край света, – сказал я, – это гораздо дальше, чем ты думаешь».

Я изучил предзнаменования, они были зловещими. Я доверился нескольким военачальникам и поделился с ними своей тревогой. Александр с прежним упорством продолжал подготавливать экспедицию, а в новом городе приказал организовать игры, состязания и преподнести торжественные жертвоприношения богам. Сам он, больной и прикованный к постели, не мог участвовать в празднестве. Он собрал у себя военачальников и с полузакрытыми глазами, тяжело дыша, с трудом выговаривая слова, обратился к ним: «Друзья, обстановка сложилась наихудшим образом для меня и наилучшим – для врагов. Но войной управляет необходимость, и нельзя располагать обстоятельствами по своему желанию. У нас в тылу подняли восстание согдийцы и часть бактрийцев. Скифы на другом берегу наносят нам оскорбления с тех пор как мы здесь. На примере бактрийцев мы должны проучить скифов и показать, на что мы способны. Если мы сейчас отступим, то грубые варвары с того берега будут презирать нас и постоянно угрожать; если же мы нападем и разгромим их, чего никогда не осмелились сделать персы, нас будут повсюду бояться и уважать. Все, что я сказал, не допускает возражений. Вы думаете, что я слаб, потому что я еще не встал с постели после ранений. Но если вы согласны идти за мной, тогда я здоров. И если мне суждено погибнуть в походе, то у меня никогда не будет более подходящего для этого случая».